не бойся, — успокоил Санька.
Хата мастера стояла среди одинаковых хаотически наставленных вдоль реки домиков и объяснить её местонахождение не рискнул бы и Санька. Мальчишка, доскакав к таким же серым, как и все, воротам, хлопнул по ним ладонью, и словно заяц, меняя направления, поскакал обратно. За воротами залаяла собачонка. Марта постучала комлем копья в ворота. Через минуту скрипнула дверь.
— Кого бог послал? — прохрипел голос.
— Боярин Ракшай по государеву делу! — чуть громче обычного сказал Санька.
— По государеву? Тогда погодь…
Отворилась калитка в воротине. Высунулась борода, лохматая шевеоюра и круглый, едва видный в волосах нос. Глаз Санька не разглядел.
— Боярин?! Чего угодно?!
— Угодно с зелейным мастером говорить. Указ у меня царский.
— О, как! — удивился мужик. Глаза всё-таки присутствовали, ибо заблестели. — О чём?
— О том, как зелье варить. Ты мастер?
— Мастер-мастер…
— Как зовут?
— Емелька… Тимчук.
— Так вот, Емелька Тимчук… Когда поправишься, приезжай в Коломенское на кузнечный двор. Там тебе объяснят, как пушечное зелье варить по-новому.
— По-новому? А что там нового? Молотилку я в Коломенском подсмотрел. Вот она новая. А зелье варить мы кого хочешь, научим. Сами по весям ездим и учим крестьян. По царёву указу.
— По-новому сейчас зелье варит Мокша. Не мокнет порох.
— Да? — не очень удивился мастер. — Небось поташ в ямчуг добавляет?
— А ты откуда знаешь? — удивился Санька.
— Эка невидаль! — рассмеялся Емелька и закашлялся, а откашлявшись продолжил. — Порох он что? Тесто. В тесто зачем поташ ложут? Чтобы сухими были пряники. Вот и в порох так же. Только дорогой тот порох становится! Почти вдвое от прежнего, а казна столько платить не желает. И зачем оно нам надо тады? Мы, вон, порох сквозь сито давить придумали. Он и рвётся лучше, и не так мокнет. А чтоб не мок в бочонках храни, да суши те бочонки в костре перед боем.
Санька сидел на лошади, словно его окатили водой, с красным от стыда лицом. Надо же… Пришёл учить учёных. Не учи, говорит, учёного, гражданин копчёный…Да-а-а… Налип.
— А, коли знаешь, как делать, так делай. Казна купит. И, кстати… Ведь ещё важна мера. Сколько ты кладёшь ямчуга и серы?
Мастер даже отпрянул.
— Ишь ты! Выискался тут! А знаешь указ государев о том, что «пропорции ямчуга и серы в пушечном зелье держать в секрете».
Санька знал этот указ, так как сам и советовал Ивану наложить вето на секреты самых лучших порохов.
— Я тебе сам скажу.
— А ну ка?! Бояре зелье пушечное не месят.
— Я мешу. То мои махины на запрудах лён давят.
— Не уж-то? Небось сам Ракшай?!
— Ракшай-Ракшай… За пороховыми дворами мой пригляд теперь будет.
— Твой, или казённый?
— Это одно и то же.
— То ладно! О тебе молва добрая идёт. Говорят, у тебя там махины хитрые стволы пушечные вертят.
— Тебе-то что? Ты ж не кузнец и не литейщик.
— Был я кузнецом, да весь вышел. Руку повредил.
Он высунул в калитку покорёженную правую кисть.
— А левую ещё ранее, — снял он вопрос с Санькиных губ.
— Ты, что, захворал? — спросил Санька. — Дуба не дашь? Кто зелье делать будет? Тебя есть, кому лечить?
— Бобыль я. А лечить… Само заживёт.
— Понятно… Марта, — обратился Санька к кикиморке, — пусть пара наших девонек наведут тут порядок.
— Слушаюсь, господин. Они уже в хате.
— И взвары из корешков-ягодок… Ну, ты понимаешь…
— Уже варят, господин.
— Иди, Емельян, в хату. Там мои девоньки тебя лечить будут. Сейчас трав заварят…
— Какие девоньки?! В какой хате?! — засуетился старик. — Нет там никого. Один я! И дров нет! Не привезли ещё.
— Ступай-ступай, старик. Не пугайся только. Девки мои смирные и ладные. Вреда не будет акромя пользы. Баня есть?
— Вон там на реке! Вы, что удумали?! — разволновался старик. — Какие девки?!
— Иди дед, не студи горло. Кишки застудишь! Ты ещё державе нужен, — засмеялся Санька. — А то насильно мои вои тебя в твою хату отведут. Вон, смотри, уже и дым из крыши потёк. Или горит твоя хата?
— Как горит? Где горит? — дед посмотрел на покрытую дранью крышу. — Матерь божья! И впрямь дымит.
Старик подхватил порты и посеменил в избу. Под штанинами мелькали босые ноги. Санька от неожиданности сплюнул.
* * *
— Ты, Микаэль, сам всё видел. И знаешь, почему я тебе это показал? — спросил царь, обводя рукой печи, литейные мастерские, верфь. — Потому, что я не боюсь вас. Это не говорит, что я считаю вас слабее нас. Не факт. Просто случайно ты уже видел наши винторезные пищали. Поэтому я тебе их и сегодня показал. Но не показал, как мы их делаем. Я просто показал, сколько их у меня. И это ещё не все. Ты, скорее всего, видел мой корабль на Балтике, и я показал тебе одну из наших верфей пару таких же кораблей. Но я не показал, как мы строим эти корабли. Я показал тебе печи, но не показал, что в них. Ты видишь, они все разные. Но сила войска не только в оружии, но и в воинах, в знании противника. Воины наши известны далеко за пределами России и даже служат янычарами у османского султана. Ты не знаешь про нас ничего, а мы знаем про вас всё. Поэтому я не боюсь вас и даже больше… Я готов хоть сейчас воевать с вами.
Шведский посол едва заметно напрягся, но поборол страх и посмотрел прямо в глаза царю, но глаза. Они стояли на балконе Санькиного дома.
— Я говорю с тобой прямо. Ты знаешь, что руссы не любят юлить. Это наша слабость. Но и наша сила. Вы постоянно врёте и мы знаем это, поэтому вам не верим и верить тому, что вы нам скажете и пообещаете, никогда не будем. И поэтому будем всегда готовы к войне. Будем постоянно готовиться к войне. Но сейчас вы, шведы, нам не враги, потому, что нам не нужны ваши земли. Вам наши земли нужны. И мы знаем об этом. Поэтому мы от вас будем только обороняться. Но я предлагаю вам другой вариант. Я предлагаю вам другие земли. Я предлагаю вам Ливонию и Польшу.
Микаэль Агрикола удивился. Он ожидал, чего-то подобного, но не этого.
— Ливония ведь ваша?! — спросил он.
— Нет! Она не моя. Там сейчас рыцари. И я бы их выбил в два счёта, но там есть ещё германцы, поляки, даны… Да и шведы тоже не прочь побороться за этот кусок отличной земли. За эти отличные порты. А я не буду за них воевать. Мне они не нужны. Ты
