Кое-как добрели до городка. Он был выбомблен почти в ноль – везде воронки, целых зданий практически нет. Зато много землянок, даже маскировочные сети есть.
Нашли место дислокации особого отдела армии, показали тамошнему начальнику капитану Звягинцеву наши предписания. Тот как раз пил чай. Нас, конечно, за порогом в ожидании мурыжить не стал, но на круглом сытом лице было видно недовольство. Прислали какую-то передовую группу, разбирайся с ней. И нам чайку предложил. Морковки, конечно. Уверен, в загашнике у его ординарца и получше чего найдется, но то не про нашу честь.
– Какая сейчас обстановка на фронте?
Звягинцев коротко нас ввел в ситуацию. Ничего особенного, как говорят в сводках Совинформбюро, бои местного значения. Пока земля не подсохнет, никто ничего делать не будет. Даже если сильно захочется.
– Очень чувствуется некомплект всего, – пожал плечами капитан. – Срочно требуется подкрепление. Не хватает снарядов, боеприпасов. Не говоря уж про обмундирование. Вот ждем прибытия товарища Кирпоноса с войсками. Говорят, танковый корпус выделят. Из КВ. Ничего не слышали?
Называется «светская беседа». Ни я, ни особист к танковым прорывам и кавалерийским атакам прямого отношения не имеем, портянки с подштанниками не распределяем, так что рассуждать можно долго, хотя и результата не будет никакого.
– Главное узкое место – тут у нас, – вздохнул капитан. – Через нашу железнодорожную станцию идет основное снабжение. Что ни день – налет. Да так точно, как по часам. Только прибывает эшелон – уже висят «юнкерсы».
Так и хотелось крикнуть особисту в лицо – чего же ты тут прохлаждаешься, чай пьешь?
– Прочесывание местности вокруг станции организовано?
– Это к НКВД, – махнул рукой Звягинцев. – У них тут целая рота, вам к младшему лейтенанту Бедридзе. Я вас только разместить могу в соседней землянке и поставить на довольствие.
И так хлеб. Я кивнул – пойдем устраиваться. Видать, сигналы от товарища Мельникова сюда еще не достигли, или капитан не успел проникнуться. Короче, никакого энтузиазма в плане всесторонней помощи мне я не заметил. И ладно. Москва не сразу строилась.
Однако земляночку нам выделили по высшему разряду. Я этого добра по жизни много повидал, так что знаю. Сухо, просторно, на полу опилочки свежие, лежаночки широкие. Буржуйка гудит, вентиляция работает. Жил бы в такой, да служба мешает. Так что мое мнение о Звягинцеве немного изменилось. В лучшую сторону. Чует мое сердце – сработаемся. Не с первого раза, так со второго – точно.
* * *
С утра капитана уже на месте не оказалось. Возникли у него срочные дела в отдаленных подразделениях. Хитрый жук, решил немного самоустраниться. Я и сам бы так сделал. Мы приехали и уехали, а они тут на месте остаются.
Впрочем, младлея долго искать не пришлось, он сам нарисовался. Наверное, Звягинцев всё же довел до него необходимость встретиться. А что, раньше начнешь, может, и получится быстрее закончить. Мы только успели перекусить от местных щедрот. Гороховый концентрат, тушенка, морковный чай, по два куска хлеба и сколько хочешь кипятку. Главное, горячее и много.
Бедридзе фамилии своей совсем не соответствовал. Ни орлиного носа, ни густой щетины, придающей щекам ту самую знаменитую синеву. Даже волосы темно-русые, а глаза серые. Не русак, правда, но вот так, чтобы сразу грузина распознать – ни разу. И зовут Василий Григорьевич, не сказать, чтобы вот прямо сильно грузинские имя с отчеством. Полукровка? Не ясно.
Познакомились, поручкались. Младший лейтенант сразу дал расклады по своей службе. Спокойно, без крика. Мол, понимаю, что есть недоработки, но делаем что можем.
Но из землянки всего этого не видно, и мы пошли на место действия. Вроде как свежим начальственным взглядом посмотреть.
Н-да, тут, конечно, еще догадаться надо, что вот это место – железнодорожная станция. Для этого необходимо подойти сильно поближе, потому что ничего целого почти и не осталось. Одни рельсы и развалины пакгаузов. В разных местах идут ремонтные работы. Паровоз маневровый проехал как раз. Вагон цеплял к составу, который неподалеку от нас стоял. Интересно, а что там Ахметшин уже делает? Шустёр, однако. Не успели прийти, а он уже с местными трется, табачком пайковым угощает. Ладно, может, он там знакомых татар узрел, решил с земляками родную речь вспомнить.
Мы прошли на дальний край, чтобы осмотреться. Оттуда, по словам Бедридзе, лучше видно всё. Мест для наводчиков, несмотря на разруху, было достаточно – рядом лес, сел на дерево с биноклем и сигналь зеркальцем. Солнышком вон светит. Ночью фонариком. Тут бы засаду устроить… Сесть самим на деревья, что повыше…
И вроде как, со слов младшего лейтенанта, всё вокруг прошерстили, да не один раз, а эффекта никакого почти. Очень часто бомбят эшелоны.
– А с собачками искали?
– Было дело, – ответил младлей. – Но потом Рекс под бомбежку попал, хребет ему перебило. Мучился так, что не описать. Неделю еще прожил, на руках выносил его на улицу.
Бедридзе тяжело вздохнул. М-да… Война, она не только людей убивает, но и животину тоже. Мне по прошлой своей жизни лошадей больше всего было жаль. Скольких мы добивали после разных обстрелов да бомбежек…
– А новую прислать?
– Обещают…
Я себе мысленно галочку поставил – это дело надо бы ускорить. Приедем, узнаю, кто у нас там главный фронтовой собаковод. Потому что не дело, когда рядом со штабом будут прогулочным шагом немецкие наводчики ходить. Почему-то вспомнился киевский Пират. Интересно, как он там в оккупации? Люди мрут тысячами, а собаки так и вовсе первый номер на погибель. Хотя Пират был ушлым псом. Может, и выживет.
– Тащ болковник, тут местные говорят… – влез в разговор Ахметшин.
Вот накажу обязательно. Что за привычка дурная – панибратствовать при посторонних. Порядок должен быть. Между собой – другое дело, а вот так… Тяжело, что ли, уставщину изобразить?
Но только я открыл рот построить татарского выскочку, как подлый паровоз, тот самый, стоявший неподалеку, дал гудок. Так что и нагоняй в пар пошел. А потом и вовсе не до того стало, потому что кто-то, обладавший голосом посильнее моего, завопил: «Воздух!!!»
И мы бросились вслед за Бедридзе к ближайшей щели.
Где-то замолотили зенитки, но не очень обильно почему-то. Кто-то прыгнул к нам, и мне за воротник посыпалась земля с бруствера. Развернуться посмотреть, кто это к нам присоединился, не получалось – тесновато немного. Зато под ногами пискнул котенок – маленький, с рыжими пятнами и голубыми глазами. Он уцепился своими крохотными коготками за мою одежду и вскарабкался на грудь, заглядывая мне в лицо. Откуда он здесь взялся – неизвестно. Голодный, наверное, но предложить мне ему нечего. Вот погладить могу, мне не трудно. Хотя котейке не есть хотелось, а выжить – трясется мелкой дрожью да жалобно попискивает.
И тут с противным свистом начали падать первые бомбы. Видать, не очень помогли те зенитки, которые за первыми взрывами слышать перестали. Густо кладут, твари.
И тут рвануло так, что у меня в глазах потемнело. А потом еще. И еще. С бруствера нас уже грунтом солидно закидало, да и так какого-то мусора насыпало. Хорошо, что я по старой привычке рот открыл и голову руками прикрыл. Не иначе боеприпас рванул в том составе, возле которого мы были.
Продолжался этот ад минут двадцать, потом взрывы стали реже, потом сошли на нет. Бухало только возле поезда.
Я приподнялся. Состав с танками и теплушками горел с головы. Вокруг суетился народ. То и дело из головных вагонов разлетались снаряды.
– Вы куда?! – схватил меня за руку Бедридзе.
– Долбодятлов спасать!
Танки. Не КВ и даже не Т-34, а обычные Т-60. Надо спасать. Я отмахнулся от лейтенанта, побежал к составу. Суета молодых мехводов была бессмысленна и опасна. Какие самодельные пандусы?!
– Все ко мне! – крикнул я, скидывая шинель. – Стройся!
Вбитая в подсознание привычка подчиняться старшему по званию сработала. Передо мной выстроились тридцать один военный в разных званиях. Включая даже майора.
