Ларрей, с согласия Виллие, профессионально проворно пробежал пальцами по поврежденной конечности раненого бойца, пощупал пульс и проверил температуру, беззвучно шевеля губами, словно объясняя что-то самому себе.
- Ну что же, пойдёмте, - после минутного раздумья решился гость.
- Николай Петрович, - обратился ко мне Виллие: - Вам придётся мне ассистировать, более опытных помощников здесь у меня нет, санитары Для таких целей не годятся, я слышал ранение там сложное: сустав повреждён.
- Хорошо.
Когда мы зашли в императорскую палатку, Наполеон полулежа, с подушками под спиной, работал с документами, лицо бледное, осунувшееся. Ему забинтовали ногу батистовой тканью, кровь остановили, но было видно, что потерял он её много и держится с трудом. Однако всё же продолжал шутить: - О, месье Ларрей! А кто эти Господа с Вами? Они русские?
- Да, сир, - склонил голову французский врач.
- Месье Бонапарт, - повернулся я к Наполеону, - Позвольте представиться: бригадир Резанов, Николай Петрович. А это штатный врач моего подразделения Виллие, Яков Васильевич. Мы позволили себе задержать месье Ларрея и показать ему результаты нашей медицины, он согласился испробовать наш метод.
- Да, сир, - поклонился Ларрей Наполеону, - эти Господа уверили меня, что есть большая вероятность сохранить Вам ногу. И я своими глазами видел чудеса их медицины.
- Ну что ж, Господа, я полностью доверяю своему хирургу, приступайте. - Бонапарт отложил перо и лист бумаги на приставной столик.
Наши поднаторевшие в транспортировке ранбольных санитары, ловко перенесли его на носилках в нашу, дезинфицированную насколько возможно операционную и, раздев, обтерли сначала мыльными, а затем просто влажными губками, уложили на отскобленный и обеззараженный спиртом дубовый стол. В латунном лотке на шипящем примусе в это время кипятились хирургические инструменты. Мы с Виллие привычно, а потому споро переоделись в белые кипяченные медицинские халаты и шапочки, надели марлевые маски, а вот с облачением в спецодежду Ларрея пришлось повозиться. Наполеону в это время два санбрата ловко обрабатывали операционное поле 5%-ным раствором йода. Ларрей старался держаться солидно, но то и дело стрелял любопытным взглядом на наши манипуляции.
У меня мелькнула шальная мысль и я Сунул руку в карман, где всегда держал кубик-рубик: - Ваше Величество, а вот, чтобы Вам было чем занять голову Вот посмотрите, - я три раза крутанул грани головоломки: - Вот это надо сюда, вот это сюда - Вы так отвлечетесь, а остальное наше дело.
Я подошёл к рукомойнику, прикрепленному к столбу, взял кусок мыла, Быстро вымыл руки. Ларей с интересом наблюдал: Зачем?
- Месье Доминик, я Вам потом объясню. А сейчас я и Вам рекомендую сделать то же самое - ведь чистые руки ещё никому не повредили, - улыбнулся я.
Ларрей пожал плечами, но руки вымыл.
Выбитый шрапнелиной тазобедренный сустав Ларрей вправил виртуозно, тут нам с Виллие было чему поучиться, Наполеон только чуть дернулся от боли, но дальше французский лекарь лишь ассистировал нашему доктору.
Сложили кость, почистили рану и сшили края, наложили гипс. Ларрей всё схватывал на лету, то и дело удивленно поводил головой.
После операции, когда Бонапарта перенесли обратно в царскую палатку, Виллие дал выпить пациенту стакан настоя жаропонижающего салицила, добытого нами из коры тополя и вколол в бедро противовоспалительное, пенициллин. Что неимоверно заинтересовало французского медика: во-первых шприц, нами усовершенствованный, а во-вторых вводимые лекарства. Вопросительно поглядел на меня.
- Не переживайте, месье Ларрей, через три часа Наш доктор зайдёт ещё раз, дать выпить лекарства сделать такой же укол. Потом ещё. А показателем состояния послужат - Вы сами увидите: если у Его Императорского Величества не появится жара и не поднимется температура - то значит нет и заражения, ведь Вы же это прекрасно знаете. И к завтрашнему утру его здоровье должно стабилизироваться. Ну а ампутировать ногу Вы же всегда успеете, верно?
- Это очень серьёзный шаг, месье Резанов, пожевывая губы покачал головой главный наполеоновский хирург, - мы рискуем жизнью Императора Франции.
- Рискуем, - согласился я, - но ведь он сам дал нам такое право.
- Ааа, что он понимает в медицине, - махнул рукой Ларрей, который всё ещё продолжал сомневаться.
На другой день возбужденный французский хирург поджидал меня у штаба русской армии, когда я уходил от главного интенданта: - Месье Резанов!
- Да, месье Ларрей.
- Вы оказались правы: сегодня у Бонапарта уже появился хороший аппетит. Он прекрасно кушает. И - никакой температуры! Что за лекарство Вы применяли?
- Месье Доминик, - я доверительно наклонился к собеседнику, - Позвольте нам сохранить эту тайну. Ну, новое лекарство - Ведь Вы же знаете - такое же достояние государства, как новое оружие. Но, Будьте благонадежны, если недоразумения между Россией и Францией успешно разрешатся, то и лекарства - я уверен - Франция эти Новые также получит.
- Ах, да-да! - стукнул себя по лбу медик, - Его Императорское Величество Бонапарт передал восхищение Вашим врачебным искусством.
- Эх, месье Ларрей, восхищение сильных мира сего порою дорого обходятся нам, простым смертным...
Наполеоновский хирург понимающе кивнул. И, явно смущаясь, добавил: - А ещё мой пациент очень хотел Вас видеть, чтобы проконсультироваться по складыванию Вашего рубика.
- Непременно зайду, месье Ларрей! - засмеялся я, - Вот такой интерес мне больше по душе.
Всю первую половину дня 9 февраля, после утренней пробежки, зарядки с бойцами, завтрака я потратил на приведение роты в порядок, замену испорченного снаряжения, пополнение боезапаса - что бы ни происходило, а подразделение должно быть боеготовым.
Когда отдыхая чесал язык с бойцами роты, вдали послышался шум приближающейся большой массы людей: вначале напоминающий рокот прибоя, из которого всё чаще прорывались то гул голосов, то лошадиное ржание, то позвякивание металла, но разбираться недосуг, я ушел в штабную палатку сводить баланс в ведомостях - провались она пропадом, эта интендантская обязанность!
Я сидел в штабной палатке, в выгороженном для меня закутке - кабинете , просматривал принесенные Фернандо, взвалившем на себя и в роте роль секретаря, документы. Необходимо было много подписать.
Около двух часов пополудни снаружи послышался характерный топод копыт множества коней, затем перебранка на повышенных тонах, невнятное чавканье и стукв деревянную стойку на входе, заменяющий стук в дверь: - Ваше высокоблагородие, Разрешите? - послышался голос одного из рекрутов, отобранных нами из бывших Суворовских солдат и отличившийся вчера отвагой.
- Заходи, Архип.
Вошёл мужик средних лет, коренастый, в Советской форме, которая достаточно быстро на нём обмялась.
- Ваше высокоблагородие, Разрешите доложить!
- Докладывай.
- Там Немчура припёрлась.
- Что хотят?
- Хотели пушки забрать, взятые нами вчерась с бою.
"Зря надеялся, что до этого не дойдёт", - подумал я, а вслух хмыкнул:
- Да ну?! И что?
- Ну как что - не дали мы им конечно. Так они за пистоли хвататься. Ну ребята Их и поваляли с коней.
- Ну и?
- Один шибко ругается, начальство требует.
- Ну давайте его сюда.
- Есть, Ваше высокоблагородие! - вытянулся солдат, приложил руку к пилотке, которые бойцы втихаря предпочитали носить в расположении вместо шапок с явным удовольствием повернулся вокруг через левое плечо, даже каблуками прищелкнул и спустя минуту втолкнул бузотера. Вошедший споткнулся и, чтобы не упасть, сделал несколько торопливых шажков. Зажмурился от яркого света керосиновой лампы, силясь осмотреться. Выглядел он классическим пруссаком: сухощявый, с вытянутым тевтонским лицом, тщательно приглаженными белесыми волосами и с моноклем на шнурке в левой глазнице, глаз, увеличенный стеклом, походил на выпученный птичий . Зеленый мундир с пестрыми красными и синими вставками усиливал сходство с нахохлившимся попугаем, изрядно заляпан грязью. Особенно на левых колене и плече.
