дела, несколько воспрял духом. До того давать распоряжения царедворцам и Адашеву было неловко. Кто он такой? Тем паче Санька видел, что все реформы, проводимые его предшественником Иваном Васильевичем, придумал Адашев. Ну, ещё может быть, ему помогал Иван Васильевич Беклемишев, его друг и соратник. И что мог им, мужам мудрейшим, подсказать он, откровенно говоря, человек среднего ума и достоинств?
Только то, что они с Адашевым и ранее не раз обсуждали «призывную армию» и сошлись во мнении, воспринялось советником спокойно. По многим вопросам они не сходились и Санька с трудом сдерживал себя, чтобы не прогнать его.
Макарий вошёл настороженно.
Санька то уже знал, что Сильвестр везёт патриаршую буллу о признании Максимилиана Грека Патриархом Всея Руси, а так же знал и то, что слуги митрополита поджидают посольство в Киеве. И не просто поджидают, но и подговорили ляхов напасть на послов и отобрать грамотку. Однако Санька через Петьку изменил маршрут следования, и караван сразу от Запорожья взял направление на Москву.
После того, как Санька узнал про происки тишайшего митрополита он перестал прикладываться к его руке. Их отношения изменились буквально за два дня, до Санькиного «затворничества» и именно поэтому Макарий был напряжён, когда входил.
— Доброго здравия, государь Александр Васильевич! — поздоровался митрополит.
— Доброго здравия! — просто поздоровался Александр и пожал протянутую ему для поцелуя руку. Причём, взяв, перевернул ладонью вверх. Где-то он читал, что поданная ладонью вниз, рука означает доминирование над оппонентом.
Митрополит попытался выдернуть ладонь, но Санька держал крепко.
— Вот, что я хотел тебе сказать Макарий… Ты руку мне для поцелуя не тяни. Я тут посидел в келье подумал, и вот, что удумал. Ты ведь сам мазал меня миром, как помазанника божьего и не гоже помазаннику целовать руку слуге. Ведь помазанник он кто? Подобный богу. Ты ведь сам это говорил, когда мазал и венчал на царствие. Так ведь?
Макарий стоял и смотрел на Саньку, потом спокойно сказал:
— Сам о том хотел сказать тебе, государь, да опередил ты меня. Так и есть.
«Ох и хитёр!» — подумал Санька.
— А раз так, то это ты у меня должен руку целовать, — сказал он, спокойно поднимая свою кисть выше.
Макарий снова попытался воспротивиться и потянуть руку назад, но Санька во-первых сильно возмужал на «стройках народного хозяйства», а во-вторых научился направлять силу в движение. Как в случае с веником, ударом вставившим на место позвоночник.
Со стороны, для сопровождающих Макария служек, казалось, что митрополит сам взял кисть царя и поднимает её к своим губам.
— Целуй, Макарий, целуй, — тихо и улыбаясь, сказал Санька, — или я с тебя шкуру спущу за измену, что ты устроил в Киеве.
Митрополит вздрогнул и склонил голову к руке. Служки ахнули и зашушукались.
— И так будет всегда с сего часа. Ежели не хочешь следствия и скандала. Буллу патриаршию везут и довезут обязательно. А теперь давай спокойно поговорим, словно меж нами ничего не было.
Александр опустил руку вниз и не отпуская макарьевскую кисть, повернулся к нему левым боком и подхватил митрополита своей левой рукой под правый локоток. И так повёл его, ступающего почти на цыпочках от боли в руке, к раскрытому окну. Несмотря на октябрь на улице было тепло, а в Грановитой палате натоплено.
— Какие заботы привели тебя к нам, сыне божий, — спросил Санька громко, всё же отпустив болевой захват.
Митрополит хмурился и не знал, как себя вести? Если сейчас в присутствии бояр развернуться и уйти, то это никто, иначе, как изменой не назовёт. А тогда и репрессии обрушаться не только на его голову, но и на саму церковь. И если патриаршую буллу и вправду не удалось перехватить, то царю будет на кого опереться в своём гневе.
— Заботы митрополичьи одни, государь, — начал Макарий, потирая правое запястье. — Приращивать число храмов и заботиться о христианах. Просили мы у тебя место для нового храма в Москве, да никак то место не освободят. А ныне узнали мы, что некто боярин Ракшай на то место зарится. Помнишь его?
Санька напрягся.
— Если ты о моём брате молочном речи ведёшь, то знаю. Как не знать. Или ещё какой Ракшай объявился?
— Нет, государь. Ракшай, пока один.
— Тогда я знаю, про какое место ты говоришь. Но его челобитная у нас уже, как три лета лежит. Давно просил он те земли. И под дело государево.
— Под какое? — удивился митрополит.
— Под военный гостиный двор. — сказал Санька почти шёпотом. — Запасы там хранить станем на случай вражеской осады стен наших. И ещё пять таких же заложены будут уже сегодня на главных дорогах. Как крепости заложены будут. Каменные. Но о этом пока никто знать не должен. Только ты знаешь. Ежели враг узнает, значит буду знать, что от тебя. Тайна государственная.
Митрополит на столько опешил от сказанного царём, что едва дышал. И не пожалуешься никому, ведь не расскажешь. Макарий едва не сплюнул. Ну что за напасть с этим новым царём!
— Видел же сам, государь, как бесы тешатся на рубеже нового года, — выдавил он наконец из себя. — Сколько скоморохов с балалайками, бубенцами и бубнами?! Сколько кликуш и ведунов с гуслями?!
— Ну и что? Гуляет народ, радуется урожаю, хвалит бога.
— Не бога хвалит, а богов, государь. Что ни баба, то ведьма.
Санька удивился. Откуда митрополит об этом знает. Санька-то, понятно откуда. Потому, что видит. Действительно, на праздник сошлись нечистые со всей округи. И нечисть, и нежить, как и обещали кикиморки. Сила сильная в Ведьмином холме заключена — это и Санька почувствовал. И даже увидел, как распустился «цветочек аленький» над холмом, когда нечисть вся взмолилась.
Санька специально отошёл подальше, чтобы со стороны посмотреть и не попасть под «раздачу». Кто его знает, что там за сила в холме прячется? Правильно сделал, между прочим… Потом-то он въехал в город, но уже был готов и вооружён, и от силы не пострадал, а даже чуть-чуть впитал. Попробовал, так сказать, на вкус… Но, совсем чуть-чуть. Не его это была сила.
— Ты, митрополит, наверное прав… Храмов много не бывает, но… Вы бы лучше намаливали те, что уже стоят. Ведь молебны то чахлые… Проповедей почитай, что и нет. Оттарабанит попик по книжеце и всё. А сам потом надерётся мёда хмельного и к попадье по юбку. Не моё это дело, и я не осуждаю, но…
— Да, где ж других взять? — вскинул руки митрополит.
— Учить надобно. Учредить семинарии, духовную академию, наконец.
— Учить? — изумился митрополит. — Академию? Где же
