И нет рулевой колонки — прямо к панели из этой карельской берёзы и присобачен пимпочкой. Их с Фурцевой посадили на задний диван с массивным подлокотником в центре. Получается, машина четырёхместная? Ан нет. К спинке переднего дивана приделаны два раскладывающихся креслица. Мудрые инженеры. Стеклоподъёмники ручные, дебильные шторки на окнах — не додумались ещё до тонировки. Больше всего умилили ручки на двери и задних сидениях. Эдакие лямочки из дерматина под цвет салона. Не хватает на десяток выпускаемых в год машин карельской берёзы. Бедно страна живёт! Продаёт древесину ценную на запад — и эти крохи валютные сразу братским компартиям высылает. Троцкисты.
Больше всего поразила передняя форточка. Если в машине кондиционер, то зачем она? Хотя ясно. Это чтобы водитель курил во время поездки и пепел на улицу стряхивал. А дым назад чтобы тянуло, на Брежнева и других членов. Молодцы инженеры, подумали о народе. Нет подголовников. Слизывали ведь с западных образцов — там-то, что, тоже нет? Или экономия?
Больше ничего рассмотреть не удалось — приехали. Могли бы и пешочком пройтись, от «России» до Кремля — считанные метры. Солдатик проверил у водителя пропуск, подозрительно глянул на Тишкова и открыл ворота. Вручную. Где инженеры? Могли бы и моторчики присобачить. Ах да — все деньги братским компартиям, ни копейки себе.
Встречал целый полковник. Даже не целый, а полуторный. Пётр был немаленького роста, а тут чуть не на полторы головы выше. Метра два в длину — не в высоту же. Для 1967 года и СССР — гигант просто.
— Заходите, товарищ Пельше вас ждёт, — с явным прибалтийским акцентом пригласил полковник, открыл дверь.
Пельше? Теперь понятен и рост, и акцент, прибалты — они вообще высокий народ. Но почему Пельше? Что с Сусловым? Хорошо это или плохо? Все эти вопросы возникли в голове Тишкова, пока они оглядывались в кабинете нового члена Политбюро.
— Присаживайтесь, товарищи, — средних размеров кабинетик с массивом из дерева по стенам. Под зелёным сукном стол. Большой, в треть этого самого кабинета. Зачем? Чем больше стол, тем важней начальник? К этому монстру придвинуты небольшой столик из другого дерева и два стула. Ещё несколько стоят вдоль стен. Фурцева дёрнулась было в угол, но Пётр в эти игры не стал играть — подошёл и сел за правый стул у приставленного к старшему собрату некомплектного столика. Вздохнув, примостилась напротив и товарищ министр.
Что можно сказать о Пельше? Когда Пётр собирал материал для книги о мальчике попаданце, то биографию прочёл. Удивили два факта. Первый — какого чёрта он делал в Казахстане? Написано, что четыре года был начальником политотдела совхоза. Скрывался от репрессий? Ведь до этого был преподавателем истории партии в Центральной школе НКВД (1929-32) — а потом совхоз в Казахстане. А в 41-м — уже секретарь ЦК КП Латвии по пропаганде и агитации. Интересный зигзаг! Но самое интересное было в конце статьи в Википедии. С апреля 1966-го — председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Сменивший его на этом посту М.С. Соломенцев вспоминал, что, приняв дела, «был очень удивлён: вместо рассмотрения серьёзных государственных проблем контроля за соблюдением партийной дисциплины КПК занимался „мелочёвкой“: усмирял пьяниц, сводил и разводил неуживающихся супругов. И ещё, я был поражён, узнав, что выполнение решений и правительства и Политбюро зачастую не контролировалось…».
И чего он сейчас делать будет? Мирить Петра с Семичастным? И где Суслов?
— Михаил Андреевич вас принять сегодня не сможет — началась гражданская война в Нигерии. Леонид Ильич на отдыхе в Крыму. Товарищ Суслов ведёт переговоры с военными, — выдал государственный секрет Арвид Янович.
Высокий, скуластый, с длинным некрасивым лицом и холодными латышскими глазами. Акцент. И ещё ощущение, что в пробирке находишься, а тебя этот латышский стрелок в лупу рассматривает. Пётр не знал, как себя вести. Всю ночь без сна проворочался, всё диалоги выстраивал, и оправдания сцене в аэропорту искал. Не получалось. Глупо всё вышло. Грело только то, что все его люди бросились на защиту, даже Толкунова — скромная мышка.
— Слушаю вас, Арвид Янович, — прервала молчанку Фурцева.
Пельше встал из-за стола, дошёл до двери, проверил, плотно ли она закрыта. Плохой знак.
— Екатерина Алексеевна, то, что произошло в аэропорту, не лезет ни в какие ворота. Артисты избили офицеров Государственной Безопасности. Что скажете? — сел, надел очки, ещё больше его состарившие.
— А что это было, Арвид Янович? Арест? Так я член ЦК партии. У нас что, как при Сталине — теперь можно без суда и следствия арестовывать членов ЦК и министров? — боевая бабушка. Только нужно ли накалять и без того непростую обстановку?
— Да какой арест! Артиста, — кивок в сторону Петра, — хотели орденом наградить, как и вас. Вот подписанные представления, — Пельше хлопнул рукой по листам, лежащим перед ним.
Точно — вон и красные коробочки рядом. Дела!
— Странный способ приглашать на награждение! — хоть и с задором произнесла, но уже сдулась Екатерина Великая.
— Дураки везде есть. Сказали — пригласить, а они не так поняли.
Всё они так поняли. Просто информация о награждении за песни Тишкова орденом «Плайя-Хирон» лично Фиделем Кастро тогда ещё не дошла до Суслова — отвратно работает КГБ. Столько промахов за сутки. Точно половину разогнать надо.
— И что за орден? — вот ведь неуёмная! Ну что бы не отдать в данном случае инициативу проигравшей стороне?
— Орден «Знак Почёта». Поздравляю вас с заслуженной наградой, — сунул коробочку Фурцевой, потом грамоту и удостоверение, — Екатерина Алексеевна, не оставите нас посекретничать с товарищем Тишковым?
— Пётр Миронович в аэропорту только защищался! — а ведь молодец, не заткнули рот.
— У меня нет никаких вопросов к Петру Мироновичу по инциденту во Внуково. Нам надо обсудить совсем другие вопросы, — и привстал. Сейчас будет за локоток боевого министра выпроваживать.
— Я подожду в приёмной, у меня к Петру Мироновичу тоже масса вопросов. Американский продюсер приехал. Кучу денег привёз.
— Наслышан. Я всего на пару минут вашего защитника задержу, — оскалился. Это улыбка по-латышски? Ужасно.
Пельше дождался, когда за министром закроется дверь, и достал из стола папку. Открывать не стал. Просто положил перед собой. Обычный картонный скоросшиватель с громким заголовком «Дело».
— Пётр Миронович, — он снял очки, — до нас дошли сведения, что по вашему указанию в городе Краснотурьинске избивают советских граждан.
Граждан. Советских. Пафосно. Ладно — если бы были на самом деле сведения, то тут бы не сидел. Совсем в другом месте бы сидел. Делаем вывод: какой-то «кухонный боец» написал анонимку, а анонимка — не документ. Теперь стратегия. Нельзя оправдываться. Оправдывается виноватый. Нужно
