пыточных дел мастера будут нарочито медленно раскладывать перед жертвами свой инструмент. И естественно, всегда найдутся те, для кого собственно всё это и предназначено.
С тех пор, как познали люди добро и зло, каждый из них сам проводит между ними межу в сердце своём, самостоятельно выбирая где эту межу провести и по какой стороне ступать. Попы на сей счёт могут говорить что угодно, обзывать ересью и грозя карами небесными, только жизнь она очень разная. Если смотреть на неё из монашеской кельи, не многое увидишь. Вот к примеру литва, что сейчас корчится на дыбе, дьявол что ли его надоумил взять топор, да податься на волок промышлять купцов. Почему не привёз в месте с соотечественниками мёд и воск на продажу? Посадник был готов поставить ладью против долблёнки, что о дьяволе и Христе корчащийся человек даже не подозревал, к татям же прибился исключительно потому, что так разделил меж собой добро и зло в сердце своём. Или вот этот кусок мяса, бывший когда то плотником на прусском конце, жил рядом с церковью святого Андрея первозванного, рассказывали ему в детстве о добре и зле, о любви божественной. И что вышло из этого? Ничего хорошего, в начале загубил бессмертную душу, а теперь ещё и тело, дознаватели в Новгороде опытные, может до месяца прожить, о смерти умоляя, лишь бы муки телесные прекратить.
Но ничего подобного пока не предвиделось, ничего интересного выведать у пойманных татей не удавалось. Не по причине их особой стойкости к истязаниям и верности главарям, просто не знали ничего или разумом не сильно отличались от дубовой колоды. Того, кто мог бы на след навести, либо порубили, либо взять не смогли. Что дальше делать, непонятно. Как на зло, Всемил укатил в свою вотчину, хозяйством заниматься. Не с кем посоветоваться.
По словам пленных, выходил бред полнейший. Якобы сплотились они вокруг двух удалых парней, служивших раньше полоцкому князю. С ними то шороху и навели. Потом прибился к ним умелец из земель дальних, по нашему почти и не разумевший, построил порок, надоумил, как ладьи к берегу подтаскивать, как лагерь обезопасить. Много чего рассказывали, к интересующему его вопросу касательства не имеющего. Были конечно у посадника свои догадки, но догадки это одно, твёрдая уверенность, совсем другое. Очень она нужна, так нужна, что от нетерпения посадник самолично заявился в пыточную, на некоторое время превратив работников в соляные столбы.
Не слышный за криками к посаднику подошёл один из служителей этого мрачного места и сообщил, что на верху, ждёт тысяцкий. Наконец-то, не иначе он что-то раскопал, раз в такой поздний час заявился и не домой к нему, а в башню. Работник проводил посадника в одну из комнат на верхнем этаже, где сидел Всемил с одним из своих мордоворотов.
Увидев вошедшего Будимира, поднялся, — Лют, последи, чтоб любопытных поблизости не ошивалось, — отослав слугу, перешёл сразу к делу. — За разбоем на волоках стоит тот, на кого ты и думал, — сняв крышку со стоящего на столе бочонка, потянул за скрывающуюся в нём верёвку и вытащил отрубленную голову, сохранённую в меду.
— Вот, Зима гостинец передал, смотри внимательно, узнаёшь гадёныша? Татьбой за волоком промышлял, пока Зиму не повстречал.
Не смотря на проломленный страшным ударом верх черепа, лицо было нетронутым, ни оружием, ни тлением. Даже в неверном свете от нескольких свечей, посадник узнал, и грязно выругался. Голова на верёвке принадлежала члену одного из самых влиятельных родов суздальской земли.
— Час от часу не легче, одно радует, допрыгался пакостник. И когда думаешь святоша возьмётся за нас в серьёз?
— Он уже взялся, в этом году была проба, сдаётся мне, решил он малой кровью Новгород к себе примучить. Торговлю нам порушит, сам обогатиться, дружину сохранит. Остальным князьям сказать будет нечего, коли мы сами под его руку перейдём.
Посадник устало опустился на лавку, все самые худшие подозрения подтвердились.
— Да убери ты это с глаз долой, — вспылил Будимир указывая на голову со стекающим в бочонок мёдом, — садись, ещё раз обскажи мне ситуацию, может упускаю я чего.
— Основа всего его доверенные люди из дружины, которые собирают окрестных татей и перекрывают торговые пути. Естественно, с Владимиром их ни как не связать, ибо они по собственному почину действуют, или как на Ловати, назовутся хоть ляхами, поди проверь. План известен только главарям, остальные просто горазды грабить, кроме доли причитающейся, иного не знают. Идеальный план, святоша чистенький, а мы дурни полные, в своей земле порядок установить не можем — словно вспомнив нечто важное, одёрнулся — а, всплыла одна занятная история, связанная с нашими знакомцами из Индии.
Видя как посадник насторожился, поспешил успокоить — не, наши пока вне подозрений. Нашёл мой Андрюшка занятные приспособы, коих у нас отродясь не встречалось. Так гость индийский сразу их признал и даже предположил, что дело это одного из их спутников, к татям прибившегося. Умельца успели вывезти и боюсь, в будущем году пути торговые перекроют уже более основательно.
— Да ты сегодня меня в гроб решил вогнать? Хорошие новости есть, предложения какие?
— Есть и хорошие. Индийский гость оказался ох как непрост. Когда сказал, что воин, я даже не подозревал, как у него на родине войны ведут, интересным собеседником оказался. Предложение у него смелое, самим удар нанести, малыми отрядами запалить Залесье, чтоб там и думать о нас забыли.
— Прекрасно, а подешевле идеи есть? Своими силами не запалить, придётся литву, свеев или ляхов нанимать, совет ни в жись не пойдет на такие траты.
— Только защищаясь в схватке не победить. Сегодня нам повезло, завтра они станут умнее и будем бесконечно по лесам друг за другом гоняться.
— Не переживай, когда сказал, сделать так, чтоб в Боголюбове о нас забыли, пришла мне в голову одна мыслишка. Думаю, можно сделать им головную боль с меньшими затратами. Поиметь с этого немалый прибыток и в идеале, переломить святоше хребет.
— Если ты про булгар, — тысяцкий покачал головой, — то они сами нам хвост накрутят.
Посадник фыркнул, — у Булгарии слишком длинные руки, не зачем нам с ними связываться. На Руси дураков достаточно, готовых брату в горло вцепиться. Надо только чуток подтолкнуть.
— Значит все-таки Киев, — в задумчивости пробормотал тысяцкий.
Владимир
Осень ещё не вступила в свои права, дни были по летнему тёплыми, ночи же, становились всё длиннее и холодней. Деревья украсились золотыми прядями, а участившиеся дожди превратили город в непролазное болото. Впору выводить
