обещал, прислал нам своего ученика, оказавшегося целым доцентом, заслуженным археологом и увешанным прочими научными заслугами учёным. Звали его Пётр Кузнецов, был он высок, статен, ещё и с редким сейчас загаром. Это он только осенью вернулся с раскопок в Туркмении, так что загар ещё не сошёл. В общем, брутальный такой товарищ. Этот тридцатилетний Индиана Джонс вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, начал ухаживать за Пузик. Рыжая же, коза этакая, вполне благосклонно принимала его знаки внимания, ещё и сама подыгрывала. В итоге, работа над подготовкой к съёмкам замедлилась, плюс Самсон совсем впал в уныние. Я заметил это слишком поздно, только после намёка Зельцера. Пришлось приводить людей в порядок, как умею. А с учётом того, что настроение у меня было полное дерьмо, так как ещё и Таня пила кровь, как заправский вампир, то расправа была жестокой.
Захожу в кабинет, где воркуют наши голубки, совершенно забросив в сторону работу. Меня аж переклинило на несколько секунд. Пузик ещё роман дописывать, это не считая сценария с рассказами про Терешко. А она здесь впустую время тратит… Ну, держите свои болты и гайки!
— Оксана, подожди меня пожалуйста в кабинете, — говорю спокойно, а сам просто сгораю от холодного бешенства, — У меня разговор к Петру.
Пузик чего-то поняла и быстро выпорхнула из комнаты.
— Доцент, — грубо обращаюсь к Кузнецову, — Тебя для чего сюда прислали? Работать и консультировать съёмочную группу по сценарию. Я пока ничего этого не увидел. Кроме того, как ты пудришь мозги нашей сотруднице, рассказывая ей сказки, как это романтично копаться в говне, пусть и историческом.
— Не много ли ты на себя берёшь, режиссёришка? — археолог сделал два быстрых шага в мою сторону.
Он выше, гибче и явно чем-то занимался. Только товарищ не учёл одного. Последние месяцы я качаюсь, как сумасшедший — может, потому, что давно нет секса. А ещё нынешний Лёша был неплохим вольником, а я прежний — самбистом. Рассусоливать не стал. Двойка в корпус, бросок через плечо и залом руки на болевой. К своей чести, орать как потерпевший археолог не стал, а просто шипел от боли.
— У Оксаны и Сергея отношения, но сейчас произошёл разлад. Но это их дела. Нравится тебе девушка — значит, берёшь паспорт и ведёшь её в ЗАГС, но я никому не позволю разбивать сердце и ломать жизнь своей названой сестре.
— Я этого не знал. Прошу прощения. Да и есть у меня невеста, просто так флиртовали.
Поднимаю археолога, отряхиваю его и привожу в порядок костюм.
— Завтра у тебя единственный испытательный день. Если хоть кто-то из коллектива скажет, что ты филонишь или некомпетентен, то я напишу официальную бумагу профессору от киностудии, по теме — зачем вы присалили нам неуча и дурачка. Я не шучу. Никому не позволено ломать мои проекты. Мы договорились?
Да, — отвечает Пётр, опустив глаза, — Не надо писать Артемию Владимировичу. Не позорьте. Не знаю, что на меня нашло. Всю упущенную работу я наверстаю.
Захожу в свой кабинет, где в кресле для посетителей сидит Пузик, нервно сжав руки.
— Во сколько уходит поезд в Минск? — спокойно спрашиваю Оксану, наблюдая, как трясучка прекратилась и к нам возвращается воинственная бобруйская валькирия.
— Я никуда не поеду! И вообще, ты не имеешь никакого права! Да и за твоего Самсона я замуж выходить не обязана.
— Отвечаю по порядку. Прописка у тебя минская, и если надо будет, то я вышвырну тебя из Москвы официально. Вот радости-то будет белорусским товарищам и твоим поклонникам… Власти у меня на это хватит. Я отстраняю тебя от всех проектов. При этом передаю тебе полностью все права на роман, рассказы, и даже за «Рюриковичей» ты получишь оплату. Но на этом наше сотрудничество заканчивается. Никогда не потерплю внутри нашего хрупкого коллектива человека, который из-за своей дури его рушит изнутри. Найду другого соавтора, пусть он будет и менее талантлив. И последнее — меня не волнует твоя личная жизнь. Главное — чтобы она не мешала работе и моим планам. Замуж можешь выйти хоть за Зельцера, совет вам да любовь. Но прекращай третировать Сергея. Поговори с ним нормально, чтобы он понял посыл о прекращении ваших отношений и их бесперспективности. Ничего, он не хрустальный, переживёт. Но работу нельзя смешивать с личными отношениями. Херня из этого получается.
Смотрю, что рыжая беззвучно плачет. И ручейки её слёз скоро должны перерасти в водопад. Подхожу к ней и сую платок. Дожидаюсь, когда Пузик вдоволь нарывалась, подвожу итог.
— Пойми, мелочей в нашем деле не бывает. А все свои чувства мы должны оставлять на улице, как только зашли в здание киностудии. Ты думаешь, у меня нет проблем в личной жизни? Или я прыгаю до потолка оттого, что жена запретила мне встречаться с дочками?
— И всё равно — ты бесчувственный чурбан! — отвечает Пузик, от души сморкнувшись в мой некогда чистый платок, — Сделаю всё, как ты скажешь. Да и археолог этот мне не нужен, просто Сергея хотела позлить. Только отвали минут на тридцать, не трогай меня. Видеть тебя не хочу, Мещерский. Какой же ты злой и бессердечный!
В итоге, рабочий процесс нормализовался. Только Самсон ещё сильнее посмурнел, зато работал как проклятый. Приходилось его буквально вытаскивать из кабинета, где он рисовал сам и просматривал работы других художников.
Долго думал, кто бы смог сделать интересную закадровую озвучку. Решил пойти оригинальным способом, и предложил работу Владимиру Басову. Несмотря на то, что он сейчас нарасхват, как актёр и режиссёр, но есть шансы, что мэтр согласится. Правда, говорят, что Басов изрядно побухивает — но ничего, найдём управу и на это. Просто голос у него уж больно необычный, и никогда подобный тембр не применялся в советском документальном кино. На предварительную встречу с Владимиром Павловичем я договорился, как только тот появится в Москве. Если откажется, то поищем какой-нибудь ещё интересный голос. Смирнова, как вариант. Тоже необычно может получиться. Но эти мысли занимали меня сейчас вторым планом. Надо было что-то решать с Зоей.
* * *
В квартире ничего особо не изменилось. Хотя, вру — за стеклом серванта замечаю иконку. Наша Зоя свет Андреевна в бога подалась? Не замечал ранее за ней таких поползновений.
