Я остановил караван. Ваня сидел рядом, погруженный в чтение какого-то справочника. Почувствовав, что машина встала, он поднял глаза. Перехватил направление моего взгляда.
— Ах ты ж… — он крепко выразился, но вовремя взял себя в руки, — прошу прощения, товарищ капитан.
— Ничего, — кивнул я, — совершенно с тобой согласен.
— Надо сказать научникам. Как считаете?
— Пожалуй, — кивнул я, — как раз время ужина.
За столом почти не говорили. Не о чем было. Уже под конец трапезы Лев вздохнул и выдавил из себя:
— Можно завтра попробовать. Синхронно со временем суток…
— Конечно, — кивнул я.
— И еще катер на воздушной подушке на базе, — добавил Ваня, — если по земле не получится. Может, над морем аномалия действует по-другому?
У меня были на этот счёт большие сомнения, но мы были не в том положении, чтобы открыто проявлять пессимизм.
— Конечно, — кивнул я, — есть и этот вариант. Катер совершенно исправен. И горючего достаточно.
— Что ж… тогда до завтра, — кивнул Михаил, и вышел из-за стола.
— До завтра, — я кивнул в ответ, и добавил, обращаясь к Ване: — сегодня первая вахта моя.
— Так точно, товарищ капитан. Я мог бы всю ночь, чтобы…
— Отставить, — перебил я, — действуем разумно. Сейчас это главное.
— Есть, — ответил лейтенант, убирая остатки сухпайка в мусорный контейнер.
Я поднялся в рубку управления. Покопавшись в скудной бортовой библиотеке, достал книгу. Художественную — штудировать учебники и справочники совершенно не хотелось. Даже начал читать, пытаясь следить за сюжетом, но тут мой взгляд случайно упал на часы. Время приближалось к полуночи.
Почему-то было очень тревожно, и я никак не мог понять причины этой тревоги. Начал прокручивать в голове события последних дней и факты.
И тут в голове словно что-то щёлкнуло.
Четыре спальных места на базе диверсантов. Три башни вчера. Четыре минус снайпер-самоубийца. Пропавший Семёныч. Четвёртая башня.
Я похолодел. Проглотил вдруг застрявший в горле комок.
Пятнадцать минут до полуночи. Надо успеть!
Метнувшись к аптечке, я наскоро изучил содержимое. Повезло! Снотворное было в комплекте — причём довольно сильное! Должно подействовать за десять минут максимум!
Я тут же проглотил таблетку и бегом спустился вниз.
Наручники спали в своих каютах. Пришлось разбудить всех. Лейтенант тоже проснулся от поднявшегося шума.
— Мы все должны крепко спать! — объяснял я, — до рассвета как минимум!
— Я итак сплю крепко, при чём тут… — сердитым тоном ответил Лев, пожав плечами и скрестив руки на груди.
— Думаю, что Семёныч проснулся среди ночи, — сказал я, — поэтому одной башней стало больше. Понимаете?
Они всё-таки были учёными. Соображали. Долго объяснять не пришлось. Через пару секунд оба уже протягивали руки за таблетками снотворного.
— Нет, ну я всё же не понимаю, при чём тут… — лейтенант всё ещё рассуждал вслух, не оставляя мне выбора.
— Товарищ лейтенант! Немедленно принять таблетку снотворного и отключить будильник! В своей каюте спать до естественного пробуждения! Это приказ!
— Так точно, — ответил Ваня, принимая из моих рук таблетку.
После снотворного было довольно мерзко. Не как с полноценным похмельем, конечно — но что-то вроде. Есть не хотелось. Я сидел и ковырял вилкой подогретую в микроволновке кашу из сухпайка. Сейчас, утром, моё внезапное «озарение» уже не казалось таким на сто процентов убедительным. Но научники, в конце концов, сами прислушались к моим аргументами и согласились принять лекарство.
— Доброго утра, — сказал Лев скрипучим голосом, протискиваясь через узкий дверной проём.
— Доброе, — ответил я нейтральным тоном.
— Остальные спят? — спросил он, устраиваясь рядом.
— Видимо, — кивнул я и запихнул в рот кашу.
— Ясно… — Лев достал из резервуара под столом сухпаёк, разорвал упаковку и вытащил пачку печенья, — знаете…
Я уже приготовился выслушать претензии, но Лев, нажав на кнопку в кофейном аппарате и подставив чашку, сказал:
— Похоже, мы вам обязаны тем, что по-прежнему существуем.
— Думаете, я всё-таки был прав? — я проглотил кашу и поднял бровь.
— Безусловно, — кивнул учёный, — вы заметили очень важную закономерность в информационной ткани. А внутри Аномалии информация — это всё.
— Это… очень странно всё, — признался я.
— Нормальная, естественная реакция, — улыбнулся Лев.
— Что же это получается? Тот, кто не спит или просыпается ночью в этом месте превращается в башню этого странного замка?
— Думаю, всё не так просто, — Лев покачал головой, взял готовый кофе и сделал глоток, — но, безусловно, исчезновение людей и восстановление того сооружения связаны. Возможно, люди погибают. Или их похищают для того, чтобы использовать информационную матрицу… пока сложно сказать. У каждого мира, а тем более в переходном пространстве, куда мы с вами попали, своя логика. Она может быть нам совершенно чуждой, странной — но важно видеть и находить закономерности. Думаю, так больше шансов выжить.
Помолчали. Лев распечатал печенье и опустил одно в чашку с кофе. Потом откусил размокший кусок.
— Расскажите про Аномалию, — попросил я, — про Зону.
— Боюсь, что не смогу, — улыбнулся учёный, — я тут впервые. Как и вы.
— Что она такое? — не сдавался я, — с теоретической точки зрения? У вас ведь есть теории? Не может такого быть, чтобы не было.
Лев посмотрел на дверной проём, словно убеждаясь, что никто не собирается войти в помещение. Потом ответил, почему-то понизив голос.
— Понимаете, существует несколько теорий, — сказал он, — а мои коллеги придерживаются традиционного видения.
Он сделал паузу, видимо, ожидая какой-то поощрительной реплики с моей стороны. Но я просто улыбнулся и кивнул.
— После создания Теории Всего на основе принципа Информационного квантования появилось несколько интерпретаций экстремальных эффектов при информационной сингулярности. Та, которой придерживаются коллеги, если сильно упростить, заключается в том, что вся информация, когда-либо и где-либо организованная внутри горизонта событийной сингулярности нашей Вселенной, может быть доступна при локальной реализации эффектов информационного экстремума.
— В Зоне, — сказал я.
— В Зоне, — согласился Лев, — однако, лично я являюсь сторонником многомировой интерпретации.
Он снова сделал паузу, внимательно глядя мне в глаза.
— Поясните, — не выдержал я.
— Информационную конструкцию, лежащую в основе привычного нам мира, можно сравнить с операционной системой, — продолжил учёный, — в которой нечто может возникнуть только после определённой работы программ, производящей информацию. При этом сама суть работы этой системы анизотропна. Вы понимаете, о чём это?
— Вы о том, что раньше называлось термодинамикой, — ответил я.
— Совершенно верно, — кивнул Лев, — и в этом случае эффекты, доступные в Зоне, могут объясняться только существованием параллельных информационных систем.
— Это всё очень интересно, — сказал я, пожимая плечами, — но, к сожалению, любая из теорий никак не поможет нам разобраться в происходящем.
— Отнюдь, — хитро улыбнулся Лев.
— Поясните.
— Традиционный подход предполагает, что логика информационного экстремума будет в целом подчиняться привычной и понятной нам логике мира, в котором мы все существуем. С поправкой на сложность информации, — ответил Лев, — тогда как многомировая интерпретация предполагает существование информационных систем, кардинально отличающихся от нашей. С точки зрения обывателя, даже близкие информационные структуры — миры — могут значительно отличаться рутинной логикой. И открытая вами закономерность косвенно подтверждает именно эту теорию. Хотя, конечно, оппоненты мне могли бы возразить, что эта закономерность — проявление некой совершенной технологии, цели использования которой мы пока просто не в состоянии постичь, — Лев сардонически усмехнулся и развёл руками, как бы демонстрируя всю нелепость подобного предположения.
