Один из шатров показался ей знакомым, и она, не долго думая, шагнула к сидящему рядом с ним мужчине.
— Ты — отец Охтыра? — спросила она прямо и безжалостно. И, дождавшись кивка и настороженного взгляда, жестко сказала. — Охтыра убили воины Карына и Сулима. Перерезали горло. И бросили как падаль.
— Лжешь, — побледнел мужчина. — Шулам!
— Зачем мне лгать? Карын меня украл из стана Баяра, а Охтыр… — Женька замялась, а потом все же соврала. — Пытался воинам помешать. Не веришь мне — спроси тех, кто меня привёз.
И отошла, оставив оглушенного отца переваривать страшное известие.
— Это правда? — очень тихо спросил ее «охранник». — Баяр мёртв?
— Сулим его отравил, — чуть поколебавшись, ответила Женька, — его люди принесли мне клятву. Ну, быка зарезали и все такое.
— Значит, они придут за тобой. И будут сражаться со своими братьями, отцами и дядьями.
— У тебя кто-то ушёл следом за Баяром? — догадалась Женька. Прикинула возраст и предположила. — Сын?
— Дочь. Гаюна.
— А! Она десятница. Выучилась стрелять из лука и махать саблей. Правда, скорее всего, тебе не придётся в неё стрелять. Ей муж и дети, надеюсь, важнее воинской славы.
— Муж? Дети? — охранник ее выглядел обескураженным.
— Она вышла за Айрата. И взяла в шатёр двух сирот.
— Моя Гаюна?
— Да. Та самая высокая и злая девица с обрезанными косами.
Мужчина помолчал немного и попросил:
— Поклянись, что ты не врешь.
— Клянусь своей жизнью, истинная правда. И про Охтыра, и про Гаюну. А ты скажи, как Карын стал ханом? Где Тавегей?
— Тавегей на небесах с великими предками.
Женька от огорчения едва не сболтнула что-то вроде «Жаль, Баяр будет расстроен». Едва успела прикусить язык.
— А его жена? А Аасор? С ними что? Нурхан-гуай где?
— Нурхан-гуай исчез, Аасор тут, куда денется… — про жену хана он предпочел умолчать.
— Вот как… Так как все же умер Тавегей?
— Убит ножом в живот. Ночью. Во сне.
— Карын его?
— Никто не знает, но все думают, что он.
— Странные вы, – пожала плечами Женька, решительно направляясь к шатру Аасора. – Он убивает детей, убивает отца. А вы клянетесь ему в верности.
— Сильных хан – многие победы.
— Ох как много сил нужно, чтобы перерезать горло ребенку или убить спящего! Что же твой Карын не вызвал отца на бой? Что же не сражался с Баяром, а решил его отравить? Ах, ну да. Еще можно воевать с женщинами! Выгнать свою жену и украсть вдову брата…
Ее охранник ничего на это не сказал, но разве Женьке нужен был ответ? Она прекрасно знала уже, что мужчины – сплетники и болтуны ничуть не меньшие, чем женщины. Хорошо бы этот… как его… Ургай, вот, поговорил со своими друзьями потом. И обсудил вопрос мужественности Карына. И надо найти мать Баяра, если она еще жива, конечно. Пока же Женьке очень нужен был Аасор, имелась у нее пара важных вопросов к нему, как к целителю.
Шаман совершенно не изменился. Такой же маленький, морщинистый и лысый, с хитрыми раскосыми глазами. Дженне он кивнул, ничуть не удивившись, сунул ей в руки вечную ступку с пестом, коротко сообщив:
— Черноцвет и полынь. Погребальные травы.
— Я подожду снаружи, – быстро пробормотал Ургай и выскочил из шатра.
Женька беззвучно рассмеялась.
— Что из этих трав выйдет?
— Мазь для заживления ран. То, что внутрь – яд, снаружи – лекарство.
Женька кивнула, бесцеремонно усаживаясь на подушки и привычно размещая ступку между ног. Она и раньше помогала шаману в его работе.
— Ну что, мой маленький воин, вот ты и вернулась туда, откуда все началось.
— И здесь же все закончится? — с надеждой спросила она.
— Нет. Ну… не скоро. Ты поменялась.
— Да. Я все же женщина гораздо больше, чем думала о себе.
— Я не об этом. Ты больше не ребенок. Ты – взрослая.
— Я? – искренне изумилась Женька, которая себя ребенком никогда и не считала.
— Не так сказал. Ты – птица, вставшая на крыло.
— А, ладно, – она подумает об этом ночью перед сном – как обычно и делала. — Аасор, а часто у вас женщины родами умирают?
— Случается, – тут же погас старик. – Особенно, когда это очень кому-то нужно. Почему спрашиваешь, неуемная? Неужели не догадалась отвары пить?
— Сама решила, – призналась она. — Баяр мечтал о ребенке, а я вот… Короче… Ну…
— Я понял. М-да, это все меняет. Времени все меньше. Будь очень осторожна сейчас. И молчи, молчи. Карыну ты вдруг понравилась, и он пока тебя не тронет. Но кто знает, кто знает… На вот, кстати, – Аасор протянул ей кинжал. – Пригодится.
Больше шаман ничего не сказал, и Женька вышла из его шатра злая и разочарованная. Вот же противный старикашка, никакой от него помощи, только напугал ее еще больше! Придется как-то выкручиваться самой. Но за кинжал спасибо, с ним сразу стало в разы спокойнее.
42. Буря
Кто сеет ветер – пожнет бурю. Женька не знала, кто сказал эти слова, но они ей очень нравились. Она старательно сеяла ветер: и рассказами об Охтыре, и упоминаниями о славных победах Баяровой сотни, и о войне Карына с женщинами и детьми. И буря грянула – даже быстрее, чем она ожидала. Зря он, конечно, позволил ей гулять по стану, очень зря.
Уже к вечеру отец Охтыра – и стоящие за его спиной сотники – подошел к Карыну и прямо задал вопрос:
— Кто убил моего сына, хан?
Карын вздрогнул, отступил на шаг и нашел глазами Дженну. Та криво улыбнулась.
— Твой сын был предателем, – сказал Карын. – Он служил Сулиму. И помогал отравить Баяра.
— И зачем бы Сулиму убивать своего брата? – невинно заметила Дженна. — Или хромой пес мог бы стать ханом?
— Мой сын – ребенок. Ему не было и двенадцати лет! — зарычал тысячник. – Он – мой единственный сын!
— Ты сам виноват, – равнодушно бросил Карын. – Не смог воспитать достойного воина.
Мгновенно, просто молниеносно сверкнула сталь. Тысячник вытащил саблю. Карын стоял неподвижно, насмешливо щурясь, явно уверенный, что отец Охтыра не посмеет напасть на безоружного, а бросить вызов хану – у него просто не хватит сил. В поединке Карын мог одолеть любого, даже и бывалого воина на добрый десяток лет его старше.
— Предатель, ты посмел поднять оружие на своего владыку? – спокойно спросил Карын. – Свяжите его. Завтра на рассвете его казнят.
Женьке хотелось закричать на воинов: что же они делают, почему подчиняются? Разве не могут они сейчас всей толпой просто послать Карына к черту, к степным демонам, к иштырцам в задницу, или куда там кохтэ посылают неугодных? Но нет, воины обступили осунувшегося тысячника, разом постаревшего на добрый десяток лет, разоружили его и увели прочь.
— Баяр бы никогда… — раздалось вдруг тихо… но так громко.
Карын обернулся рывком, весь окаменев.
— Баяр мертв. А любому, кто его вспомнит, я язык вырву.
— Баяр жив, – раздался вдруг надтреснутый голос. – Он не мог умереть.
Женька шумно втянула воздух, оглядываясь.
Старая Эймира отрезала косы. Были они у нее черные, длинные, едва ли не до колен, лишь несколько седых нитей потерялись в них. Эймира гордилась своими волосами, не у каждой молодой девушки такие были. В день, когда она нашла своего мужа мертвым в луже крови – косы в одночасье стали белыми как снег.
Она никогда не думала даже, что станет вдовой. Ей казалось, что Тавегей вечен. Неуязвимый в бою – ни стрела, ни сабля не могли его серьезно обидеть. Ранения были, конечно, но легкие.
Предки были милостивы к Эймире. Шестеро сыновей, красавица дочь. И сама она – даже в возрасте, когда многие ее ровесницы уже потеряли волосы и зубы, – оставалась статной и красивой. Немного раздалась в бедрах, появились морщины вокруг глаз, стали болеть ноги порой да спину прихватывать, но в целом – она была хороша и прекрасно это знала. Нисколько не боялась, что муж ее разлюбит, даже сама ему посоветовала взять в шатер молодую наложницу.
Наверное, тогда и пришла в их стан беда. С тех пор все поменялось.
