Вот это попадос! - Юлия Журавлева

— Ничего себе! — поразилась я: ужинали мы прямо–таки по–королевски. — И на что же мы так гуляем? Неужто снова с кольцом расстался?

— Нашел кое–какие запасы, — пожал плечами темный.

— Так бы и сказал в отделения контроля, что у тебя что–то отложено на черный день, — с набитым ртом ответила я. — А то я уж думала, что нам теперь или с протянутой рукой идти, или грабить и убивать придется.

— Грабить и убивать я согласен, — улыбнулся эльф, — но только магов.

— Этих не жалко. А ты что не ешь?

— Я пока тебя ждал, две тарелки съел. Долго же ты моешься!

— Я исключительно чистолюбивая орка.

На этом наш разговор как–то затух. Я честно опустошала многочисленные тарелки, темный оглядывал зал, в который к ночи стягивалось всё больше народа. Как ни странно, люди практически не садились за столы, собираясь в одном месте зала возле высокой бочки. Зал замолчал резко: в какой–то момент голоса стали затихать сначала до шепота, затем любые разговоры и вовсе сошли на нет. По залу, лавируя между людьми, быстро прошла невысокая худенькая девушка с волосами цвета светлого меда и по–эльфийски удлиненными ушами, легко запрыгнула на бочку и достала из–за спины инструмент, похожий на нашу домру.

Я ждала песни, но слов не было, только музыка — мягкая, обволакивающая. Вибрация струн передавалась окружающим, затрагивая нечто потаенное и скрытое глубоко внутри у каждого человека, — свое, личное, сокровенное, о чем вспомнилось в этот миг. Все чувства настроились на волшебную мелодию, в которой слышались то птичьи трели, то шелест листвы, то журчание воды. Мелодия одиночества и лирики сменялась аккордами радости и веселья, под которые пританцовывал столпившийся народ, чтобы через несколько минут снова тайком вытирать засаленными рукавами слезы.

Пораженная услышанным, я потянулась ближе, встав из–за стола и подойдя к стоявшим вокруг музыкантши. Совсем юная! Издалека казалось, что ей, как и сегодняшнему магу, лет семнадцать–восемнадцать, а на самом деле перед людьми выступала девочка лет одиннадцати–двенадцати, неоформившаяся, с детским круглым личиком, маленькие ступни в потертых ботинках тихонько постукивали в такт ритму, меняющемуся с каждой новой композицией.

— Почему она не поет? — шепотом спросила я у ближайшего слушателя.

— Она немая от рождения, — так же шепотом ответил мне мужичок из тех, которых никак не заподозришь в любви к прекрасному. — Говорят, за то, что ее мать — высокородная эльфийка — попуталась с обычным человеком, эльфийская родня прокляла малышку, наслав немоту, но духи сжалились, подарив девочке тончайший слух и умелые пальцы.

Стоявшие рядом неодобрительно шикнули на нас, и рассказ прекратился, а через несколько мелодий, ни одна из которых не напоминала прежнюю, затихла и музыка.

После чего девочка без каких либо жестов, поклонов и прочего, непременно сопутствующего любому выступлению, легко спрыгнула и, подхватив инструмент, покинула зал, оставив зачарованно провожавших ее взглядами людей один на один с ощущением потери и одиночества в толпе.

— Кхем, — кашлянул стоявший тут же трактирщик и поставил большую чашу на бочку, где только–только сидело это неземное существо.

Слушатели потянулись, ссыпая монеты в чашу. Я, совершенно не задумываясь, что отдаю последние деньги, высыпала всё, что нашла в карманах. Луаронас по–прежнему сидел за столиком, издали наблюдая за представлением.

— А говорила, что на тебя не действует магия, — покачал головой эльф.

— Если талант можно назвать магией, то я однозначно покорена. Если честно, до сих пор не могу отойти от выступления.

— Она бард — это очень редкий дар, ее магия в музыке. Впрочем, согласен: магии здесь на ноготь, играет она умело.

— Ты знал, что сегодня здесь будет выступление?

— Да, трактирщик предупредил, чтобы не спешили уходить. И я знал, что тебе понравится, — улыбнулся темный.

— Говорят, немота — ее проклятье от эльфийской родни, — вспомнила я короткий рассказ о девочке–музыканте.

— Ерунда, — не согласился Луаронас, — светлые никогда не проклянут ребенка, это стечение обстоятельств. Такое часто бывает, когда у двух магов рождается незапланированный ребенок. Поэтому маги всегда готовятся к появлению на свет потомства, чтобы никаких конфликтов магии и последующих осложнений не возникло. Так что проклятье — это, скорее, не более чем красивая и жалостливая история, которыми овеяны жизни многих бродячих исполнителей.

— Надеюсь, она здесь не одна, ребенок ведь совсем, — вслух подумала я.

— Одна, — уверенно ответил темный. — Она в соседней со мной комнате остановилась и путешествует только с лютней.

Я тяжело вздохнула, вспомнив те многочисленные неприятности, в которые мы уже успели попасть за относительно недлинный путь. Сколько же прошла эта девочка? И через что она прошла?..

То ли день такой непростой, то ли эмоции и переживания, но сон и тяжесть опустились на меня, грозя придавить прямо к столешнице, — если не в салат, так в недоеденное жаркое. Я честно боролась с сонливостью, но получалось плохо, и в итоге эльф встал и потянул меня, сообщив, что завтра в путь и надо как следует выспаться.

— Луаронас, — остановила я эльфа перед тем, как мы разошлись по разным концам таверны. — Спасибо тебе за все: за ужин, за музыку, за нашу дорогу. Ты настоящий и самый лучший друг, — неожиданно даже для себя выдала я.

Эльф как–то странно посмотрел на меня, развернулся и ушел к себе, ничего не ответив на внезапное признание. Я же зашла в комнату и вырубилась, едва дотронувшись до подушки, как в воду, нырнув в мутный и размытый сон, в котором одни лица сменяли другие: то прекрасный незнакомец, то Тинарис, то Луаронас, а в конце девочка с лютней, прямо и настороженно смотрящая на меня большими фиалковыми глазами под пушистыми и светлыми, медовыми ресницами. Она не могла ничего сказать, просто указала пальцем куда–то мне за спину, а потом схватила меня за плечи, заставляя развернуться и посмотреть.