отповедь от почек, и проповеди печени, и ставят вопросы ампутации. Правда тут же их снимают, но легче от этого никому не становится.
Особенно когда мне назначают новую странную процедуру, на которую я не знаю, как реагировать. Или просвечивать новым неизвестным, или не опознанным сразу, оборудованием, на котором я не знаю, что они должны увидеть в итоге. Ведь банальная Сила, для меня банальная, активизированная в том или ином участке тела, на снимки того же банального рентгена, для них банального! Будет выглядеть засвеченным белым пятном. Хотя узнал я об этом, только вчера — полезно иногда подслушивать чужие разговоры! И выносить из них свои выводы.
И это еще хорошо, что я знал о существовании в этом мире аппаратов для просвечивания костей и просмотра органов еще до того как под них угодил! И даже не стал думать о возможности отрастить себе лишний орган другой. И что, пусть не думая об этом, и в таком ключе, но подсознательно помня, фильтр для дыхания расположил высоко в трахее, а не в самих легких — иначе бы на снимках флюорографа там была бы опухоль.
Врачи бедняги и так пострадали от странного утолщения, темного и непонятного, не прослушиваемого и не прощупываемого, но видного на снимках грудной клетки. И не знаю, к чему они в конце концов пришли, и кто спас меня от нового рентгена, но снимки сами, ко мне в ручонки так и не попали. Всю степень утолщения я вычислил сугубо с разговоров и бесед, и легкой паники врачей — они с чего-то думали, что у меня там батарейка!
И со мной у них подобное, судя по реакциям и мордам, происходит регулярно. Не хватает врачам ни опыта, ни знаний, ни фантазии, чтобы понять мои анализы, снимки, диаграммы. Чешут репы, косятся... да хоть бы объяснили мне, что там нужно видеть! Инструкцию бы дали! Вон как с ЭЭГ всё супер гладко вышло! И ни каких дополнительных тестов и бесконечной сдачи жидкостей.
— Привет Саша, как себя чувствуешь? — впорхнула в палату молоденькая медсестра.
Что каждое утро притаскивает нам, больным, таблетки и...
— Опять за кровью? — закатал я рукав левой руки, печально вздыхая.
И оголяя синюшную вену. Что я вообще-то могу обратить в нормальную за час! За два, сделать глазу незаметной. А за пару дней — иглонепробиваймой! Могу в принципе и так иглы плавить прямо внутри, пусть это и нанесет мне не маленько урона, из-за каплей расплавленного метала прямо в крови, а не морщится, когда мне из неё откачивает! Могу, но делаю иначе, отдавая дитятку, часть себя, утекающею по тонкой трубке в прозрачную колбу...
Вообще-то нет! Уже нет! Там отработка! Не совсем шлак, гадость, токсины, и мертвечина — я как бы ни в силах чисто волей и разумом фильтровать себе кровь! Для этого есть почки! Что отошлют ненужное куда подальше и без моего участия. Да я уж лучше волосики на голове танцевать заставлю, и то попроще цель! Но живых клеток в этой крови нет
Вернее, в ней нет тех клеток, что разумом легко контролируются. Преданных солдат, и надежных посыльных. Тех, что легко подчиняются, и безоговорочно выполняют команду — из тела ни ногой! Ну а до остальных — и дела нет.
Пущай себе катятся на все четыре стороны предатели! Они мне не столь важны как верные бойцы, что носятся по кровотоку, делая, что потребуются, выполняя, что пожелаю. Таких терять при текущем балансе сил, да ради какого-то анализа на сахар?! Неприемлемо!
Так что там, в немаленьком для маленького меня шприце, сейчас и в основном... обезличенная жидкость? Наполнитель? Где-то что-то я о подобном читал, но... уже не помню. Не отложилось в памяти, спуталось с иными понятиями. Для анализа состава крови и этого более чем достаточно, ведь все химические элементы там те же, что и во всей остальной красной жидкости тела. Да и цвет что надо — бордовый!
— Ну вот и все — улыбнулась мне медсестра, прижимая ватку и сгибая мою руку в локте.
Я улыбнулся, довольный своей игрой, и лег-развалился на койке, исподтишка наблюдая, как ворчливые бабки, словесно плюя на всё и вся, сначала, делятся с общественностью своим великим мнением:
— А вот ты знаешь, милочка....
Потом, жидкостями:
— Вот это утрешнее, а это — ночное.
А затем — пьют таблетки:
— Ну, будем!
Бедная медсестра! По-моему, в общении со мной она морально отдыхает, и готовится, к неминуемому грядущему.
А что кстати такая молодуха тут делает? Из всего персонала больницы, если исключить тройку пареньков за сложным оборудованием, что непонятно чем за ним занимаются. И какой фигней почти всегда страдают. И пары студенток-аспиранток-практиканток, не знаю я, кто они такие точно, но уверен, что не постоянные работницы больнички. Эта леди-медсестра, без кольца на пальце, и с внешностью настоящей модели, тут определенно самая молодая! С отрывом лет этак на двадцать от самых неопытных в жизни.
А уж по красоте внешности, походке, и стройности в талии — тут вообще никого и рядом даже быть не может! Даже средь посетителей-пациентов. Да и голос что надо, и характер, и грудь... подозрительная она какая-то! У меня паранойя.
— Она нежизнеспособна. — вырвал мой слух из болтовни двух врачих, что стоя у окошка в палату, обычно занавешенного шторкой, еще совсем недавно обсуждали перспективу покупки машины и автомата — Совсем.
— В смысле? — ответила вторая, стоящая в пол оборота подле этого подглядывательного устройства, тетка, и явно как-то напряглась, теряя все блаженно-расслабленное выражение тела и лица вместе со мной.
Я весь обратился в слух — тут как
