Теперь я познал и другую сторону медали. Возведение базы на Уналашке захватило меня целиком. Две недели я работал как проклятый вместе со всеми, нёс вахту наравне со всеми и валился спать в якобы штабной палатке из парусины среди грязных и вонючих тел в полном изнеможении. Разумеется, мне не терпелось увидеть результат, потому я и выбивался из сил, чтобы приблизить его. И только на исходе второй недели в голову вдруг пришло, что я даже не подумал сократить ожидание простейшим способом, то есть попросту проскочить время. Вот что значит собственное дело.
Крепость строилась, но была далека от завершения. За две недели нам удалось поставить только центральную казарму с наблюдательной вышкой и насыпать небольшой вал. Мы сняли с корабля пушечки, перетащили под крышу порох, ружья, муку. Обеспечили сохранность всего, от чего зависит выживание. Что до людей, то они могли пока переждать и в палатках.
Чикилжах с одним или двумя спутниками навещал лагерь почти каждый день. Ни его отец, ни кто–то другой из "лучших мужиков", как называли зверобои туземных вождей, пока не появлялись. Скорее всего, старшие посылали ребятишек понаблюдать за возведением крепости, присмотреться к чужакам, разнюхать какие–нибудь секреты. Как повод для визита "нильсы" приносили на обмен бобровые шкуры, иногда одаривали нас свежей или вяленой рыбой. Обычно мы болтали возле костра о том о сём около часа. Затем гости уходили, по–прежнему ничего не обещая.
Чиж, поставленный во главе коряцкого контингента, строго следил за бдительностью дозоров. Прежде всего, мы опасались возможного нападения алеутов, но охранение имело и другие задачи. На исходе второй недели над макушкой горы поднялся белый столб дыма – для обитателей лагеря знак, что на горизонте появился парус, для корабля ориентир.
Народ побросал работу. Здесь на краю земли появление корабля граничило с чудом, даже если корабль ждали. Самые нетерпеливые полезли на гору, желая прежде других определить судно, возможно, узнать кого–то из товарищей, остальные толпой вывалили к гавани.
Как только из–за склона появился нос с лоскутом паруса, Окунев приветствовал сподвижников выстрелом из фальконета, а наша маленькая колония взорвалась воплями восторга.
–Глотов, – определил Оладьин.
Я бы предпочёл, чтобы охотские корабли пришли раньше камчатских, так было бы спокойнее, но сейчас обрадовался и "Иулиану".
Пока спускали на воду лодку, люди с палубы галиота настороженно рассматривали наш починок. Радость на их лицах мешалась с ревностью. Первопроходцами оказались конкуренты, хотя в столь диких краях эта честь принадлежит каждому, кто сумел добраться до места. Понемногу радость от завершения пути пересилила дух соперничества, а когда две толпы встретились и смешались в одну, недоверие окончательно растаяло.
Мы обнялись с Глотовым и Шишкиным, поздоровались с Пономарёвым. Капитан "Иулиана" со смехом рассказал, как умудрился заплутать среди островов. Он провёл корабль почти по нашему следу, но немного напутал в счислении и, прозевав нужный остров, проскочил аж к Унимаку. Там мореход принял пролив за бухту и понял ошибку, только оказавшись в Тихом океане.
–Здесь полно зверья, – с радостью сообщил Шишкин. – Пока обходили острова, я приметили несколько привалов. Поверишь, весь берег от тел шевелится!
Он малость преувеличивал, но его восторг заставил меня напрячься, тем более что получасом раньше я вдоволь наслушался подобных восторгов от простых зверобоев. Парней манили барыши, а не новые земли. Они готовы были двигаться дальше, только опустошив предыдущее приобретение. Формально Шишкин мне подчинялся, однако работал он на Никифорова и себя самого и, значит, преследовал собственную выгоду. А у Пономарёва был свой список насущных задач. Ему явно не терпелось привести алеутов в подданство и обложить данью. И то и другое грозило в будущем большими проблемами. Так что спокойствия поубавилось.
Пока же парни с "Иулиана" включились в работу по обустройству базы, а мне пришла пора заняться "северным завозом". Окунев заявил, что продовольствия осталось на месяц, к тому же приближалась ярмарка, ждали товар Данила в Охотске и Белобородов в Нижнем остроге.
Забрав мешок с первыми мехами, променянными у "нильсов", я переложил заботы на Комкова, а сам взял лодку и отправился на большую землю.
Но и здесь не всё было так просто.
Глава двадцать первая. Кровный брат
Глава двадцать первая. Кровный брат
В Нижнем Новгороде мои частые наскоки воспринимались нормально. Брагин даже не подозревал, где мотало его странного ученика в перерывах между визитами, и в какую даль уходил закупленный учителем припас. Я мог ездить в Казань или на Ирбитскую ярмарку, мог перекупать меха у проезжих по тракту купцов. Так или иначе повода для подозрений не возникало. В Иркутске я появлялся ещё реже, главным образом меняя меха на китайский товар. Михайлов тоже не знал, куда я ухожу, а слухи добирались сюда долго и дорогой искажались, так что любые нестыковки можно было списать на "сарафанное радио".
Другое дело Охотск, Якутск или Камчатка. Русское население обширного края, если его собрать в одном месте, едва заполнило бы средних размеров город. В таком маленьком мирке тайны не сохранишь. Несмотря на огромные расстояния, жители края превосходно знали о делах друг друга – кто куда пошёл, да где чего нашёл, вплоть до нытья старых ран, болезней и семейных ссор. Пригляд за жизнью соседей заменял на фронтире чтение книг и просмотр сериалов. А уж за купцами моего калибра следили особенно тщательно. Тут уже не только развлечение, но и шкурный интерес просыпался.
Так вот. Всё побережье знало, что я отправился из Петропавловской гавани в поисках американского берега и моё внезапное появление без людей, без корабля должно было вызвать лишние пересуды и неудобные вопросы. Появления же было не избежать. С вербовкой людей и строительством кораблей могли худо–бедно справиться и приказчики, но кому перепоручить доставку припасов? А без регулярных дешёвых поставок весь наш с Данилой бизнес ожидала стагнация.
Посему в обстановке строжайшей секретности на белый свет появился гениальный план, а вместе с ним и мой кровный "брат", которому в гениальном плане уготована была первая скрипка. Я и раньше использовал виртуального "брата", объясняя быстрое возвращение с товаром, но на людях родственник не появлялся, оставаясь фигурой мифической. Даже слухи какие–то о нём ходили, встречал кто–то на дороге то тут, то там.
Перед отъездом на Камчатку я предупредил знакомых о возможном появлении "брата", которого следовало принимать и слушать во всём как меня самого. Якобы на время похода я перепоручил ему финансовые и торговые дела, равно как и всю прочую логистику.
Всех проблем подобная хитрость, разумеется, не решала. Был ещё ушлый Белобородов, которого на мякине не проведёшь, были соратники–конкуренты, с которыми темнить просто опасно, была власть, которой палец в рот не клади, были, наконец, коряки, уважающие и принимающие меня, но не какого–то там брата. Однако появляться за две тысячи вёрст от островов в собственном обличии казалось более опасной затеей.
***
В Нижнем Новгороде я скинул удобный дикарский прикид и оделся по последней купеческой моде. Одолжив у Брагина ножницы, укоротил бороду, кое–где подрезал волосы. В итоге, если верить замызганному зеркалу хозяина, мне удалось сбросить годик–другой. Запоздало пришла мысль, а зачем собственно? В Охотске–то меня как раз больше года и не видели. Зря, получается, молодился.
–К ярмарке вернусь, – бросил я на прощание Брагину.
Тот стоял на пороге, мало что понимая. Не объявлялся человек столько времени, и вот прискакал. А зачем прискакал? Платье сменить! Ввалился с мешком, прибыв бог весть откуда, и ушёл с ним же куда–то.
