— И что?
— Языки меняются очень быстро, и уже через тысячу лет никто не может прочитать и тем более понять, что писали предки. Никто и нигде! А вывод из этого получается лишь один: все эти тысячелетние надписи сделаны не позднее, чем лет двести назад. Вы же были в Персии?
— Ну… бывал…
— Я знаю, что были… не волнуйтесь, я никому рассказывать про это не буду, я по другому поводу спрашиваю. В Персии вы крестов придорожных много видели? Древних таких? Храмы зороастрийцев встречали? Я вам еще скажу, что таких же храмов не только в Персии, но и в Индии даже довольно много.
— Особого внимания не обращал, но… да, в Персии замечал такие. И кресты… но там не только кресты, там и просто… не знаю, как назвать, столбы, что ли? Плиты…
— Ну так вот: все эти хачкары, все эти храмы древние якобы армянские — они зороастрийцами поставлены и выстроены. А надписи на древних камнях нацарапать много ума не требуется: у меня дома ваза была китайская, довольно древняя — и на ней была надпись на русском и совершенно нецензурном — но мне даже в голову не пришло, что древние китайцы в совершенстве владели русским матерным. Я вам больше скажу: если некоторые древние армянские храмы разобрать аккуратно, то внезапно выяснится, что выстроены они в значительной степени как раз из таких зороастрийских плит памятных: а что, камень даже тесать не надо, бери такую плиту и в стену клади. Вы же Атешгях в Баку не один раз видели — и на что он похож, если не знать, что это за храм?
— В Сураханах. Ну… Однако я не думаю, что твои теории нам следует распространять среди народа.
— А их не надо распространять, их надо просто учитывать в политике. Молча учитывать… впрочем, я вообще-то совсем не за этим к вам зашла: все, что хотела, я написала, а просто языком молоть — дело малополезное. Я вообще-то хотела с вами поговорить насчет урана.
— Мы уже почти двенадцать тысяч тонн этого урана закупили, и что с ним теперь делать?
— Главное, что теперь и Саша Новосёлова научилась его из нашей, отечественной руды вытаскивать. Ну так вот, вы в школе физику учили? Понимаю, забыли уже многое — но придется вспомнить. Причем всерьез так вспомнить и даже много нового изучить. А вот почему придется физику эту учить именно вам, я сейчас и расскажу.
— А раньше не могла рассказать?
— Раньше наши молодые, но очень талантливые инженеры кое-что нужное сделать не могли. А сейчас, наконец, смогли — и во всей этой работе появился хоть какой-то смысл. В вашей работе, потому что я просто химик и сама сделать то, о чем рассказывать буду, никогда не смогу. А вот какой именно смысл — садитесь и слушайте.
Глава 23
Лаврентий Павлович, выслушав Веру, лишь головой покачал:
— И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ты же сейчас наговорила миллионов на триста, если не больше!
— Я не хочу, чтобы вы мне поверили, тем более, что я и сама очень многое лишь поверхностно продумала, а еще больше я просто не знаю и не узнаю никогда. И не хочу, кстати, узнавать. Но вы — как все же государственный деятель, а не маленькая девочка с гипертрофированным воображением, просто обязаны учитывать и такую вероятность, что я с вероятностью, скажем, процентов в десять все же не ошиблась. А затраты предлагаемые — я думаю, что их в любом случае понести придется, и деньги на ветер выброшенными уж точно не будут.
— Ну да, не будут… А кто сказал, что затраты на килограмм составляют семьдесят мегаватт-часов? Это же получается в четыре тысячи раз дороже алюминия!
— Ну, во-первых, я уже знаю, как затраты эти раз в десять сократить — и в случае чего мы сможем просто всю продукцию буржуям продать, получив почти тысячу процентов прибыли.
— А буржуи не знают и даже не догадываются!
— Не догадываются. Они, чтобы не признавать, что таблицу Менделеева Дмитрий Иванович придумал, его работы вообще не изучают, а поэтому да, не догадываются, как первичное обогащение можно очень дешево провести. А мы ведь не просто энергию сэкономим, но и треть ее вместо электрической на обычную тепловую заменим. Ну а электростанции… нам и нужно-то поначалу всего тонн двести…
— А теперь, раз уж ты такая умная, скажи: как я обосную необходимость строительства этих электростанций в правительстве?
— Думаю, что никак. Вы просто в качестве председателя КГБ скажете «нам нужно» и попросите вам просто не мешать, а строительством пусть НТК занимается из своих средств.
— Своих средств на триста миллионов?
— Ну да. Изыщем, как любит говорить Иосиф Виссарионович. Нужно изыскать.
— Ты точно сумасшедшая. И знаешь, почему я тебя просто не выгнал? Потому что ты, зараза такая, постоянно несешь всякую чушь и вообще антисоветчину. Но почему-то почти всегда выходит, что чушь твоя дает стране реальные деньги, а антисоветчина впоследствии оказывается чуть ли не основной линией партии… Но я честно тебе скажу: даже примерно не представляю, где взять триста миллионов. Или хотя бы половину для начала. Не подскажешь?
— Почему бы не подсказать? Мне не жалко, и, хотя это будет очередная чушь…
Строительство новой двухсоткилометровой железной дороги на север от Красноярска началось уже в конце октября. То есть для Красноярского края это вряд ли можно было назвать «строительным сезоном» уже и заморозки начались, и даже снег иногда с неба сыпался — однако кое-какие подготовительные работы еще можно было проводить. Самые что ни на есть подготовительные: трассу там разметить, выстроить сараи какие-то, поставить временное жилье для будущих строителей. Расставить вдоль будущей трассы небольшие электростанции и даже прокинуть временную узкоколейку — правда всего на сотню километров. Лаврентий Павлович, так и не уволенный с поста Председателя НТК, очень близко к сердцу воспринял замечание Старухи о том, что «деньги есть нельзя», и направил на эту стройку реальные ресурсы. В том числе — и почти двадцать тысяч человек из войск КГБ. То есть все же не «профессиональных бойцов», а новых, только что призванных — и стройка рассматривалась больше как способ выбора тех, кто на самом деле не боится трудностей и, что было не менее важно, умеет самостоятельно справляться с внешними вызовами, проявляя находчивость и умение все же трезво оценивать свои возможности.
Вторая стройка началась уже непосредственно в Новосибирске, и Лаврентий Павлович очень порадовался, что в тридцатом он — по просьбе Старухи — все же привлек к проектированию там мостового перехода Ленгидэп: тогда ленинградцы подтвердили, что лучшее место для постройки ГЭС — на четыреста метров ниже предварительно намеченного места строительства моста, и мост «сдвинули» почти на четыре километра ниже по реке. А теперь — поскольку ленинградцы проект самой ГЭС успели составить — началось строительство электростанции. На которой было запланировано поставить опять-таки не «деньги», а десять гидроагрегатов: семь по семьдесят мегаватт, два по тридцать и один на четыре мегаватта (правда последний — «для собственных нужд»).
Ну а первая стройка, которую всерьез начинать планировалось уже весной, на Казачинском пороге, тоже базировалась на уже подготовленном (на этот раз в Мосгидэпе) проекте. Там плотина требовалась побольше — но не в высоту, а в длину, а мощность у электростанции должна быть поменьше (всего триста двадцать мегаватт), но зато она обеспечивала и возможность свободного плавания по Енисею — так что какие-то средства НТК получил от Речфлота. Не сказать, что очень большие, но как раз на железную дорогу (точнее, на зарплаты ее строителям) должно было хватить…
А вот в Новосибирске с деньгами было довольно худо, все же там приходилось очень много народу переселять с затопляемых участков поймы Оби — но вот с чем в НТК было хорошо, так это с жилищным строительством, так что и с этим серьезных проблем не возникало. Проблем не было, вот только зарплату приходилось платить свезенным почти со всей страны строительным бригадам — и вот с этим получалось все довольно непросто. Впрочем, все же деньги чаще всего «изыскивались», то есть если смотреть по банковским счетам, то деньги все же были. А вот налички, чтобы рабочим зарплату на руки выдавать в городе, остро не хватало.
