Где-то в анфиладе комнат мелькнул слуга, не обративший на нашу троицу не малейшего внимания.
Голоса внизу зазвучали громче и отчетливее. Я глянул сквозь широкий пролет и заметил человек пять-семь, вышедших в нижний холл. Вовремя мы оттуда убрались!
— Быстрее, наверх!
Мы с фон Ремером почти бегом преодолели оставшиеся ступени и тут же лицом к лицу столкнулись с парой дежуривших наверху солдат.
К счастью для нас, они не сразу сообразили, что мы тут чужие, и даже не успели выхватить шпаги, как я уже оказался возле первого противника и вонзил рыбацкий нож ему прямо в горло, и пока он, задыхаясь и захлебываясь кровью, согнулся и упал на колени, я уже подсек под колени второго, навалился на него сверху, зажимая его рот рукой, а тут вовремя подоспел фон Ремер и одним ударом рапиры пронзил ему сердце.
Я дождался, пока конвульсии не стихнут, и только потом, оттолкнув от себя труп, поднялся на ноги. Д'Артаньян, тем временем, аккуратно поставил бочонок на мраморные плиты пола и педантично добил первого солдата.
Все вокруг было просто залито кровью, это уже не скрыть, и все же мы в три секунды оттащили тела в ближайшую комнату и оставили их валяться у стены. Авось, не заметят еще некоторое время!
До сих пор никто не поднял тревогу, но подобное везение не могло продолжаться вечно.
— Осталось чуть-чуть! — фон Ремер уже не впадал в панику при виде очередных трупов, наоборот, у него появился азарт и нездоровый блеск в глазах.
Он пошел первым с рапирой в руке, и тут же в соседней комнате лицом к лицу столкнулся с одним из слуг, совсем молодым пареньком, тащившим связку дров.
Фон Ремер, не останавливаясь, ударил его справа эфесом рапиры в голову, попав в висок. Парень рухнул, как подкошенный, вдобавок крепко приложившись головой об пол.
Никогда не любил убивать гражданских. Я нагнулся и проверил пульс на шее слуги. Вроде еще пульсирует. Если повезет, выживет. И этого оттащили к портьере, прикрывающей стену, замаскировав там.
Следующие несколько комнат мы прошли без происшествий. До цели оставалось всего ничего.
Мы просчитались. Кабинет главы посольства охраняли целых семь человек. И мы выперлись прямо на них, удивив и их, и себя.
— Ешкин-матрешкин! — вырвалось у меня сквозь зубы, и тут же я выстрелил, уже не думая, услышат нас внизу или нет. Фон Ремер выстрелил параллельно со мной.
Я попал прямо в грудь солдата, тот рухнул. Ремер умудрился слегка промазать и лишь зацепил руку своего противника.
Д'Артаньян поставил бочонок на пол и выхватил рапиру.
— За родину, сука, за Людовика! — крикнул я, сам толком не понимая, что несу. — За Францию и двор еб…шу в упор!
Шестеро против троих — это сложно, пусть даже один из них слегка ранен. Повезло, что комната, где все происходило, была достаточно мелкая — особо не развернуться. Поэтому наши противники изрядно мешали друг другу, не давая толком действовать.
И все же первичный размен оказался не в нашу пользу. Фон Ремера почти сразу же ранили в ногу, д'Артаньяну достался укол в левое плечо, мне же прошлись рубящим ударом по груди, к счастью, лишь порвав куртку и слегка оцарапав. Мы же пока больше защищались, чем нападали, и это еще больше воодушевляло наших соперников.
На помощь они не звали, дрались молча, видно, посчитав, что звуки боя и так будут слышны внизу, и вскоре сюда прибежит подмога. Если это случится — нам конец.
Я все же достал одного самым краешком рапиры, очень удачно чиркнув его по горлу, по сути, перерезав ему глотку. Бедолага свалился, схватившись обеими руками за шею и судорожно пытаясь остановить кровотечение, но я видел, что это бесполезно. В тот же миг, я принял на дагу сильный удар от еще одного охранника, воспользовавшегося моментом, пока я отвлекся.
Кто-то пинком выбил у меня рапиру из рук, но я уже сблизился с одним из противников и крепким ударом кулака опрокинул его на доски пола, и тут сам же получил сокрушительный удар в спину, упал рядом, удачно сгруппировавшись и ничего себе не повредив при падении, кувырнулся и вскочил на ноги, уже вновь лицом к врагам.
Краткого взгляда хватило, чтобы понять — дела у нас идут хреново! Фон Ремера зажали к стенке, он пропустил уже несколько ударов, и кровь сочилась из него, как сквозь сито. Зато д'Артаньян вколотил свою дагу прямо в печень одного из немцев, но на него тут же навалились и сбили с ног.
Я походя добил раненного в самом начале солдата, и мы остались трое против троих. Вот только фон Ремер уже почти не держался на ногах, а гасконца в этот момент оседлал один из стражников и всеми силами пытался зарезать его.
Пришлось пожертвовать своим последним оружием, чтобы спасти д'Артаньяна. Я швырнул дагу, практически не целясь, но попал. Вот только не острием, а тупым концом, зато прямо в затылок оседлавшего гасконца гада. Удар получился крепким, тот ошарашено затряс башкой, а большего д'Артаньяну и не надо было.
Гасконец изловчился, скинул с себя противника, и ударом двух ног одновременно отшвырнул его назад, а потом сам запрыгнул на него сверху, тут же начав душить правой рукой, а левой наносить равномерные удары по голове. В этот момент и фон Ремеру улыбнулась удача, он, наконец, проткнул своего соперника, но сам сполз по стене, истекая кровью.
Напротив меня стоял последний выживший, лихорадочно озиравшийся по сторонам. Мои руки были пусты, рапира валялась в стороне, дагу я тоже профукал. И немец рискнул, бросился на меня, намереваясь насадить на шпагу, как бабочку на булавку. У него бы получилось, деваться мне было некуда, но ему банально не повезло.
На всем ходу он споткнулся о вытянутую ногу одного из своих мертвых товарищей и полетел на меня головой вперед. Я отступил на полшага в сторону, поставив подножку, и солдат со всего маха впечатался головой в стену. Дельше — дело техники. Захватить шею так, чтобы он и дернуться не мог, и давать, давить, давить, пока тело противника не станет безвольным, несколько раз конвульсивно не дернется и душа его не покинет наш мир. Минута. Готово.
Дыхания не хватало. Я отдал все силы в этой схватке, и сейчас меня мог бы победить даже ребенок-карлик.
К счастью, д'Артаньян в этот момент как раз добил своего немца, а больше живых врагов вокруг нас не наблюдалось.
Фон Ремер все так же и сидел, прислонившись к стене.
— Вы живы? — тяжело дыша, поинтересовался я.
— Не уверен, — отозвался тевтонец. — Если я умру, передайте моей невестушке Брунхильде, что я любил ее до последнего вздоха!..
— Сами и передадите…
Удивительно, но на звуки драки так до сих пор никто и не прибежал. Неужели там внизу не слышали два выстрела? Да и сама схватка, хоть и была скоротечной и длилась не дольше трех-четырех минут, все же оказалась достаточно шумной. Правда, никто не кричал, не звал на помощь, не стонал. Неужели, повезло?
Д'Артаньян вернулся в предыдущую комнату и прислушался, я видел его сквозь дверной проем, потом гасконец отрицательно помотал головой. Тишина.
Надо этим воспользоваться!
Я помог фон Ремеру подняться на ноги. Тевтонец был плох, но жив. Лицо его казалось бледным, как полотно, но идти самостоятельно он мог.
— Далеко до кабинета?
— Собственно, мы пришли…
Ремер рукой указал на дальнюю часть комнаты, где произошло сражение, там виднелась темная дверь. Получается, мы перебили охрану посла здесь, в предбаннике, и теперь дорога к деньгам открыта. Почти открыта.
Д'Артаньян потрогал дверь. Заперто изнутри.
— Выбиваем!
Вышибить дверь получилось лишь с третьего раза. Фон Ремер не участвовал, он с каждой минутой все больше бледнел, и я уже начал опасаться, что сейчас он потеряет сознание. Тевтонец держался каким-то чудом.
Дверь вырвало с петель от сдвоенного удара, кто-то с той стороны громко вскрикнул. Я забежал внутрь, гасконец подхватил бочонок и последовал за мной. Фитиль был уже прилажен, оставалось лишь поджечь.
В кабинете находились два человека. Один — массивный, с тяжелым подбородком, одет в ночную сорочку, колпак и мягкие домашние туфли. Сам господин посол, ближайший родственник фон Валенштайна.
