всю колонию споить? — отозвался я. — Ладно, разберёмся — а ты пока, давай, простукивай! Тут должна быть пустая бочка, она-то нам и нужна. Только сперва пошарь на полках, тут где-то должна быть пачка свечей. А то с факелом этим, прости господи, факелом работать невозможно!
Свечи нашлись почти сразу, на верхней полке, уставленной пустыми полувёдерными бутылями и картонными коробками — судя по запаху, с пряностями и сушёными травами. Мы распотрошили бумажную пачку и зажгли с полдесятка, расставив их на полках, на бочонках, просто на полу. Пётр принялся простукивать одну бочку за другой, и почти сразу обнаружил искомое. Подставка не была приколочена к полу железными штырями, как у других бочек, и мы, матерясь и надрываясь, отодвинули его, открывая доступ к стене. Нескольких ударов обнаружившегося здесь же лома хватило, чтобы кирпичная кладка рассыпались, и перед нашими взорами предстал сейф — массивный, даже на вид неподъёмный, с торчащими из дверцы большими круглыми кнопками на рычажках и с римскими цифрами.
— Кодовый замок. — прокомментировал Пётр. — Цифирки-то нужные знаешь, или придётся подбирать?
Знаю, не переживай…. — я сдвинул украшающую дверь сейфа медную заслонку — под ней обнаружилась замочная скважина. — Тут должен быть тайник с ключом, сейчас…
Я встал на колени и принялся осматривать подставку.
— Ну-ка посвети! Только смотри, батарею на ногу не урони!
— Какую батарею? — удивился Пётр.
— Свечного сала за шиворот не накапай… Василий Алибабаевич!
Тайник обнаружился на внутренней стороне передней опоры — разглядел тонкие, словно волоски, щёлочки, очерчивающие небольшую, с ладонь, дощечку.
— Вот он! Давай, ближе!
Пётр послушно наклонился, поднёс свечу поближе — и я зашипел, когда горячая капля упала-таки мне на кисть руки.
— Редиска, чтоб тебя… нехороший человек! Просил же, осторожнее!
— Переживёшь… — мой спутник в нетерпении едва ли не подпрыгивал на месте. — Отковыривай, чего ждёшь? Нож тебе дать?
— Своим обойдусь… — огрызнулся я, с трудом удерживаясь, чтобы не лизнуть обожжённое место. И вообще, торопливость хороша только при ловле блох.
Я извлёк из-за пазухи «ка-бар», примерился и вогнал кончик острия в щель. Лёгкий нажим — ничего. Тогда я надавил на рукоятку посильнее — внутри музыкально звякнула освобождённая их запора пружина, и дощечка отлетела в сторону. В открывшейся маленькой нише поблёскивал в пламени свечи большой бронзовый ключ. Я вытащил его, провёл пальцем по вырезам бородки.
— Это запасной. Оригинал был у Валуэра, с ним же и сгинул.
— Предусмотрительный был товарищ… — сказал Пётр. Ну что, открываем?
Погоди… я встал, отряхнул колени. — мы тут, надо полагать, долго провозимся. Поднимись наверх, скажи брандмейстеру, чтобы отправлялись восвояси. И денег ему дай сколько-нибудь, чтобы на всех хватило. За труды, так сказать — а заодно, попроси, чтобы зря языками не чесали насчёт погреба. Пока, во всяком случае.
— Будут они молчать, как же… — он поставил свечу на полку и повернулся к лестнице. — Только ты уж без меня не открывай, дождись!
— Дождусь, не переживай… Я подбросил ключ на ладони. — И вот ещё что: пошли человека в порт — пацана какого-нибудь, я видел, они крутились вокруг пожарища. Дай пару монет, и пусть передаст на «Клевер», чтобы прислали сюда боцмана и двоих матросов, с канатами. И револьверы пусть с собой прихватят — раз уж тут такие дела творятся, осторожность лишней не будет.
— Думаешь, поджигатели вернуться?
Я пожал плечами.
— Вряд ли. Но меры принять стоит. Чтобы, значит, не было мучительно больно. Потом.
«Четвёрка», «двойка», «семёрка» — кнопки одна за другой с щелчками тонули в толстенном стальном листе. Механизм, отметил я, оказался довольно примитивным — ни одну из цифр нельзя использовать повторно, что резко уменьшает количество возможных комбинаций. У нас, на Земле, в Англии или Германии, уже во второй половине девятнадцатого века были в ходу куда более сложные устройства…
Последняя, шестая кнопка с латинской единичкой погрузилась в гнездо. Я выдохнул, сосчитал про себя до десяти, и повернул ключ в скважине. Нажал на массивную ручку так, чтобы она сделала половину оборота, снова провернул ключ — и только тогда потянул дверцу сейфа на себя.
Она распахнулась с музыкальным звоном. Внутри оказалась ещё одна дверца. Пётр шёпотом выругался; я же раскрутил пополам ключ, вставил обнаружившуюся внутри узкую крестообразную бородку в скважину, сделал два оборота против часовой стрелки. Нажал на бронзовые выступы по углам — правый верхний, левый нижний, правый нижний, левый верхний — и ещё дважды провернул ключ, на этот раз по часовой стрелке. Пожалуй, напрасно я обругал неведомого в мастера, изготовившего сейф — запоры достаточно хитроумные, не всякий взломщик с такими справится. Впрочем, что я знаю о зурбаганских взломщиках?
В сейфе было только два отделения. Из нижнего я последовательно извлёк: увесистый мешочек с золотом; ещё один, с кольцами, брошами и цепочками; кортик в ножнах с гербом гильдии и непонятной вязью на рукояти. В самой глубине обнаружился простенький серебряный медальон на шёлковом шнурке — я щёлкнул крышкой и увидел на обратной её стороне превосходно выполненную миниатюру, изображающую женское, лет тридцати пяти, лицо в обрамлении каштановых локонов. Один из такихлоконов обнаружился тут же, под стеклом, но изрядно разбавленный седыми прядками.
— Это кто? — спросил мой спутник, снова шёпотом. Я пожал плечами.
— Понятия не имею. И не хочу знать. Если мастер Валу завещал имущество не этой женщине, а мне, своему ученику — значит, её уже нет в живых. И детей тоже нет и, скорее всего, никогда и не было.
— Н-да… — он покачал головой. — Он что же, так и жил всё время один?
— Наверное. Он и в Зурбагане-то почти не бывал…
Я всмотрелся в миниатюру. Женщина чуть заметно улыбалась, на её шее едва различимо голубел на цепочке самоцвет.
Пётр тем временем извлёк из верхнего отделения стопку бумаг, накрест перетянутую просмоленной бечёвкой и тетрадь в потёртом кожаном переплёте.
— Это, по ходу, дневник,