Клара фыркнула и бросила на меня предупреждающий недовольный взгляд. Зубатов зарделся. Ему нравилось, когда ним восхищались и обожали.
— Смотри сюда, — тем временем объяснял ему Гудков, — если цикл лекций начать, как ты говоришь, из Ильи-пророка, интерес будет меньше. Всё-таки дикари вызывают большее любопытство публики, особенно у домохозяек.
— Мы не должны ориентироваться на баб, — возмутился Зубатов, но, глянув на рыженькую, поправился, — в смысле на женщин. У нас основная целевая аудитория — рабочие и мещане.
— Всё правильно, — проворковала рыжая, — бабы они и есть. У них кроме приготовления обеда и новой шляпки, больше других интересов и нету.
Они хихикнула и кокетливо поправила свою фетровую шляпку с большим цветком. Клара заскрежетала зубами и ещё более выразительно посмотрела на меня.
— Мне кажется, она тебя сейчас убьет, — развеселился Моня. — Причём особо жестоким способом.
Мими зашипела. Глаза её полыхнули.
— Нет, — я покачал головой, предупреждающе-строго глядя на Мими.
— Почему это нет? — капризно надула губки рыженькая, приняв мои слова на свой счёт (Мими они все, к счастью, не видели).
— Все женщины заслуживают уважения, даже те, что думают только об обедах и шляпках, — попытался толерантно выкрутиться я, за что схлопотал недовольные взгляды он Зубатова и Гудкова.
— Капустин! — рыкнул Зубатов. — Тебе Ирочка задание очертила?
Я кивнул, не показывая, как меня развеселило его это «Ирочка».
— Ну так чего стоим, чего ждем? — процедил он. — Или и выполняй!
Ну ладно, я взглянул на Ирину. Та. С сожалением оторвалась от беседы агитбригадовцев и повела меня на соседнюю улицу. Там была городская библиотека, которая, как я понял, находилась в ведении Ирины. И где нам предстояло рисовать стенгазету.
— Ты же рисовать не умеешь, — озабоченно сказал Моня.
Я только кивнул. Сам не понимаю, что это. Он же прекрасно знает, что я не умею. Та же Клара замечательно рисует. Или Зёзик. Тот вообще даже два курса художественного училища закончил, пока его за прогулы и драки не выгнали. Но нет, Зубатов зачем-то скинул на это дело на меня.
— Это что ещё за парад? — раздалось рядышком дребезжащее хихиканье.
Я обернулся — на фонарном столбе сидел маленький тщедушный старичок, с интересом рассматривал нашу процессию и хихикал.
Я окинул нас взглядом, так-то картинка действительно получилась нелепая. Впереди шествовала Ирина, в меховом манто, вся из себя такая-растакая. Затем шел я и рядышком Моня. А позади нас — Мими с Енохом.
Я посмотрел на вредного дедка с демонстративным скепсисом.
— В военном деле такой тупоконечный клин называют свиньёй! — сообщил мне дедок, захлопал в ладошки, затем, от избытка чувств съехал со столба на землю.
— Упокой его, Генка! — раздражённо сказал Енох, — ещё меня всякие недобитки свиньёй не называли!
— Нож забыл, — развёл руками я.
Я специально сказал это очень тихо, так как Ирина шла впереди и, не обращая внимания на то, иду я или давно уже сдриснул, воодушевлённо щебетала, рассказывая, вроде как историю архитектуры Хлябова. Но я всё равно не слушал.
Но дедок меня услышал и удивлённо посмотрел на меня:
— ты что, меня видишь?
— И вижу, и слышу, — кивнул я, — и упокоить тоже могу. Так что давай, продолжай развлекаться за наш счёт.
— Дела, — присвистнул дедок, но я уже пошел дальше, стараясь не отставать от Ирины.
Минут через пятнадцать мы дошли до места назначения. Там меня усадили за длинным столом в читальном зале, положили огромный кусок бумаги и поставили коробку с гуашью. И вот я сидел и изучал длинный список Зубатова, что надо рисовать, и думал, что мне делать, ведь рисовать я не умею, как прямо из воздуха материализовался дедок.
— Ты и вправду упокоить можешь? — без обиняков ринулся он в бой.
— Он может, но мы бесплатно не работаем! — заявил Моня, не дав мне сказать и слова.
— И где я тебе денег возьму? — опешил дедок, — я вообще-то призрак, как и ты.
— Но ты можешь показать, где тут в Хлябове клады находятся, — начал перечислять Моня.
— Здесь нету кладов, — плечи дедка печально поникли, — был один, да недавно тут котлован рыли, Дом пионеров стоят, вот и нашли весь клад. Теперь он в местном краеведческом музее. Но там ничего особенного нету, так, монеты древние и две чаши.
— Ну тогда тебе не повезло, — жестко сказал Енох, материализовавшись из воздуха.
— Ну вот чего вы такие недружелюбные, — возмутился дедок, — я к вам со всей душою, а вы…
— Жизнь такая, — заявил Моня, — а благотворительностью заниматься мы не намерены. Пусть дураки этим занимаются!
— Могу упокоить взамен информации, — торопливо сказал я, а то сейчас мои призраки тут наторгуют, знаем, проходили уже.
— Какой? — подобрался дедок. — Что знаю, расскажу.
— Ты в курсе, что на площади сейчас было? — спросил я.
— Это когда ты трупы после жертвоприношения привёз? — спросил дедок и, дождавшись моего кивка, хвастливо сказал, — я во всём тут в курсе. Ничего мимо меня не проходит.
— А ты ещё что-то подобное тут замечал?
— Ты имеешь в виду знаки у них на лбу? — хитро прищурился дедок.
— Угу, — кивнул я. — И знаки тоже.
— Есть такое, — задумался дедок, а я аж подобрался.
— Рассказывай, — велел я.
— В соседнем доме мужик повесился, — начал дедок, но Моня его ехидно перебил:
— Ерунда! В каждом городе кто-то постоянно вешается! Ерунда! Тебя же не об этом спрашивают!
— Моня, — цыкнул я на него.
— Молчу, — вздохнул Моня и посмотрел на Мими, которая сидела на самом высоком стеллаже с выставочными книгами к какой-то годовщине, и флегматично баюкала свою куклу.
— Во дурень, — показал мелкие острые зубки в оскале дедок, — ты бы выслушал сперва, прежде чем дурака из себя изображать…
— Давайте ближе к делу, — прервал дискуссию я.
— Да. Ближе к делу, — кивнул дедок. — На лбу этого мужика был точно такой знак, как на твоих трупах (вот они уже и стали моими).
— Опиши знак, — велел я.
— Да что там описывать, — развёл руками дедок, — круг, треугольник и точечка. Но самое главное…
— Гена, ну что, получается? — в читальный зал заглянула Ирина, дедок охнул и торопливо исчез.
— Да не очень, если честно, — честно признался я и пожаловался, — не пойму, зачем этот Зубатов меня к вам сюда определил, ведь я рисовать не умею от слова совсем.
— А это я попросила, — спокойно сказала Ирина и подсела за стол напротив меня, — газету я и сама нарисую. Я хорошо рисую и быстро.
— А я тогда зачем?
— Да разговор у меня к тебе есть. Точнее даже просьба. А больше нигде свободно поговорить и всё обсудить не получится.
Я поморщился. Вот терпеть не могу, когда так начинают.
— Ты гля какая дамочка деловая! — расхохотался Моня, — быстро тебя в оборот взяла. Ох и любят они тобой крутить, Генка.
— А что, соглашайся на просьбу, а в награду ты знаешь, что у баб просить, — и себе заржал Енох. — Это, конечно, похуже, чем твоя Изабелла, но городишко здесь паршивенький, так что и такая сойдёт.
— Слушай ты, конь развесёлый, — прошипела вдруг Ирина и пристально посмотрела на Еноха, — ты рот свой поганый закрыл бы. А то места в моём городишке тебе не будет. Это я уж точно говорю!
Енох побледнел и исчез. Моня ретировался следом. Мими осталась сидеть на стеллаже. Кажется, ей было весело. Если не ошибаюсь, она вовсю смеялась.
— Давай говори свою просьбу, — вздохнул я.
Поздно вечером я вернулся в комнату и с удовольствием плюхнулся на кровать. Умаялся в этой суете ужасно. Уже проваливаясь в царство Морфея, услышал жуткий, душераздирающий крик.
Кричала Клара Колодная.
Я подскочил и, как был, в одних трусах, бросился к ней, право же её квартира была рядом. По коридору пробежали Гудков, Зубатов и Бывалов.
Крик не прекращался, переходя в булькающие звуки.
Зубатов дернул ручку — заперто.
— Клара, открой! — закричал Гудков.
