Для меня было важным то, что сейчас полностью запрещен вывоз золота, как рассыпного, так и в виде слитков и монет за пределы Российской империи. Кроме того, на ввоз тоже существовала небольшая пошлина, которую отменят в 1903 году (здесь это может случиться и раньше, так как такая пошлина не стимулирует приток золота от таких лиц, как я, ввозящих в страну старательское золото). Кстати, из золота, приносимого «вольными сдатчиками» на монетный двор после аффинажа и доведения до необходимой пробы, в это время позволялось чеканить монету, то есть сдатчикам просто выдавали золотые империалы вместо принесенного металла эквивалентно содержанию в нем золота, практически не взимая денег за услуги Монетного двора.
Вроде парадокс, но на самом деле, так удалось существенно насытить рынок золотой монетной регалией [19]. Все это создало предпосылки для внедрения в оборот золотой монеты, которую раньше обыватели, да и купцы видели редко, а уж крестьяне и подавно держали в руках только медные деньги и мелкое разменное серебро. Конечно, и добыча золота в Империи в конце XIX века была на уровне 50–60 тонн в год (а это тогда было очень много, Россия была на 3-4-м месте в мире, уступая Австралии, САСШ и Африке, иногда обходя последнюю (статистика почему то считала именно весь африканский континент).
Чеканка монеты из золота вкладчика в России меня бы вполне устроила, если бы не запрет на импорт золота из страны, я же планирую международные операции с золотом, прежде всего в нейтральных странах, которые не должна затронуть мировая бойня. Именно с этой точки зрения меня и привлекали шведские заводы Норденфельта, за которые я хотел заплатить частью эфиопского золота. В перспективе я планировал купить долю в крупной фармацевтической фирме. Почему не всю фирму и почему не строить завод с нуля? Да потому что имеющаяся марка – бренд уже узнаваема и не вызовет отторжения у покупателей, что было бы, назови я фирму в Швейцарии «Степанофф» или что-то в этом роде. В своем мире я некоторое время после демобилизации работал в крупной компании «Сандоз», которая потом, слившись с другой швейцарской компанией «Сиба-Гейги», превратилась в «Новартис» [20], удерживающий 2-3-ю позиции на мировом рынке после компаний «Джонсон и Джонсон» и «Авентис».
Поскольку я работал в «Сандозе», то я хорошо знал историю компании, с этого начинался первый тренинг, который я проходил в Австрии в 1995 году. Так вот, эту компанию в 1886 году основали два человека – объехавший полсвета авантюрист и негоциант Эдуард Сандо [21] (именно так, с ударением на последнем слоге, произносилась его фамилия, а не как говорят в России и Африке – с ударением на первом и акцентируя звонкое «з») и химик Альфред Керн. Керн был талантливым химиком-органиком, специализировавшимся в том числе и на анилиновых соединениях, но в моем мире он умрет от сердечного приступа в 1893 году и Сандо выкупит его пай – общая стоимость фирмы составляла 300 тысяч франков, причем Керн внес треть от этой суммы. Вот для того, чтобы выкупить пай Керна, мне нужен Агеев и деньги в Швейцарии – я хочу выкупить треть будущего фармгиганта, перенести туда производство препаратов по своим патентам и, возможно, начать в недалеком будущем выпуск антибиотиков. Почему я не хочу делать это в России? Очень просто: во-первых, уровень технологии и квалификация рабочих в Европе на порядок выше, чем в России; во-вторых, у меня нет никакой уверенности, что при самодержавном правителе Российская империя не вляпается в мировую войну и революцию. По крайней мере, сейчас я не вижу никаких предпосылок к кардинальному изменению хода истории. Да хоть сотня попаданцев сюда прилетит – их просто «схарчит» царская камарилья и не подавится, слишком уж прогнило все, народ темен и дик и все, несомненно, закончится русским бунтом, бессмысленным и беспощадным. И потом, хорошо, представим на минуту, что я каким-то чудом сохраню Романовых на троне, а оно нужно? Представить, что «обновленная» царская Россия выдержит удар нацистов, получит ядерное оружие и запустит человека в космос – это бред из нездоровых для психики романов в области альтернативной истории. Все произойдет так, как и должно произойти, сколько бы «бабочек Бредбери» ни раздавила ржавая колесница Истории, разве что колея ее будет отклоняться в ту или иную сторону. Может быть, мне удастся продлить жизнь доктору Чехову, и Антон Павлович напишет еще несколько гениальных пьес, став самым выдающимся российским писателем, но ведь от этого не заплачет горючими слезами Володя Ульянов и не уйдет в земские учителя. Да если и уйдет, найдется другой, кто влезет на броневик с «апрельскими тезисами».
Попробую, конечно, попрогрессорствовать со стороны, используя передовые технологии развитых к этому времени стран, чтобы помочь многострадальной Отчизне, но гарантировать, получится или нет, не могу. «Лакмусовой бумажкой» в этом будет Русско-японская война – хорошо было бы вообще туда не соваться, а если уж придется воевать, то победить «малой кровью».
Как показал опыт, прогрессорствовать в странах без какой-либо политической системы и четких законов, где все зависит от того, что «левая пятка» обожаемого монарха изволит, вроде Эфиопии, занятие провальное. Можно потратить десятилетия, вложить деньги и жизнь, а потом следующий монарх, да и тот же самый, что брал на службу, выкинет тебя, отняв все нажитое, спасибо, если при этом жизни не лишит. И куда пойдешь жаловаться? Не иначе только в «Лигу сексуальных реформ» как советовал незабвенный Остап Бендер.
Написав все письма, собрался и велел ехать сначала на почтамт, а потом в порт, к русским казармам. В казармах нашел Нечипоренко, и вот что рассказал есаул:
– Сначала все хорошо было, без приключений доплыли до входа в пролив. Турки встретили пароход и пошли к капитану. Потом что-то лопотали с ним, и самый важный турок объявил, что пароход везет военную контрабанду, лошадей и оружие, на которое нет коносамента, а фрахт вообще оформлен до Эритреи, поэтому пароход, груз и вооруженные люди будут арестованы. Нам предложили сойти на берег, оружие оставить на борту и взять все личные вещи для досмотра.
– Но ведь это незаконно, Аристарх Георгиевич, досмотр проводится на борту, там территория той страны, флаг которой развевается над пароходом. Сойдя на берег, вы оказываетесь в Турции и подчиняетесь ее законам. Короче говоря, турки могли бы сделать все, что им угодно: все отнять и в тюрьму посадить, а там жди, пока русский консул приедет.
– Александр Павлович, вот и мы так рассудили и сказали, что никуда не пойдем, пусть приедет русский консул или еще кто-то из посольства, воды и фуража у нас на несколько дней хватало. Турки поставили вооруженных часовых в рубке и у трапа, а потом еще и миноноска пришла.
– И что вы сделали, раз здесь оказались? Сбежали? Надеюсь, турок хоть не поубивали?
– Нет, сначала повязали часовых и переоделись басурманами. Потом, когда шлюпка пришла со сменой, взяли и их, сами в шлюпку, а когда мимо миноноски проходили, посигналили чего-то им фонарем, и пока часовой вызвал офицера или унтера, мы уже на борту были. Унтера турецкого по башке пришлось двинуть – он за револьвер схватился. В общем, повязали всю сонную команду, согнали их в кубрик и заперли. Потом Джузеппе (это капитан корабля, ему свой пароход как-то тоже терять не хотелось) тихонько снялся с якоря и пошел в море. Отойдя в море верст на двадцать, выгрузили турок в шлюпку, одному руки развязали, дали два весла и показали, где берег. Надо было подальше отойти…
– А что так?
– Да их быстро какая-то фелюка [22] подобрала и назад свезла, ну, а дальше миноносец за нами кинулся, и ход у него в два раза быстрее нашего. Хорошо еще небо облаками затянуло, совсем темень наступила и штормить начало. Видели, как миноноска прожектором в темноте светила, но нас не нашла, мы не совсем назад пошли, а на север, а басурмане думали, что мы кратчайшим путем на запад побежим, откуда пришли. Потом мы заблудились, Джузеппе этот – он все-таки бестолковый, карт у него нет, он только в составе каравана транспортов плавать собирался, а уж карты архипелага Ионических островов, куда нас занесло, у него вообще не было, да и на камни он только чудом нас не посадил, в последний момент отвернули.
