— Не надо смотреть, — буркнула Ан, заметив, как я гляжу на неё. Затем поднялась, медленно подошла к висящему на стене зеркалу, досадливо дёрнулась…
— Ты, наверно, специально выбрал такой момент, когда я некрасивая?
Я засмеялся.
Нет, что ни говори, Ан — это, конечно, не Пао. Однако люблю я её не меньше. Вот, блин, люблю и всё тут. Как и она меня. Поэтому даже если ругаемся по какому-нибудь пустяку, потом всё равно миримся.
— На твою красоту никакой момент не влияет. Ты для меня всегда будешь самая лучшая.
— Даже лучше, чем Пао? — приподняла бровь Анцилла.
Я смущённо прокашлялся.
«Да уж, уела она тебя», — фыркнула Мела.
«Не вмешивайся».
«Как скажешь…»
— Вы для меня обе самые лучшие. Но когда со мной ты, мне никого другого не надо.
— Даже её?
— Даже её.
И ведь опять, блин, не покривил душой. Просто удивительно, насколько же гибкой может быть логика наших, хм, тройственных отношений.
— Ты уже отыскал её? — спросила внезапно Анцилла.
— Да.
— Расскажешь?
Я начал рассказывать.
Рассказ оказался долгим, минут на пятнадцать.
Экселенса за это время успела найти в комнате бар и налила себе полный бокал вина. После чего, с бокалом в руке, вернулась к кровати, забралась на неё с ногами и продолжила слушать. Теперь уже со всеми удобствами. Как всякая потомственная аристократка, моя сиятельная супруга комфорт обожала.
Когда я закончил, она поставила на прикроватный столик опустевший бокал и негромко посетовала:
— А у моих родителей ты разрешения не спросил.
— Я бы спросил, но… ты же сама понимаешь, — развёл я руками.
— Я понимаю, — кивнула Анцилла. — Спрашивать было не у кого.
По её лицу промелькнула тень, но развивать тему она не стала.
— А знаешь, ты правильно сделал, что тоже решил взять её в жёны. Без этого мне было как-то… неуютно что ли. Как будто бы я у неё что-то украла и не хочу отдавать… Молчи! — вскинула она руку, заметив, что я захотел ответить. — Не надо мне ничего объяснять и уж тем паче оправдываться. Пао мне… как сестра… То есть, нет, не так. Она теперь словно бы часть меня, а я часть её. И если я стану её ревновать, то получится, что ревную сама к себе, а это, согласись, просто глупо. А ещё она снова ждёт от тебя ребёнка…
— Так же как ты, — сумел я наконец вставить свои «пять копеек».
Ан осеклась. Затем внезапно нахмурилась:
— Откуда ты знаешь?
— Я вижу через барьер.
— Твой индекс упал так мало?!
Я мысленно усмехнулся. Наш разговор буквально дословно повторял тот, что состоялся недавно с Паорэ.
— Мой индекс сейчас двадцать один. Хочешь проверить свой?
— А у тебя есть тесты?
— Держи! — бросил я ей тест-карту.
Экселенса ловко поймала напоминающий визитку картонный прямоугольник и, уколов уголком безымянный палец, капнула кровью на тест.
— Восемнадцать, — сообщила она, показав мне заполненную красным полоску. — Не так уж и мало, если подумать.
— Да, не так уж и мало. У Пао, кстати, когда я её оставлял, было вообще шестнадцать.
— Ничего удивительного, — пожала плечами Ан. — Ей просто пришлось стать моложе.
— А ты…
— Мне тоже пришлось. Но я заплатила лишь то, что требовалось заплатить, ни больше, ни меньше. В этом примерно возрасте я поступала в Военную Академию и к рукопашным боям физически была уже подготовлена, пусть и не до конца. Мне даже страшно подумать, что бы со мной случилось, если бы я попала сюда хоть на полгода моложе.
— И что бы с тобой случилось?
— Что-что… — бросила со злостью Анцилла. — Для начала меня бы просто избили, а потом изнасиловали. Или наоборот, сперва изнасиловали, а после избили… или вообще убили, чего с малолеткой возиться?.. Боюсь, ты даже представить не можешь, что я почувствовала, когда провалилась сюда. На мне ведь даже одежды не было. Вот как лежала голая на алтаре, так и упала возле какой-то помойки…
Я попытался представить. Мне стало не по себе.
— Ещё и ударилась сильно, даже сознание потеряла, — продолжила девушка. — Очнулась, а на меня уже трое каких-то бомжей навалились. Одного-то я сразу прикончила, а двое живучие оказались, всё ножичками гады размахивали. Хорошо хоть одежду потом нашла себе в мусорке. Совсем как тогда, в весёлом квартале, помнишь?
Я машинально кивнул.
— Лохмотья, конечно. Но лучше уж так, чем с голой задницей бегать. Леди Годида, блин! Только без лошади.
— Леди Годива, — поправил я, улыбнувшись.
Про эту средневековую дамочку я, помнится, сам ей когда-то рассказывал, и, что удивительно, Анцилла ей тогда восхищалась…
— Без разницы, — махнула рукой экселенса. — Дебилка, короче, какая-то.
— Ну, а потом что было?
— А через день, когда я там всех на этой свалке построила, на меня вербовщики Га́рсия вышли. Предложили в их клубе работать. Типа, еда, кров, заработок какой-никакой… Ну, я, как дура, уши-то и развесила…
Договорить она не успела. Часы на стене стали бить полночь. А полночь в мире-без-времени — это как в сказке про Золушку, когда дорогое платье становится снова обносками, карета превращается в тыкву, кучер в крысу, кони в мышей, и лишь сама Золушка остаётся такой же, как раньше, только без ништяков… Ну, если, конечно, хрустальные туфельки не учитывать. Ведь их, как известно, ваяла вовсе не крёстная…
В мире-без-времени происходило примерно так же, но — со своими нюансами. Здесь всё, что было построено, сделано или разрушено за предыдущий день, когда часы били полночь (строители мостов подтвердят), возвращалось в своё исходное состояние.
Для экселенсы, что любопытно, это оказалось не кармой, а благом.
Все её травмы, раны и синяки, полученные за день в октагоне, в полночь исчезали бесследно, словно их никогда и не было.
Так произошло и сейчас. Ан неожиданно осеклась, а через миг как будто забыла про всё, что только что говорила. Словно бы все заботы и горести прошедшего дня ушли вместе с последним ударом местных «курантов». И когда они наконец отзвучали, в комнате не осталось ничего лишнего. Ничего, что могло бы отвлечь нас от самого главного.
Ан просто подняла голову, посмотрела на меня своими серыми, как осеннее небо, глазами и тихо сказала:
— Иди ко мне…
* * *
Как дождь смывает следы, так ночь смывает обиды. Настоящие или мнимые, значения не имеет. Главное, что к утру от них не остаётся и тени. Ведь когда двое, мужчина и женщина, играют с судьбой, любая обида тает в разлившейся до утра вечности.
Рассвета я не заметил. Да и не мог заметить, ведь окон в комнате не было.
А кроме того, мне просто не хотелось вставать. Потому что подняться означало для меня снова расстаться с любимой женщиной. Пусть и не навсегда, но, думаю, все, кто любили, знают, насколько это мучительно…
— Ты точно уверен, что надо? — проговорила Анцилла, приподняв голову и взглянув на часы.
Дверь должны были отпереть ровно в десять. В запасе у нас оставалось меньше четверти часа.
— Да. Тебе надо снова пройти через это, иначе ничего не получится. Но ты не бойся. Я тебя никому не отдам.
— Я не боюсь. Сегодняшняя не боюсь. Но та, что была во вчера…
Ан грустно вздохнула. Обхватила меня рукой, прижалась к плечу…
— Та, что была во вчера, тоже не испугается. Я обещаю.
— Уверен?
— На двести процентов…
Чтобы подняться, одеться и привести себя в божеский вид, нам понадобилось всего пять минут.
— Готова? — я взял экселенсу за руку и посмотрел на часы. До времени «Ч» оставалось лишь шесть оборотов секундной срелки. Нормальный такой сержантский зазор…
— Готова.
— Хорошо. Сейчас полетим. Но повторяю ещё раз. Ты должна сама захотеть всё исправить. Не убежать, а именно что исправить. Понятно?
— Можешь не повторять. Я помню, — отозвалась Анцилла, сжав мне ладонь.
— Отлично. Тогда полетели…
Перед глазами мелькнула белая вспышка.
Комната для свиданий практически не изменилась. Но Ан со мной рядом не было.
