«Этот человек — источник вкуснятины» тоже якорь, и неважно, насколько мал его вес — мне выбирать не приходится.
— Попы́ — ух хитрые! — перевел я тему на безопасную — а то так до изжоги и разговоров об Омепразоле дойдем, чего мне совсем не надо. — Человек кушать любит, тут никуда не денешься, и торговцы оккультными услугами это знают, потому и пост — ограничиваем человеку вкуснятину, а потом разрешаем есть что угодно обратно — вуаля, и человек за то, что ему его природное право вернули, начинает испытывать благодарность к тем самым попам и их начальству. Манипуляторы!
— Никогда на посты с такой точки зрения не смотрела, — задумчиво призналась бабушка.
— Материализм же, на все надо смотреть через него! — радостно поведал я. — Все сразу становится простым и понятным, — вздохнул и померк. — А еще — страшным и циничным, — снова оптимизм. — Ничего, у нас Идея есть, а это — самое главное! Без Идеи человек смысла жизни не видит, начинает в экзистенциальную пустоту проваливаться…
— Сартр? — осторожно уточнила интеллигентная баба Таня.
— Он, скотина! — радостно подтвердил я. — На рожу смотришь и не по себе становится, а уж почитаешь… — поежился. — Нам такого тут не надо. Здесь, — указал пальцем под ноги. — Плоды народного труда не отжимаются капиталистом в обмен на достаточную, чтобы рабочий не умер от голода, подачку, а равномерно распределяется по стране, поднимая общий уровень жизни.
Ага, прямо вот берет и распределяется. Прямо равномерно!
Сука, еще утро, а я уже как выжатый лимон. А впереди — долгий-долгий день. Двое-трое таких «каникул» в месяц, и я выть начну от бабушкиной любви. Помощь нужна, но это — потом, а пока сидим и продолжаем накачивать позитивом грустную женщину — благо получается, а когда прогресс виден, чем угодно заниматься мотивации больше.
Итоги светового дня — почти часовая прогулка, фаршированные блины для деда и окольными путями вложенные в бабы Танину голову мысли «надо вам с другой моей бабушкой познакомиться — ей тоже скучно, с мужем-генералом и женившимися сыновьями» и «хочу Таню в цирк на Никулина сводить». После ужина в компании вернувшегося Андропова, за которым Татьяна Филипповна со счастливым лицом пересказала ему итоги дня (с Сереженькой время летит незаметно!), она выпила волшебных таблеток и отправилась наверх их переваривать.
— Тяжело? — спросил деда Юра, продолжая сидеть за столом напротив меня.
— Тяжело, — не стал я врать. — Но прогресс есть, поэтому нормально. Завтра еще немного бабу Таню «покачаю», и можно осторожно надеяться на более частые выходы из дома и какую-никакую социальную активность, — подумав, перевел тему. — Верни в магазины кетчуп!
— Вредно! — отмахнулся дед.
— Не понял, — обомлел от непослушания я.
Мы тут, если ты не знал, уважаемый деда Юра, страной вообще-то коллегиально рулим!
— Прихожу я, значит, завтра такой в Кремль, собираю срочное заседание Политбюро и говорю им: «а не вернуть ли нам, товарищи, в магазины кетчуп?».
— Как-то так это в моей голове и выглядело! — хохотнул я. — А еще соевый соус — он не вредный, и наши Вьетнамские товарищи его квасить умеют. Нужно вообще у них по приправам и прочему пройтись, менять на что-нибудь для них сильно хорошее. Но это уже после войны наверно только, да? — грустно посмотрел на деда. — Не выведет Никсон?
— Выведет, но не сразу, — мягко ответил дед. — Он же ширма, Сережа…
— Говорящая голова! — поправил я. — А в жопе — рука правящих элит, чьи интересы он и обслуживает.
— Да! — хохотнул Андропов.
— А че ты смеешься? — не оценил я такое легкомыслие. — В твоей жопе вообще руки пролетарские, а они, как правило, мозолистые и огромные.
Генсек заржал еще веселее.
— Госдолг смеяться не мешает? — ехидно спросил вредный мальчик.
— Госдолг — это даже не полбеды, — посерьезнев, покачал он головой и вынул из внутреннего кармана пиджака листочек.
— Прямо специально для меня привез? — умилился я.
— Если для дела полезно с пионерами советоваться — буду советоваться, — спокойно ответил дед.
— Почитаем… — развернул я заполненный машинописью лист. — Ха, мой любимый раздел исторических бумажек: «О перспективах развития страны». Так, про покупательную способность и нехватку товаров народного потребления мы знаем… А вот и легендарные «два стула»!
— Откуда ты всю эту уголовщину знаешь? — поморщился дед.
— Словарь уголовного жаргона для служебного использования работниками НКВД и еще некоторые книжки, — ответил мальчик, чья библиотечная карточка за время нахождения в больнице достигла рекордной толщины и включает в себя больше десяти тысяч записей. И останавливаться я не собираюсь, пока не выучу «Ленинку» наизусть. — Стул первый: простой и ленивый, жить как жили, печатая деньги. Ты же его не выберешь?
— Читай дальше, — направил на путь истинный дед.
— Стул второй мне больше нравится, — развел я руками, сложил листочек и подвинул обратно деду. — Надежно зафиксировано в памяти: необходимость сохранения лишь важных военных, внешних и социальных программ в минимально необходимом объеме; создание равновесия в сфере капвложений и капстроительства, перевод основной части капвложений на кредитование; расширение финансовых ресурсов государства за счет нормальных поступлений при сокращении в 4 раза доли эмиссионного дохода как средства бюджетного покрытия. А еще тресты и концерны, к которым можно добавить артели и кооперативы, чтобы народ "в белую" дефицит чинил, а не подпольно.
— Ты специально пропустил главную проблему?
— Первый пункт тоже проблемный, — из вредности поспорил я. — Социалочку резать нельзя — у нас же страна для людей, а не люди для страны. Внешнее — не знаю, — честно развел руками. — Танки вводить эффективно — факт, но денег давать условным полякам все равно придется, потому что голодные бунты танками давить как-то прямо грустно. Военка — как минимум мы можем быть уверены, что в ближайшие годы крупных конвенционных войн на территории СССР вести не придется — ядерный щит помогает.
— Не сразу, постепенно, но решить все эти вопросы можно, — утешил меня дед. — Но ты и сам уже все понял.
— Понял, — кивнул я. — Проблема в этом: «переход к умеренному темпу экономического роста — порядка 6.4-6.8%, так как при больших темпах невозможно техническое перевооружение».
— Почему? — экзаменаторским тоном спросил Андропов.
— Потому что при прежнем правительстве цифры роста были двухзначными, — вздохнул я. — И важные кремлевские деды потеряют лицо, если при них станет меньше.
— А еще — капиталисты засмеют, — подтвердил дед. — И неважно, что рост был продиктован низкой базой. А теперь у нас — огромная, богатая, обустроенная страна, Сережа, — грустно хмыкнул. — И у нас настолько много всего, что мы задыхаемся!
— Что ж, это не моя проблема! — сладко потянулся я. — В конце концов, армия меня скоро будет любить всей душой, и, годику так к 85-му, когда мне придется вытряхивать из Кремля твоих о*уевших от безделья, привычно выбирающих первый стул преемников, она радостно пойдет со мной — благо в магазинах будет шаром покати, а черный рынок окончательно победит обычный. Немножко массовых расстрелов, чуток гражданской войны на окраинах — вот так экономика и чинится в критических ситуациях. Не боись, постараюсь обойтись пятью-шестью миллионами погибших — я своих соотечественников люблю, и сильно лютовать не стану, — со счастливой улыбкой заверил я его.
Андропов побледнел. Ха, и вправду боится!
— Извини, перегнул, — вздохнул я. — Вы у нас старшие товарищи, вам Россию и чинить. Но с народом на эту тему поговорить стоит — опять-таки на прямой линии. Рассказать про низкую экономическую базу, про методы сбора липовой статистики, про дефицит и способы его преодоления… Понимаю, — вздохнул, увидев поскучневшее лицо деда Юры. — Что ж, укрепляй вертикаль власти, но к этой теме я буду упорно возвращаться — чтобы нейросвязи выстраивались и ты тоже покой терял.
— Обязательно возвращайся, — одобрил Андропов.
