— Чтобы ты ушел. И познал мудрость. И стал, наконец, мужчиной и вождем своего народа. Я пошел за тобой, брат, мать отправила меня тебе на помощь. А Карын… Карын тоже это все понял и пожелал тебя убить. И послал Илгыз…
— Это правда, – неожиданно раздался глубокий женский голос. — Карын мне так и сказал. И я согласилась и пошла. Вот только слушаться я его не захотела. Зачем мне убивать Баяра, если я могу остаться в его шатрах и никогда больше не возвращаться к человеку, которому я не нужна?
Баяр вздохнул. И кому верить?
— Где Дженна? — повторил он свой самый первый вопрос.
— У Карына, – быстро ответил Сулим. — Она ему нужна…
— Чтобы отомстить Баяру за все. Неважно, живому или мертвому, — закончила сурово Илгыз.
Еще несколько минут назад Баяр думал, что испытал все на свете. Он познал гнев, туманящий рассудок. Он попробовал на вкус боль, которую могли причинить только самые близкие и любимые. Он чуял дыхание смерти на своем лице, вкусил спокойствие и безмятежность последних мыслей. Знал счастье, страсть и любовь к женщине.
А теперь его охватил страх — кажется, впервые в жизни. Удушающий, липкий как паутина, холодный, как зимняя полынья, выбивающий дыхание, как удар лошадиным копытом в грудь. До этого момента он все-таки надеялся, что Дженна у иштырцев или у тирахов. Это был бы болезненный удар, но он знал – ее б не тронули. Она бы стала оружием, которым можно было ударить по его народу. Но Карын… Баяр прекрасно знал, на что способен его старший брат.
Сулиму он не верил совершенно, впрочем, Илгыз тоже. А сам сейчас был слишком слаб, чтобы сесть на коня и мчаться следом.
Время утекало, как песок сквозь пальцы. Одна надежда была на то, что отец или мать не позволят Карыну натворить что-то непоправимое. И еще — Дженна сильная. Она… наверное, она сможет пережить и пытки, и насилие. Она настоящий воин.
41. Диверсантка
Женька молчала. Утром ее разбудили женщины, немолодые уже, с узловатыми коричневыми руками, пустыми узкими глазами и волосами, заплетенными в две косы. Она уже знала: знак замужества. Те, кто свободен, часто плетут себе много тонких косичек, или одну, или вовсе ничего не плетут – но это редко. В степи с распущенными волосами неудобно, мешает.
Она молчала, когда ее мыли, терли мочалками из овечьей шерсти. Молчала, когда одевали в роскошные одежды: шелковые черные панталоны и сорочку, алый халат, поверх – отороченный густым серым мехом жилет. На ноги – сапоги с войлочным носком, на голову – шапку с острым мехом. На запястья надели звенящие браслеты, поахали, что уши у Дженны не проколоты. Хотели тут же проколоть, но она посмотрела на них так, что те шарахнулись и вытаращили глаза, шепча: “Шулам, шулам” (*ведьма).
Молчала, когда вывели ее из шатра на белый свет, только чуть прищурилась от ярких лучей солнца.
Стан совершенно не изменился с тех пор, как она его покинула. Те же шатры – какие-то серые, унылые, какие-то разноцветно-нарядные, те же собаки, те же дети, носящиеся с криками туда-сюда. Сухая осенняя степь с жесткой щетиной травы, холмы на горизонте, пронзительно-высокое небо, всегда ее завораживающее.
— Ты очень красивая, Дженна, – неожиданно раздался мужской голос совсем рядом.
Она быстро обернулась.
Судя по богатой одежде и высокой шапке, перед ней новый хан, старший брат Баяра. Как его там, Карын? Да, Карын. Она рассматривала его очень внимательно. Широкое обветренное лицо истинного воина – это не изнеженный Сулим, привыкший к полутьме шатров. Карын явно другой. У него сильные руки и широкие плечи. Он выглядит как человек, немало времени проводящий в седле. Взгляд надменный, уверенный. Черная бородка обрамляет узкие злые губы. Красивый мужчина, не отнять, все они – сыновья Тавегея – красивые. Породистые даже. Неудивительно – Женька видела их мать. В молодости она, конечно, была не менее красива, чем та же Илгыз.
Карын был похож на Баяра и не похож одновременно. Тот же прищур глаз, тот же нос, точно такие же брови – ровные и прямые. Лицо, пожалуй, шире, более округлое, но так он и сам весь шире брата. Как зрелый степной конь против трехлетнего жеребца.
Во взгляде Карына нельзя прочитать совершенно ничего. Он не злится, не радуется, не думает, кажется, ни о чем. Просто смотрит. И даже интуиция ее молчит, и голова больше не болит, и в затылке не свербит совершенно. Что ему нужно от нее?
— Ты голодная?
Прислушалась к себе, кивнула. Горло по-прежнему перехватывало от ужаса.
Карын взял ее безвольные ледяные пальцы и повел куда-то. Она покорно шла, ощущая себя овечкой, веденной на убой.
Нет, не овечкой. Она – хищный зверь. Просто сейчас некуда ей бежать и сделать ничего нельзя – только осматриваться и строить планы. Она жива и цела, она не связана и не под стражей. Значит – нечего унывать. К тому же теперь она не одна, наоборот – у Женьки есть причина, по которой она обязательно выживет.
Царственно опустилась на циновку – это движение она подглядела у Илгыз, даже тренировалась украдкой, потому что попробуй-ка в длинной юбке сядь, так чтобы не раскорячиться как мужик и на спину ненароком не завалиться. Получилось, кажется, вполне изящно.
Есть пришлось пальцами, впрочем, уж кому-кому, а Женьке не привыкать. Вылавливала куски мяса и кругляшки сыра, макала в жирный бульон сухую лепешку. Она привыкла уже к этой простой пище, полюбила ее. Хотя и знала — вредно, когда в рационе нет зелени, круп и овощей. Думала даже разговаривать об этом с Баяром — уж сушеную морковь и долго хранящуюся капусту можно покупать у угуров. И бобовые ещё, их вообще бесконечно можно хранить в сухом виде. Но сейчас она ела то, что ей дали, а уж при виде свежего желтоватого молока она едва не задрожала. Затрепетала ноздрями, осторожно попробовала — и выпила чашу до дна. Чуть сладкое, густое, такое вкусное, что Женька ощутила себя кошкой и едва не замурлыкала.
— Будешь жить в моем шатре, Дженна-аах, — с довольным видом сообщил ей Карын. Ему очень нравилось, что пленница такая покорная. — И спать в моей постели.
— Нет, — ровно и тихо ответила Женька. Она уже знала, что спокойная речь звучит куда громче, чем крик. Баяр научил — он отменный учитель. — Не стану. А попробуешь принудить — отгрызу тебе яйца.
Карын вытаращил глаза и вдруг рассмеялся.
— А ты и вправду воин, — с одобрением сказал он. — Может, и стрелять умеешь?
— Дай лук и встань вон у того шатра — узнаешь.
Это было уже рискованно, и Женька усилием воли заставила себя заткнуться. Не стоило дергать тигра за усы, он мог и сожрать ее прямо сейчас. Поднялась, сполоснув руки в миске с водой, услужливо поданной какой-то женщиной. Отвернулась от Карына, глядя с тоской в сторону реки. Поедет ли за ней теперь уже ее сотня? Такая свежая клятва будет жечь им пятки, гнать вперёд. Вот только как они узнают, где ее искать? Лошади иштырцев оставляют ровно те же следы, что и кони кохтэ. Будет ли у неё время и силы дождаться подмоги?
Цепкие пальцы ухватили ее за подбородок, силой заставляя взглянуть в эту азиатскую безжизненную маску ее пленителя.
— Знаешь, о чем я жалею? — спросил Карын. — Что лично его не убил. Я бы привязал Баяра к четырем коням за руки и за ноги… и отпустил бы их.
Дженна ничего не ответила, только чуть плотнее сжала губы и опустила ресницы. Помечтай, ага. Она непременно передаст твои слова Баяру и проследит, чтобы он воплотил твои мечты.
— А ты пока привыкай. Я не зверь, дам тебе пару дней, чтобы принять свою судьбу.
Ты погляди, какой терпеливый! Памятник бы ему поставить! Посмертный.
— Я могу ходить по стану, или мне сидеть в шатре?
— Ходить можешь. Но тебя будет сопровождать воин. Ургай! Проследи, чтобы Дженна не сбежала.
Воин (незнакомый ей, не из числа похитителей) кивнул. Был он уже в почтенном возрасте, с седыми висками и ровным следом от стрелы на щеке. Женька, не желая больше видеть Карына, медленно пошла по стану, разглядывая людей. Женщины сидели на циновках, шили, чинили одежду, пряли пряжу. Мужчины тихо беседовали. Те, что моложе, чистили оружие и правили стрелы.
