ту, что подарила, и отняла у него жизнь. Он ненавидел людей. Мерзких, лживых, похотливых тварей, виновных во всех бедах. Спасибо бабке, вернувшей ему, пусть и не настоящую, но жизнь, и научившей мстить. Теперь и ее у него отняли. Один как перст остался на всем белом свете, а в груди поселился страх.
Лихо закинул еще одну личинку в рот, раздавил между зубов и не почувствовал вкуса. Надо дальше жить, а как он не знает, только чувствует, что помочь ему в этом должна та девушка, которую приволокла ему совсем недавно, на потеху бабка, и которая сбежала два раза, и унесла с собой все то, к чему он привык.
Она должна простить преступление, и подсказать новый путь. Он это знает. Но как с ней встретится, когда боишься высунуться из леса, шугаешься даже от человеческого запаха? Лихо горько вздохнул своим думам, выковырял еще одну личинку из-под коры, и замер. Кто-то идет. Осторожные, легкие шаги. Слышно, как они трусливо хрустят по хвое. Это женщина. Только она может так ходить. Мужик, как бы не старался красться, все одно топает уверенно и грузно.
Надо бежать? Но он почему-то знает, что сейчас этого делать нельзя, надо перебороть зарождающийся в груди ужас, и встретить гостью. Внутренний голос говорил, что это правильно, а лихо привык ему доверять.
Шаги все ближе и ближе, а нервная дрожь все сильнее и сильнее. Только бы не вскочить с пня. Как только он поднимется, то ноги тут-же рванут на утек. Нет, он вытерпит, чего бы это не стоило. Он сможет.
Ветка кустарника, славно стена обступающая место, где прятался лихо, качнулась и вышла она. Та самая, кого он хотел видеть. Хотел и боялся. Пришла сама. Встала и смотрит, а у самой в глазах ужас. Ей то же страшно, но она держится, ей что-то от него надо. Тогда, и он не сбежит. Надо поговорить.
— Не ожидал тебя здесь увидеть. — Дрогнул голосом лихо, но с пня не встал, ноги отказывались слушаться. — Не боишься? Зачем пришла?
— Боюсь. — Кивнула гостья. — Очень боюсь, но мне нужна помощь. — Она сделала маленький шажок на встречу и покачнулась. — Тебе тоже нужна помощь. — Она посмотрела в единственный глаз чудища, кивнув уверенно.
— Да. — Согласился лихо. — Мне кажется, что только ты сможешь избавить меня от поселившегося в груди ужаса. Нам обоим страшно, но мы терпим. Подойди ближе, присядь рядом. Я постараюсь выдержать, и не убежать. — Он пододвинулся, освобождая место на пне рябом.
— Ты прав. — Улыбнулась Славуня. — Я тоже постараюсь не дать деру. — Она осторожно подошла, и присела рядом.— Расскажи мне, что ты хочешь?
— Прощения. — Отвернулся лихо. — Твоего прощения, за все содеянное. Почему-то кажется, что в прощении спасение.
— А ты, готов простить? — Она коснулась его плеча, и оно вздрогнуло от неожиданности.
— Кого? — Не понял вопроса лихо.
— Людей, причинивших тебе боль? — Слава погладила чудище, и оно мелко задрожало, так как никогда еще в жизни не испытывало ласки. — Я знаю, что тебе пришлось пережить, знаю, и даже понимаю, почему ты и бабка стали такими. Но злоба не приводит к счастью, а месть не доставляет удовлетворения, порождая только ненависть у всех, кого она касается, и правых, и виноватых. Прости их.
— Это сложно. — Лихо не поворачивал головы.
— Конечно. — Согласилась Слава. — Очень сложно, так же, как и мне простить тебя, но я смогла. Я увидела причины, по которым ты поступил так. Все поняла и простила.
— Ты простила? — Лихо резко развернулся и в его единственном, нечеловеческом глазу блеснула слеза.
— Да. — Улыбнулась Слава. — Если захочешь, то сможешь и ты. Просто прости, забудь и иди смело дальше. Прошлое, каким бы оно жутким не было, останется позади, а впереди новая жизнь. Делай людям добро, помогай, и они быстро забудут то, чего было плохого, и будут тебя благодарить, оставляя вместе с благодарностью вкусные дары.
— В прощении спасение? — В глазах чудища вспыхнула надежда.
— Конечно. — Еще раз улыбнулась Слава. — Прости и поверь в себя. — Люди, они не плохие, и зачастую творят зло из-за страха. Пойми это, и тогда будешь знать, как жить дальше.
— Спасибо. — Лихо встал, и поклонился в ноги сидящей девушке. — В груди и вправду стало легче, он вновь сел на пень. — Что ты хочешь взамен, за науку?
— Верни мне память. — Вздохнула Слава. — Огневица сказала, что она у тебя.
— У меня? — Удивился лихо. — Но у меня ничего нет! — Он задумался. — А что именно ты хочешь вспомнить?
— Как меня нянчил отец, как я встретила первый раз Богумира, он был такой забавный, в своей легкой одежке зимой. Такой несчастный, потерянный. — Она вдруг осеклась и вскочила. — Погоди! Я помню все это! Все помню! Спасибо тебе, доброе лихо. — Она обхватила сидящее рядом чудище за плечи, прижало к себе и поцеловало в лоб. — Как я счастлива.
— Оказывается, добро творить тоже приятно. — Смутился лихо. — Мне понравилось, и страх прошел. Я больше не боюсь людей. Будем дальше жить, красавица.
— Будем. — Кивнула Слава и рассмеялась.
Кромка. Наверно никто не сможет сказать: «Что же это за место», — ни боги, ни духи, а уж тем более люди. Ее вроде и нет, а в то же время вот она, перед глазами, пугает своей несуществующей красотой, до дрожи наполняя душу страхом, и восхищением одновременно. Кромка как вселенная без звезд, пропасть без дна, где понимаешь, что падать уже некуда, а ты все летишь и летишь куда-то, потеряв счет времени, и нет этому конца, вокруг бесконечность небытия. Ни умереть, не воскреснуть. Позади прожитая, недавно оконченная жизнь откуда безвозвратно ушел, а тело сгорело в огне похоронного костра, а впереди то, куда тебя не пустили, где вечная благодать, пристанище всех, кто жил достойно, и если и грешил, то не настолько, чтобы не заслужить покоя.
Но нет ей там места, и даже кромки ее посчитали недостойной.
Кикимора наконец открыла глаза. Нет, она не спала. Кто не имеет тела, тот не умеет спать. Она все это время думала, и вспоминала прожитую
