- Да почешите мне спину, язычники! - рычал фра Вазелин.
- Вот, взгляните, - сказал Викторович, сунув под нос генералу айдент.
Я тоже взглянул через чьё-то плечо. В заданном радиусе идентификации - сто метров - обозначилось присутствие десяти персон. Гартамонов, Полозков, Торопецкий, Галкин (Джус), Устюжанин, Сусанина (тут уместно еще раз напомнить о необходимости включения моего фанка в реестр, я ж не животное), а так же тех, кто был за стеклом: Вадим Градобоев, Моравский, Савченко (Вазелин) и какой-то Котляр. Незнаком мне был только последний, из чего я заключил, что это и есть номер одиннадцатый.
Я быстренько перебрал память Павлова и Торопецкого насчет этой фамилии. Из всех Котляров, которых удалось быстро припомнить, наибольший интерес представлял один, Иван Тимофеевич, один из вивисекторв Силзавода. Он - здесь? И под своей фамилией? Вероятность такого оборота была ничтожна. Однако, как вскоре выяснилось, оказалось именно так.
- Кто-нибудь остановит этот падёж? - тихо спросила Сусанна, взглянув, между прочим, на Торопецкого.
Пока мы отвлекались на идентификатор, свалился еще один, в куцем мундирчике. Это говорило о том, что разблокировка корсетов продолжается. Рядом с этим лже-Гитлером вертелся Вадим. Он вытянулся в струнку и сделал зиг.
Внучек переместился к свежеупавшему и пнул его. Потом взял за воротник, перехватил подмышки и, кряхтя, поставил на ноги. Придержал его с полминуты, пока тот не обрел собственную координацию.
Двое, оба в полицейской форме, давно шевелившиеся рядышком на полу, встали на ноги без посторонней помощи. Шевельнулось предчувствие по поводу их.
В болтовню подвижных болванов ввинтился голос Моравского.
- Что они делают, Вазелин?
- Шевелятся. Эй, вы, если сейчас же не примените пульт, я так или иначе освобожусь и вас на кусочки порежу.
С него станется. С этим Савченко мне приходилось сталкиваться. Беспристрастный стрелок, чемпион по черной атлетике, извините за выкрутас. Он меня однажды убил.
- Кого засунули в эти болванки? - продолжал допытываться Моравский. - Что у тебя видно, Котляр?
- Может, не всё у них зафиксировалось, - сказал пискляво Котляр, Номер Одиннадцатый. - У нас в шарашке бывало такое.
Котляр! Иван Тимофеевич, самый что ни на есть! Тот, что в Силзаводе мучил меня. Удивляюсь, как Гартамонову удалось заполучить его в личное пользование.
Интересно, что каждый из этих троих - Моравский, Савченко и Котляр - так или иначе причастен ко мне. С каждым у меня свои счеты.
Конструкт в образе Гитлера меня позабавил. Позабавьтесь и вы. Мне доставляло определенное удовольствие открывать в этом ч/к знакомые мне приметы. Едва у него наладилась речь, как он начал бормотать. И бормотал следующее: "Могучая Кучка... Куча мала... ла-ла-ла...", не подозревая, насколько это ла-ла очень скоро сделается актуальным.
Позже его речь стала более упорядоченной.
- Что? Что происходит? Я воплощен. Виза... Не помню. Это Зеленая Комната. Мой разум отказывается меня понимать.
Он ходил по одной прямой, жестикулировал, хватался в раздумье за голову, то ускоряя, то вновь замедляя шаг. Останавливался, снова порывался вперед, как от толчка. А перед тем как развернуться, подозрительно по-волчьи оглядывался.
Его наружность, конечно, нисколько не напоминала нынешнего Гартамонова. Но ведь черт его знает, какая у него изначально была. Видно, тому, кто это затеял, пришлось выбирать из того, что есть, и он предпочел Гитлера. Что же меня заставило заподозрить в нем генерала? Ниже увидите. Сам Гартамонов себя в этом болване пока что не узнавал.
Бедняга полагал - то есть випу так было положено полагать - что преф уже состоялся, и он определен в свою же Кунсткамеру.
- Ублюдки. Выродки. Челоморфные организмы, - бормотал псевдо-Гарт, стараясь держаться подальше от своих же чмо, справедливо "опасаясь" возмездия. - Надо не подавать... Виду не подавать. А если узнают? Что вы сморите на меня так? - сказал он, исподлобья взглядывая на Вадима, который присматривался.
- У вас есть лицензия на это лицо? - спросил Вадим, разрываясь между подозрительностью и благоговением.
- Лицензия на лицо... цо... - выдавил из себя вопрошаемый и замолк. Словно сломался на полуслове. Замер с открытым ротом. Извините, ртом.
Внучек подскочил, чтобы пнуть, но сообразив на ходу, что тот не упал, а всего лишь оцепенел, влепил ему оплеуху. От чего тот завелся опять:
- ... цо... Как же! Законопослушен. Смиренен. Свят. И налоги уплачены. Ничего против .. не имею... не смею иметь... - Он в таком законопослушном духе говорил почти минуту. Но потом в нем опять что-то заело. - Я... я... я..., - запнулся он, замер и замолчал.
Я уже не сомневался, что эти ч/к - дело рук Торопецкого. Возможно, он хотел их использовать в предстоящей Вечере, да не пришлось. Они взяли и ожили на несколько дней ранее. Однако кто ему конструкты собрал? Дело дорогостоящее, кропотливое. Впрочем, насчет одного, а верней даже двух, у меня уже было предчувствие. Эти двое, облаченные в полицейское, как раз, если можно так выразиться, пришли в себя.
- Сорвешь колпак - дурачком станешь, - сказал первый.
У второго головной убор был набекрень.
- Ты хочешь сказать...
- Я очень хочу сказать!
- Ты очень хочешь сказать, что ... Как этот? - Второй указал на скованного корбезом Ваза, который, словно безумный, вертел башкой.
- Ради всего святого, почешите меня, - взмолился Ваз.
- Если так можно выразиться подойдите сюда, - велел ему первый.
- Подойдите сюда, если можно так выразиться, - эхом отозвался второй, поглубже нахлобучивая фуражку полицейского образца.
- Я заблокирован, я не могу, - сказал Вазелин. - Найдите пульт.
- Нам, полицейским этого не положено. Пользуясь случаем, заявляю: вы задержаны, ваше поведение может быть использовано против вас.
Знаете, я их узнал. Мой литературный раб, помните? Тот, чьи показания от лица Вайса и Войцеховского я зачитывал. Жил как призрак в сети, и вот теперь переведен в ощутимое состояние. Я же и навел Торопецкого на этот конструкт. Он даже не стал перестраивать их на другой слог. Хотя там есть опция "Авторский стиль" - от Кирши Данилова до, простите, меня.
Примечательно, что он внедрил этот вип сразу в два тела. Они и внешне были схожи, как две капли воды. Один, когда падал, немного испачкал мундир и разбил лицо, по этим признакам я их и различал. Для удобства их так и обозначим: Воцеховский и Вайс, раз уж эти имена нам с вами знакомы.
Они подошли к Вазу, один стал чесать ему спину, другой зашел спереди и два раза ударил его по лицу. Я скривился, будто это мне прилетело. Примите в расчет, что Вазелин Савченко был в образе - хоть пародийном, но - Пушкина!
Я вот думаю, что из таких чмо-конструктов можно наделать образцовых слуг или солдат. И не факт, что они навсегда бездушевные. Может, со временем они разовьются до такой степени, что у них свои индивидуальные фанки появятся. Они и сейчас уже проявляют своеобразие. Вайс, например, более сердоболен. А Войцеховский, перед тем, как бить по лицу, хмурится и сердито сопит. Я был бы рад, если бы и Котляру наваляли.
Всех действующих лиц, как околпаченных, так и обездвиженных, включая Вадика и считая Горыныча за три троих, было сейчас тринадцать. Я почему-то решил, что теперь весь виртуальный вертеп в сборе. И не ошибся: до самого финала больше никто не оживал.
- Стасик! - кричал-вопил персонаж, похожий на Гитлера, ментальный двойник Гартамонова, вернее, его конструкт. Назовём его Г., для краткости и чтоб не путаться. - Стасик! Нап... нап... нап...
Вероятно, на помощь звал, ибо над ним всей телесной массой всё ещё нависал Внучек.
Я невольно покосился на Викторовича. Он дернул ногой, но совладал с порывом рвануться к двери. Я тоже дернулся, как бы непроизвольно, а на самом деле произвольно вполне, единственно для того, чтобы проверить реакцию Гартамонова. Лицо которого, истинного, а не Г., вдруг сделалось кислым.
Какие страсти без мордастей? Колпаком этому Г. служил паричок с косой челкой, вероятно, приклеенный, а то бы давно слетел.
- Это произвол! - вскричал Г., тряся башкой, словно пытаясь отделаться от пощечины. - Оставьте меня! Оставьте меня! Оставьте меня! Я невиновен! Я невиновен! У меня алиби алиби алиби есть! - Очевидно, в конструкт был привнесен комплекс вины, так как тема наказания его беспокоила. - Как вы смеете без суда и расследования? Я, может, ни в чем не виноват. Я требую судебного разбирательства!
Я обратил внимание - это очень важно, обратите и вы - что после оплеухи он заговорил так, словно его подменили. Или подмесили, подселили к нему кого-то еще. У него даже голос слегка изменился, был сипловат и скорее тенор, чем баритон, а теперь баритон, точно.
