стене какого-то строения, боясь быть сбитой с ног. Люди бежали к большому помосту, совсем свежему, его соорудили за пару дней.
На сцене стояли четыре мужчины-эйуна, которые спокойными взглядами окидывали полную радостного ожидания толпу. В руках они держали музыкальные инструменты: что-то наподобие странно изогнутой гитары, флейту и нечто маленькое квадратное — не разглядишь. Там же стояла лавка, и музыканты сели на неё, а оставшийся мужчина встал поближе к краю сцены.
Едва собравшаяся толпа затихла, эйуна запел.
Иру дёрнуло в груди от этого голоса. Сильный, чистый, казалось, он был готов накрыть собой не только эту площадь, но и весь городок. Сказки определённо не врали, такой голос стоило услышать! Казалось, что даже ритм собственного сердца является одним из инструментов мелодии и каждый удар приходится ровно на отведённое ему место. Музыканты тоже не уступали певцу в мастерстве, заставляя свои инструменты не просто играть, а передавать эмоции, составляющие с песней единую гармонию.
«Какой изумительный коллектив исполнителей! Наверняка они известны на всю Рахидэтель. Таким и реклама не нужна — слава вперёд полетит быстрее пожара, стоит один раз услышать».
Эйуна спели всего четыре песни, но поставленный возле помоста небольшой ящичек моментально наполнился монетами аж с горкой, стоило им поклониться, давая понять, что представление окончено. Никто не возражал против такой краткости выступления. Народ на площади и без того имел столь ошалелый вид, что было непонятно, кто кому подал на пропитание — коллектив песней народу или народ исполнителям деньгами.
Когда музыканты скрылись из виду, люди принялись, размахивая руками, обсуждать представление, кто-то хватался за сердце, не в силах иначе передать переполнявшие чувства. Ира сама была не в меньшем шоке. Это было настоящим ударом после постоянно льющейся в уши попсы. Хорошо ещё, что у неё дома слушали хорошую музыку и не брезговали классикой. Она боялась представить, каков был бы эффект от этих песен в противном случае. Душевыворачивающее впечатление. Вот что называется талант милостью богов, как бы их тут ни звали. Вспомнился Лэтте-ри. Его песни тоже обладали волшебным свойством вселять мужество и надежду, но это были иные песни. Вряд ли им было бы место на сцене. В них чувствовалось что-то глубоко личное, пережитое внутри.
Внезапно на помост поднялся человек, одетый в ярко-красный камзол. Она уже знала, что это глашатай, их приехало то ли двое, то ли трое вместе со свитой. Рядом стоял солдат с духовым инструментом. Он торжественно поднёс его к губам, несколько раз дунул, оглашая площадь глубоким и протяжным звуком, привлекая внимание прохожих. Народ насторожился, потихоньку подтягиваясь к помосту. Мужчина оглядел толпу и развернул большой бумажный свиток.
— Указ Его королевского Величества Варина Раслинга, милостью Божественных Сестёр короля всех людей Рахидэтели!
Глашатай сделал паузу. Люди начали перешёптываться. Уже очень давно в Ризме не оглашали указов самого короля: маленький сельский городок жил своей тихой жизнью, вдали от высокой политики.
— Повелеваем всем своим верноподданным города Ризма присутствовать завтра на открытом судилище! По обвинению в убийствах будет учинён суд над Руввой Нираном и его слугами!
Народ не скрывал своего изумления, многие ахали. Ира судорожно старалась вспомнить, где она могла слышать это имя. Так и не сумев понять, о ком речь, она подумала, что, пожалуй, это событие пропустит. Она не уроженец этого города, и если честно, скучное судебное разбирательство, если верить телевизору, само по себе заставит уснуть кого угодно, а уж не зная тонкостей языка, не разбираясь в законах…
— Писано в двадцать пятый день третьего месяца лета! Да пребудет с нами милость Божественных Сестёр! — громко закончил глашатай и сошёл с помоста.
— Рувва Ниран! Над самим Нираном! — слышала Ира пересуды. Пройдясь ещё по рынку, купила сладкую булочку у уличного торговца, который даже не обратил внимания на клиентку, увлечённый болтовнёй с кем-то из крестьян о приказе короля.
На следующий день дом опустел. Остались только няньки, следящие за ребятишками, несколько стариков и служанок. Поев в одиночестве и проведя часа четыре за рукоделием, Ира пошла ходить по пустым коридорам. Помогла посидеть с детьми. В итоге плюнула и ушла на пастбище. Вот когда-когда, а сегодня её точно никуда не позовут.
Птичка наворачивал круги на Синей Пятке, объясняя параллельно что-то подпаску, ехавшему рядом на одной из спокойных кобыл. Она помахала им рукой и направилась прямиком к загону Смаги. Последний встретил неприветливо, обидевшись, что она так надолго его забросила. Умаслив своего рыжего друга кусочком синего равника, Ира села верхом и начала носиться по полю, давая архи проявить своё буйство, а себе упиться свободой, которой так не доставало последнее время.
Ещё не начала садиться Лелла, вторая звезда, когда она почувствовала, что ноги уже отваливаются. Посидев у костра с Птичкой и наскоро перекусив лепёшками с варёными овощами, она прогулочным шагом двинулась обратно в город. Шла не спеша, удивляясь тому, что на улицах до сих пор никого нет. Неужели открытый суд ещё не закончился? Рынок не работал. Пройдя мимо пустых торговых мест, Ира остановилась. Её внимание привлёк шум с площади. Может, всё-таки сходить? Судя по гвалту, страсти там нешуточные. Помассировав звенящие от напряжения икры, она решилась.
Толпа окружила возвышение, на котором вчера пели эйуна. Пробиться через неё было почти нереально, да и не было у Иры такой цели. Нырнув в тень козырька ближайшего строения, она встала на краешек старой лавочки и вытянулась на носочках, чтобы что-то видеть.
Толпа напоминала слоёный пирог: впереди у самого помоста были исключительно мужчины, позади напирали юноши «призывного возраста», за ними — взрослые женщины и в самом конце — девушки, начиная примерно лет с пятнадцати-шестнадцати, постоянно приподымающиеся на цыпочки. Чуть сбоку, приняв строевой порядок, рядами стояли мужчины и женщины эйуна.
Разглядев лица на помосте, она широко распахнула глаза. Рувва Ниран! Естественно, ей знакомо это имя! Это судья города, тот самый, что находился в гостях у Дэкина при прочтении письма! Сейчас он был связан, его удерживали два солдата, из рук которых он рвался, крича что-то про эйуна. Говорил быстро и использовал множество незнакомых Ире слов — перевести что-то в этой мешанине не представлялось возможным. Но что-то подсказывало, что подсудимый не стесняется в выражениях, поминая ушастых созданий, а также своего монарха и его отца с дедом. Король сидел в стороне на высоком стуле, рядом с тану. Фаворит короля и герцог Альтариэн тоже находились тут. Были ещё люди в странной форме, солдаты. Впереди них замерли Атарин и
