– Почему мы умрем? – заметно изменившись в лице, хрипло спросил степняк.
– А как ты думал, Тогай? – резко присел перед ним бог войны. – Вас же здесь сорок воинов. Сорок храбрых, умелых, отчаянных бойцов, каждый из которых стоит трех, и то и четырех простых мужей. А у нас, между прочим, война. Пусть это война из-за зачесавшейся пиписьки, да только люди-то на ней гибнут реальные. Когда твои скифы вылечатся, они опять придут в славянские земли. Один к четырем… Так выходит, от их рук погибнет полторы сотни моих сородичей. Если я вас всех отпущу, на моих руках будет кровь ста пятидесяти славян. И что мне прикажешь делать?
Викентий передернул плечами, встал, кивнул ближним сварожичам:
– Налейте им по прощальной. Пора заканчивать с пирушкой.
Пока славяне выполняли приказ, бог войны потер подбородок и вдруг решил:
– Пожалуй, Тогай, тебя я убивать не стану. Ты поедешь к вашей праматери и скажешь богине Табити, чтобы завязывала дурить. Если она на Макошь так сильно оскорбилась, пусть письмо ей напишет и тоже оскорбит. Кошелкой там старой обзовет или еще как. Пусть между собой грызутся, раз общего языка не нашли, а других в свою свару не втягивают. Если она не станет устраивать новых набегов, я прощу ее нынешнюю выходку и более не стану за нее мстить. Для меня главное – это покой славянских домов. Не будет новых нападений – не будет карательных походов. Хватит бессмысленной крови! Если нам, честным воинам, захочется сразиться, мы всегда сможем сделать это просто во имя славы. Съехаться на турнир, сделать ставки, выбрать прекрасных дам. И не разорять никаких деревень или кочевий.
– Нет, – сглотнув ответил степняк.
– Что «нет»? – не понял Викентий.
– Я не уйду отсюда один, – поднял на него упрямый взгляд Тогай. – Я не уйду отсюда без моих людей. Если ты намерен их убить, я умру вместе с ними!
– Ого! – уважительно кивнул бог войны. – Ты не сын вождя, скиф. Ты настоящий, достойный вождь! Жаль, что ты докажешь это ценой своей совсем еще юной жизни.
Викентий посмотрел на молчаливых сварожичей, поднял с земли, вскинул чашу:
– Этот тост я поднимаю за врагов наших, выказавших отвагу, честь и достоинство! Вечная память храбрецам.
Мужчины молчаливо выпили. Великий Один опустился на колено рядом с отставившим пиалу пленником. Извлек обсидиановый острый нож, поднес его к горлу Тогая. Тот сглотнул и опустил веки. Викентий скрипнул зубами, поморщился:
– Вот хрень! Не могу я настоящих, достойных воинов из-за пустой бабьей блажи, словно овец тупых, резать! Ч-черт! – Бог войны немного подумал, потом наклонился к уху пленника: – Мне кажется, я знаю, что нам нужно делать, Тогай. Ты ведь человек чести? Ты и твои воины не станут нарушать своего слова? Пусть каждый из твоих воинов поклянется, что больше никогда в своей жизни не причинит вреда славянам. Что ни ты сам и никто из вас никогда и ни за что не убьет никого из славян, не ранит, не захватит в рабство, не разорит наших славянских жилищ. Я не испытываю к скифам ненависти, Тогай. Я не ищу вашей смерти или унижения. Я защищаю покой своего народа. Дайте клятву, что вы нам больше не враги, и я с чистой совестью пожму вам руки! – Викентий окинул раненых пленников взглядом: – Вы согласны, степняки?
– Мы поклянемся священным огнем! – с трудом скрывая облегчение, ответил за всех сын вождя.
И надо сказать, у сварожичей с души тоже упал тяжелый камень.
После торжественных обещаний пленников не причинять вреда славянам застолье продолжилось, став заметно веселее. И к скифам победители начали относиться совсем иначе. А на рассвете воины славного народа устроили молебен своему праотцу Сварогу, а также Макоши и Стрибогу, принесли им ритуальные жертвы кумысом, мясом и посудой, запросив милости и хорошей погоды. Загрузили ладьи трофейным оружием, дабы подтвердить дома свои победы, еще раз помянули павших – и отвалили от берега. Подняли паруса – и попутный ветер понес путников к родным причалам…
Снег выпал разом на все обитаемые земли, от края и до края, укрыв все теплым рыхлым одеялом толщиной сильно выше щиколотки. В мир пришла зима, погрузив его в глубокий тревожный сон. Спали медведи и рыси, спали насекомые и русалки, спали, осыпав листву, деревья и таящиеся среди корней лешие. Наверное, было бы проще заснуть и всем остальным. Людям, что были вынуждены днем и ночью жечь прожорливые костры в больших домах, беречь запасы в амбарах и буртах, расчетливо подкармливать сеном и брюквой свои лосиные стада. Большую часть пропитания могучие животные добывали себе сами, выкапывая из сугробов траву и объедая ветки кустарников. Сено и корнеплоды были для них лишь приятным ежевечерним лакомством.
Куда хуже приходилось табунам скифов. Они с утра до вечера рыли и рыли снег, добираясь до жухлой травы, – и никто их не подкармливал. Торчащих над настом кустарников с тонкими вкусными веточками в их распоряжении не было. И поскольку лошади все время тратили на добычу пропитания – степняки обезножили и вынужденно сидели по своим юртам, греясь больше любовью, нежели огнем, ибо с дровами в тамошних краях тоже было очень и очень трудно.
С дровами повезло лесовикам. В их шатрах огонь горел дни напролет, позволяя обитателям тратить время на беседы и игры и лишь ночью прятаться от морозов под многими слоями меховых накидок.
Однако все народы земли объединяло одно – они оказались запертыми в своих домах. Лесовики – снежными завалами, прячущими под собой поваленные деревья, ямы и овраги, славяне – замерзшими реками, сделавшими бесполезными лодки и корабли, скифы – безлошадностью. Только богам было доступно полноценно жить и перемещаться по свету зимой – весь остальной мир спал. Даже те, кто думал, что бодрствует, дожидаясь будущей, еще далекой весны.
Разумеется, зима не могла остановить оборотней, детей небесных духов, скользящих над землей по грани колдовства и реальности. Любый отправлялся в дорогу каждый день по нескольку раз – дело врачевания уже давно стало для него основным, дарующим силу и понимание смысла жизни. Смертные молили об исцелении – и колдун старался не отказывать никому.
Путь к единобожию лежал через выбор смертных. Через их готовность молиться только одному из существ, обладающих силой, тем самым подпитывая способности своего избранника. Здоровье нужно всем – и потому колдун надеялся, что уж его-то молитвами не обойдут никогда. Еще Любый мог улучшать погоду, отводить порчу, защищать от врагов… Так зачем призывать иных богов, если есть он?
Разумеется, подобный план не обещал быстрых результатов. Но у молодого чародея в запасе имелось почти три тысячи лет. Так что за скоростью колдун не гнался. Его интересовал только результат. Всеобщая вера в единого, великого и всемогущего бога Лю́бого в начале двадцать первого века.
Зима принесла лесному колдуну радость – ему впервые помолились славяне. Он примчался на зов мгновенно, осмотрел страдающего коликами младенца, снял боль.
– Он совершенно здоров. – Убрав ладонь с животика малыша, оборотень передал ребенка маме. – Будет жить долго и счастливо и настрогает тебе кучу внучат.
– Спасибо, Любый! – Молоденькая мамаша засветилась счастьем. – Не знаю, как тебя и благодарить!
– Мне в радость помогать всем вам, милая, – провел ладонью по ее плечу колдун. – Всегда зовите, если случится какая беда. Только очень прошу, добавьте меховую накидку к одежде перед моим идолом. А то холодно что-то ныне на дворе!
– Да, Любый! Конечно, Любый! Спасибо тебе, Любый! – От славянки и ее сородичей на оборотня текли волны тепла, сторицей восстанавливая потраченные силы.
И вся сила потомков Сварога, доставшаяся ему, лишала толики могущества славянских богов.
Скромное начало долгого-долгого пути.
Любый вышел на воздух, прошел по скрипучему снегу в святилище. Остановился перед собственным истуканом, прижался спиной к столбу. Вытянул из-под одежды серебряный амулет с янтарной вставкой внутри, коснулся его губами, сжал в кулаке и опустил веки, вызывая в памяти драгоценный образ Катерины – ее лицо, руки, плечи, ее голос, ее запах.
– Я люблю тебя, родная, – прошептал могучий лесной колдун. – Я помню о тебе и о своем обещании. Я вернусь, и ты станешь королевой всего мира.
Он снял одежду, перекинулся в волка и заскользил над чащами и болотами в сторону города…
Да-да – города. По сторонам от обширной пещеры великого оборотня, над ней, на ближних подступах, везде, где только можно окрест, преданные своему вождю лесовики выстроили множество чумов – и Любый уже начинал подумывать о том, чтобы построить вокруг крепостную стену. Его столица стала слишком большой, чтобы ее прятать. А что невозможно прятать – нужно защищать.
Появление у сварожичей нового бога сильно спутало планы Лю́бого и причинило ему немало боли. Ведь смерть каждого из своих воспитанников, каждого из детей небесных духов он ощущал как свою. На время лесной колдун даже решил отступить. Однако маленькая ловушка, устроенная им великому Одину, наверняка уже лишила славян столь важного преимущества. И весной они снова окажутся храбры, но беззащитны.
