Бой все-таки начался. Гудрун виртуозно владела бранью на всех известных языках и вскоре довела какого-то воина из первого ряда до белого каления. Тот был на голову ниже, чем она, и прилично легче, а потому принцесса, не мудрствуя лукаво, сбила его на землю щитом, а потом измочалила секирой, оставив истекать кровью. Воин все еще был жив.
— Она опять глумится над ними, отец, — сказал Эрик. — Она выбрала слабака, чтобы порезвиться для начала. Она не уйдет оттуда.
Так и вышло. Гудрун нашла нового противника. Из строя Нортумбрии вышел копьеносец, и на этом шутки закончились. Им оказался знатный воин из народа англов, в хорошем доспехе братиславской работы и в шлеме, украшенном золотой чеканкой. И это умелый боец, он не стал брать меч, когда у врага такие длинные руки. Копье — штука простая, да только с секирой против него долго не продержаться. Гудрун подбежала к строю воинов и тоже взяла копье. Даже она понимала, что против такого оружия в умелых руках у нее шансов нет.
— Ну что, малыш, поиграешь со мной? — замурлыкала она. — Посмотрим, есть ли у тебя яйца. Или ты такой же мерин, как и тот, что лежит вон там и пускает пузыри?
— Я отдам тебя своим воинам, бешеная сука, — спокойно ответил англ, — а потом скормлю собакам. Я слышал о тебе. Ты будешь долго подыхать, отродье Преисподней.
Схватка получилась скоротечной. Бойцы прощупали друг друга, а потом воин провалился в длинном уколе, когда принцесса чуть открылась. Англы заорал в восторге, но это оказалось преждевременным. Острие копья лязгнуло по металлу, скрытому тканью, а ответный выпад пробил горло нортумбрийца чуть выше кольчуги.
— И эта деревенщина не знает, что такое бригандина, — усмехнулась довольная донельзя Гудрун. — Вот ведь скука!
Она не в первый раз применяла эту уловку. Сначала открывалась, а когда противники били в якобы незащищенную грудь, разила их насмерть. Тут, на северо-востоке Британии, и впрямь бригандин никто не видел. На острове доспех — привилегия знатного воина или вождя рода. Ополчение королевства Нортумбрия, опять слившейся из Берниции и Дейры — это не легионы императора Само, который отдает доспех в рассрочку на пять лет. Тут такая роскошь встречается нечасто.
— Вперед! — заорал Сигурд. — Мне уже надоело ждать!
* * *
Они победили в том бою, и даже немного пограбили южную Дейру, но, в целом, и эта война не задалась. Успехи первых лет, когда германский каток шел по острову смертельной волной, закончились. Натиск данов и саксов остановился на севере. Южный и Северный Регед на северо-западе поглотили Дунотинг и Селговию, слились в одно государство и устояли, а Дейра и Берниция снова и навсегда соединились в Нортумбрию. Королевство англов и королевство бриттов выступали против Сигурда единым фронтом, чего отродясь не бывало. Пришлые германцы презирали островитян, а исконные хозяева этой земли платили им полной взаимностью. А тут они не только воевали вместе, но и нанимали скоттов с севера, а это и вовсе ни в какие ворота не лезло. Откуда у них вообще взялись деньги? В горах и лесах Уэльса гегемоном стал владыка Поуиса, а остальные правители присягнули ему на верность, признав верховным королем. Уэльс тоже отбивался вполне успешно, перекрыв деревянными замками удобные тропы. Все эти страны получали помощь и железо с материка, от короля Бретани. Но по какой-то странной причине то железо приходило в виде одинаковых прутов, а такие делали только в империи.
Война становилась невыгодной, это понимали все. Она забирала жизни и деньги, а добыча не окупала потерь. Так граница устоялась по линии, разделяющей остров пополам — от устья реки Хамбер до северной оконечности Уэльса. И в этих новых королевствах вызревала своя собственная власть и свои институты, чему немало способствовали епископы, поставленные братиславским патриархом Григорием. Связи по церковной линии стали так прочны, что порой короли обращались к святым отцам, чтобы решить вопросы политики.
Епископы дальнейшие войны не одобряли и призывали к миру. Власть их только крепла с каждым годом, и по острову раскинулась целая россыпь монастырей, откуда шла проповедь слова божьего и распространялась грамотность. Там же ночевали купцы, через них шла почта, ибо иной просто не существовало, а на монастырских землях испытывали словенские косы, жатки и сажали виноград, выводя новые сорта, устойчивые к здешней погоде. Монастыри оказались крайне полезны для всех, и так уж вышло, что редкое ожерелье обителей стало негласно считаться неприкосновенным. Даже язычники-ярлы не связывались с монахами, во избежание гнева своих королей.
И поэтому все сразу поняли, почему содрогается от рева королевский шатер. Его величество снова изволил гневаться на свою дочь, которая ушла из лагеря, прихватив с собой три сотни буянов. Им было мало того, что они уже взяли.
— Ты! Ты! — брызгал слюной Сигурд. — Да как ты посмела это сделать? Ты уже перессорила меня с множеством знатных семей, а теперь решила навлечь гнев церкви?
— Мне плевать на попов, — упрямо ответила Гудрун. — Я чту Одина и Тора. А распятого бога почитают только слабаки.
— Ты со своими скотами вырезала весь монастырь святого Григория! До последнего человека! — Сигурд влепил дочери затрещину, но она устояла на ногах. — Меня до костей разденут теперь! Я должен буду засыпать попов золотом после твоей выходки, кровожадная ты дура! Чего тебе не хватает?
— Добычи мало взяли, — исподлобья взглянула на короля дочь. — Воины должны принести что-то домой.
— Зачем было убивать монахов и жечь там все? — заревел Сигурд и отвесил дочери еще одну затрещину. И она опять устояла на ногах.
— Так получилось веселее, — усмехнулась Гудрун разбитыми губами. — Слабаки пусть дохнут, их не жалко. Наши боги любят кровь, отец. Ты и сам пролил ее немало.
— Да, я много сделал глупостей, — едва сдерживаясь, ответил Сигурд, — но я взялся за ум и стал королем.
— Ну вот и я когда-нибудь возьмусь, — усмехнулась Гудрун, — чего ты так переживаешь? Дай мне пока повеселиться всласть.
— Мне придется поступить так же, как когда-то давно поступил мой отец, — могучие плечи Сигурда опустились. — Убирайся с моего острова, Гудрун! И не появляйся здесь больше никогда. Ты — горе своей матери. Она молится за тебя день и ночь, неблагодарная ты тварь! Она родила мне четверых детей, но выжили только ты и Эрик. Ты хочешь подохнуть, не оставив нам внуков? Возьми пример с брата. Он грамотен, и уже вникает в дела королевства…
— Эрик! Эрик! — завизжала принцесса. — Да я только о нем и слышу! Вы с матерью одного его и любите! Конечно, он ведь у нас красавчик, не то, что уродина Гудрун! Он в церковь ходит! С епископом беседует! А я словно замарашка с кухни, а не ваша дочь. Вот и целуйте в зад своего Эрика! Ненавижу вас всех!
— Убирайся отсюда! — устало сказал Сигурд. — И чтобы в Лунденбурге ноги твоей не было. Сразу идешь в порт, грузишься на корабли со своей бандой, и чтобы я тебя больше не видел. Ты получишь десять драккаров с припасами.
— Хм… — Гудрун не расстроилась ни на секунду, а на ее лице появилось мечтательное выражение. — И куда бы мне отправиться?
— Я уже послал гонца в Руан, — мстительно ответил Сигурд. — В Нейстрии, Бретани и Австразии вас прикончат на месте, если вы возьмете без спроса хотя бы курицу. Плыви в Данию, погостишь у дяди, а оттуда иди в Гамбург. Поднимешься вверх по Лабе, до самой Праги. Это имперский город, поэтому советую вести себя там прилично. В империи буянов не любят. Начнете дурить, подойдет легион, и вы все повиснете на кольях кишками наружу. А тебя еще и трахнут скопом, и тогда хрен ты попадешь в Валхаллу. Найдешь моего шурина Арнеберта, он там сейчас большой человек. Дядя пристроит тебя к князю Кию. Тот воюет без остановки.
— Я слышала о нем, — скривилась Гудрун. — Кий — воин знаменитый, конечно… Но что за интерес воевать с нищими словенами?
— Во-первых, — терпеливо пояснил Сигурд, — за челядь император Само платит чистым серебром, а во-вторых, я бы послал тебя в Константинополь, но у василевса Вальдемара Славянина мир с арабами. И как ты думаешь, откуда я это знаю, тупая ты ослица? От нашего епископа, которому мне теперь придется объяснить твое поведение!
