атаковать захваченный накануне противником плацдарм у деревни Черкасово, да и это ему совсем не требовалось, Фонвизин, пользуясь всеми доступными местными дорогами и лесными тропами, еще со вчерашнего дня приступил к немедленной передислокации вверенных ему войск в селения Малицкой слободы, Дорошихи и Сакулино. Имея преимущество в дальнобойности оружия было бы неразумно вести бой в стеснённых городских условиях, когда к северу от Твери полно возделываемой земли, лугов, а, следовательно, и открытого пространства. К вечеру 4-го июля противников разделяли несколько километров полей и проложенное практически ровно посреди них шоссе – тракт Москва-Петербург.
Главнокомандующему Московскими войсками Остен-Сакену ждать прибытие к революционерам дополнительных подкреплений не было совершенно никакого резона, а потому на рассвете 5 июля московские войска перешли в решительное наступление.
Высланная первой из лагеря у деревни Черкасово московская кавалерия сбила наши передовые посты у речки Межурки и в нескольких местах перерезала Петербуржское шоссе, но вступать в бой с основными силами Тверской армией дислоцированных у Малицкой слободы царские кавалеристы не стали. По всей видимости, конные корпуса просто очистили путь для своей пехоты и, остановившись на достигнутых передовых рубежах, теперь просто ожидали ее подхода.
Ставка главнокомандующего 1-й армии генерала от инфантерии Фонвизина Михаила Александровича находилась в Ново-Малицком монастыре под охраной гвардейского Московского полка. Непосредственно в монастыре стояло два батальона, третий, состоящий сплошь из застрельщиков, был выдвинут цепью вперед.
Фонвизин в моем присутствии и с моего молчаливого согласия раздавал последние указания офицерам. Генерал, прошедший горнило Отечественной войны, внешне выглядел спокойным, меланхолично протирая платком потное и грязное от налипшей пыли лицо.
- Похоже, началось … - складывая подзорную трубу, выдал один из адъютантов, с озабоченным и даже несколько растерянным выражением лица.
В последние пару минут мы вместе с Фонвизиным были всецело поглощены разговором с командующими конных гвардейцев. Михаил Александрович прервал на полуслове велеречивого командира лейб-гвардии гусарского полка. В своем одеянии - в расшитом золотом доломане он мне напоминал петуха, видел я в деревнях такие породы с золотистым окрасом. Но шутки в сторону!
Услышав слова адъютанта, я первым успел среагировать, вскинул свою трубу, направляя оптику на армию роялистов. И действительно, за какую-то минуту, во вражеском войске произошли разительные метаморфозы. Топтавшиеся на месте войска вдруг окрасились шелковыми полковыми знаменами и тысячи, сияющих в лучах солнца ружейных штыков, под барабанный бой, в едином порыве двинулись вперед.
Фонвизин нервно облизал свои пересохшие губы и с молчаливым вопросом во взгляде уставился на меня. Командовать единолично войсками в мои планы совершенно точно не входило. Так, я мог, разве, что дать кое-какие дельные и не очень советы с высоты своего исторического послезнания. Тактика современных войн, когда огромные массы пехоты во весь рост, в полной выправке, под музыку и барабаны, в ногу маршируют по полю боя, до сих пор мною воспринималась как какой-то оксюморон.
- Командуйте, Михаил Александрович! Я и вся свободная Россия в вас верит!
- Благодарствую, Иван Михайлович, - негромко ответил мне Фонвизин и тут же, набрав в легкие побольше воздуха, генерал закричал, сорвал с головы двухуголку, он начал ею размахивать словно указкой. – Внимание всем войскам! Неприятель перешел в атаку. Изготавливаемся к бою согласно выработанным накануне диспозициям …
Фонвизин продолжал отдавать команды, но я его уже почти не слышал, да и не старался прислушиваться. Все пространство вокруг заполнилось боем барабанов, воем горнов, топотом перестраивающихся шеренг, ором унтер-офицеров и невнятным солдатским гомоном. Выскочившие перед строем офицеры рванули сабли и, размахивая ими, отдавали команды, давали последние наставления, заодно стараясь приободрить вверенные им подразделения.
Так начиналась одна из самых важнейших в истории России битв, что должна определить будущее страны и народа. Куда свернет Россия с перепутья? Пойдет ли она по проторенной дороге монархического самовластия и полного бесправия царских подданных, или же свернет на скоростное шоссе гражданских прав и экономических свобод? Все это решалось сегодня, здесь и сейчас!
На фоне явно преобладающих живых сил противника армия Фонвизина казалась беззащитной, прежде всего по причине своей собственной малочисленности. И царские генералы клюнули на предложенную им наживку, просто не могли не клюнуть, и таким образом, сами того не ведая, лучшие московские пехотные и кавалерийские дивизии со всего маху угодили в этот умело и не без опосредованной помощи врага расставленный капкан.
Сражение началось и разрасталось буквально с каждой минутой, втягивая в свою воронку все новые и новые противоборствующие силы, во все большим числе входящих в боевое соприкосновение друг с другом.
Из-за небывалой плотности огня строй монархистов стал ломаться еще на первых минутах боя. Московские дивизии, даже ещё не успев сделать ни единого залпа, уже понесли от дальнобойных колпачковых пуль тяжёлые, невосполнимые потери. Особенно велики, в относительных, конечно же, цифрах, они были среди офицеров – прицельным винтовальным огнём они выбивались в первую очередь, также как и арт. расчеты.
Одновременно с пешей атакой крайний правый фланг наших позиций атаковала московская конница – сразу четыре резервных кавалерийских корпуса, состоящих из трех кирасирских, трех уланских, одной драгунской и одной конно-егерской дивизий. При других обстоятельствах наши войска со всей неизбежностью были бы смяты и разбиты превосходящими силами противника, но винтовки и новые пули для гладкоствольных ружей изменили баланс сил и весь расклад, ставя его с ног на голову.
Среди царящего вокруг шума едва-едва удалось расслышать, как Фонвизин распорядился ввести в бой нашу конницу, все еще пребывающую в запасе. Петербуржские конные эскадроны, следую заранее выработанному плану и приказам, до сей минуты в бой со своими коллегами не ввязывались, укрывшись за линией резервных пехотных полков, куда только что галопом понесся вестовой.
Не прошло и пяти минут, как вдали из-за перелеска послышались сигналы, трубачи играли на горнах сигналы "по коням" и "к атаке" для изготовившейся к бою гвардейской кавалерии, к которой сегодня был придан и мой пулеметный эскадрон с тачанками митральез.
Вскоре дорога и поля, раскинувшиеся по обе от нее стороны,быстро оказались забиты бесконечным потоком наездников. Конские всхрапывания и топот подков заглушались металлическим перезвоном, издаваемым висящими на бедрах всадников саблями, регулярно бьющимися об стремена и шпоры.
В авангарде конного войска, легкой рысью, поднимая пыль, проскакал вместе с пулеметными повозками и мой особый эскадрон. Улыбку вызвали расфуфыренные гусары в своих киверах, в некогда сверкающих на солнце богато расшитых доломанах со
