Да они и не требовались.
Погребальные традиции Аурхейма не требовали говорить что-то об усопших тем, кто их хоронит или их близким.
Да, у верующих в этом мире принято, чтобы представитель их церкви читал какую-то заупокойную молитву, но ни один из погибших товарищей не мог себя причислить хоть к какому-то богу.
А просить того же своего покровителя, чтобы он побеспокоился о душе Слуги, Фратер не стал.
Это кощунственно по отношению к душе погибшего.
Дождь лил как из ведра, превращая землю в грязевую кучку, словно сами небеса намекали, что после смерти мы ничем лучшим и не станем.
Даже если найдется хоть кто-то, кто позаботится о наших бренных телах и упокоит их с миром.
Нас было тринадцать, теперь десятеро.
И эти потери отразились в душе всех присутствующих, отразившись на каждом из нас по-своему.
Разительно переменился Паладин.
Я больше не видел на нем артефакта его Бога, да и сам неунывающий, в общем-то, Фратер, перестал улыбаться.
О себе могу сказать примерно так же, но…
Кого волнует чужое горе?
Внутри словно что-то умерло.
Можно было бы сказать, что произошло что-то ироничное, ведь я сам обещал Лаурель, что не будет никаких высоких чувств.
И сам же бросил последнему эльфу, что испытывал к девушке нечто большее, чем то, что хотел показать окружающим.
Сейчас могу с уверенностью сказать, что не лгал.
Это не возвышенное светлое чувство, как бывает в дамских романах или на волнах юности-молодости.
Это… Что-то более трезвое, значимое, взрослое.
То, что зародилось, но не смогло проклюнуться и преобразоваться в нечто большее.
Если посмотреть на тот относительно недлинный временной период, что она была рядом, можно сказать, что это единственное живое существо, которое было со мной не только лишь по причине чьих-то указаний или в силу магии рабского заклинания.
Не только лишь потому, что ей от меня что-то было нужно, Лаурель шла со мной в ногу, с женской непосредственностью вправляя мозги и ошпаривая их кипятком местных реалий.
Если так посмотреть, то…
Как-то неуютно от того, что путаются мысли.
Так же, как было на похоронах родителей.
— Пора возвращаться в замок, — произнес я, услышав, как сдержанно чихнула одна из гарпий.
Марика, кажется.
Мы потеряли троих соратников.
Не хватало еще, чтобы от простуды погиб еще кто-то.
Вакцин в этом мире нет, а магия или целебные снадобья не всегда оказываются под рукой.
Но мы это исправим.
Все, кто захочет остаться рядом со мной после всего случившегося.
Медленно мы побрели к границам чащи, только сейчас ощущая что промерзли до костей.
Фургон ожидал нас там, где мы его и оставили.
Вдали, завернутый с ног до головы в плащ, за нами неотлучно следил комендант крепости, с которым я перекинулся несколькими словами по прибытию, известив о предстоящих похоронах и сгрузив ему собранную на поле боя эльфийскую амуницию.
Пусть смотрит, пусть знает, что здесь похоронены наши товарищи.
Все равно это знание ни ему, ни Магусу не доставит никакой выгоды — колдовство Эллибероут не позволит Посреднику или еще кому-нибудь нарушить покой мертвых.
Оказавшись рядом с фургоном, я посмотрел на Фратера, стоящего у своей лошади и смотрящего куда-то в пустоту.
Слишком уж сильно он переживает потерю человека, которого называл просто лишь рабом.
Это было видно в Прокаженном Лесу, но тогда я посчитал, что он лишь заботится о своем имуществе.
Сейчас же…
Здесь что-то большее.
Вынув из своих вещей гномий топор, подошел к Паладину, протягивая оружие застывшему под струями воды человеку.
— Это, конечно, не вернет Слугу, — сказал я. — Но… Путешествие становится слишком опасным для того, чтобы продолжать его по просьбе Бога, который не соизволил даже помочь. Этот топор твой. Считаю, что ты выполнил свое обещание и больше ничем мне не обязан. Соболезную твоей утрате.
Паладин словно отмерз и смерил меня пронзительным взглядом, в котором можно было увидеть боль, разочарование и гнев.
— Как и я твоей, — произнес он сипло.
Посмотрев на забирающихся под тент гарпий, добавил:
— Девочкам я тоже сочувствую. И твое кастрированное косноязычное благородство тоже понимаю. Раз ты так хочешь, — он взял топор, подкинул его на руке и молча сунул себе в сумку, туда же, где находился и второй такой же, — я приму его и буду считать, что обещание сдержал. У меня будет к тебе просьба, Практик. Но сначала, ответь на вопрос.
— Все, что в моих силах, Фратер.
— Ты в самом деле намерен воевать с эльфами? — тяжелый взгляд Паладина впервые за все то время, что мы были знакомы, выражал настолько мрачную решимость, что мне стало не по себе.
— Не сегодня и вряд ли, что завтра, но да, — твердо сказал я.
— Почему?
— Мертвые сами за себя не отомстят, — пояснил я. — Для этого есть живые. После того, как она пошла со мной, у нее не осталось никого, кроме меня. Значит мне и мстить. Всем, кто причастен к охоте за нами.
— Ты ведь хотел вернуться в свой мир, — напомнил Фратер.
Да, хотел.
Порой и сейчас хочу.
А потом вспоминаю, что слишком уж моя «легкая прогулка» напоминает чей-то план, в котором мне отводится роль копошащегося в потемках в поисках лучика света.
И желание возвращаться пропадает.
По крайней мере до тех пор, пока я не стану сильнее, чтобы задавать вопросы тем, кто уже не сможет отмахнуться от меня как от ничего не значащего кандидата в Практике.
Это я и сказал Паладину.
— Понятно, — сухо ответил тот. — Молодость играет с тобой плохую шутку в вопросах коварства. Если позволишь, то я останусь.
— Потому что это задание твоего Бога?
— Нет у меня больше Бога, — покачал головой Фратер. — Я много беседовал с Люцией. Кое-что узнал для себя новое. В том числе и то, что Боги прячут свои имена от последователей, чтобы те не могли воззвать к ним. А я взывал. Каждую минуту, прошедшую с его смерти, моля о воскрешении, пока тело не стало гнить и вернуть его к жизни не представилось возможным. Он не ответил. Получается, что я всего лишь марионетка в его руках — и плевать ему на то, что важно для меня. Всем им, богам, плевать на нас. Мы лишь стадо, которое они откармливают для своих целей — и наши желания им не интересны.
— Раньше тебя это не смущало.
— Раньше рядом со мной был сын, — сухо ответил Паладин.
Увидев как на моем лице отобразилось изумление, он невесело усмехнулся и пояснил:
— До того, как стать Паладином, я был наемником. Не столь известным, как твой приятель-медведь, но не из последних. Судьбе было угодно сделать так, чтобы одна из изнасилованных мной во время захвата вольного города женщин, понесла от меня. Мы ушли дальше, воевать ради наших господ, а про нее я и думать забыл. До тех пор, пока не узнал, что она понесла. Но не выжила — ее поселение уничтожили гномы, чтобы завладеть землей, на котором оно стояло. Мальчишку я потом нашел, но лучшее, что мог для него сделать — это скрывать то, кем ему прихожусь на самом деле. Держал при себе, учил как мог, чтобы однажды вернуть себе свой титул и земли, оставив ему в наследство все, что могу…
Паладин замолчал.
— А теперь у меня за душой ничего, кроме коня, клинка, копья и доспеха, — с горечью произнес он. — И не нужна мне больше эта служба — плевать я хотел на возвращение своих земель, как мне было обещано Богом…
Теперь, кажется, начинаю понимать.
Этот тривиальный рассказ многое прояснил.
Интересные здесь Боги.
Работают по принципам вербовки спецслужб.
А потом и кидают так же, как они.
Мужик натворил дерьма в жизни и мечтал об искуплении во имя лучшей жизнинаследника.
Не удивлюсь, если окажется, что подобное отношение к своему потомку Фратер выбрал в том числе и для того, чтобы тот, когда ему на голову свалилось бы богатство, не просрал свою жизнь, как его отец.
Не самое благопристойное и эффективное воспитание подрастающего поколения, как по мне.
