class="p1">— Места есть, — безмятежно сказал Валентин. — У них только что призыв в армию прошел, как раз первокурсников призывали. Так что тебя с радостью возьмут.
— Или без радости, — с сомнением ответил я.
— Или без радости, — легко согласился Валентин, — но всё равно возьмут. Там серьезный недобор по некоторым специальностям…
— Елютин говорил про это в министерстве обороны, но они словно не слышат, — сокрушенно пожаловался старик. — И не только он… всё равно не слышат [24].
Для меня ситуация была ясной и понятной. Минобороны решало свои, сугубо утилитарные, хоть и сиюминутные задачи, и под это дело гребло всех, до кого могло дотянуться. Страна же тупо не досчитывалась тысяч людей с высшим образованием — не все через два года возвращались в институты. Эти массовые наборы продолжались чуть ли не до восемьдесят седьмого года, и те, кто демобилизовался в восемьдесят девятом, в итоге вернулись на гражданку в совершенно другую страну.
— Я тут вспомнил, кстати… — помявшись, сказал я.
Про смерти мне говорить не хотелось.
— Да? — старик встрепенулся.
Я вздохнул — и выложил всё, что помнил про маршала Устинова и про его роль в карьере Горбачева.
— Что ж… — после недолгого молчания сказал Михаил Сергеевич. — Жизнь — она такая, где-о дает, где-то берет. Но тот документ вряд ли отменят, так что переводись спокойно. И да, Егор, я знаю, что ты скоро собираешься на каникулы, и мы не увидимся до конца лета.
— Я могу оставить телефон родителей… — задумался я. — Если что — я буду на связи… почти всегда.
— Телефон мы знаем, — усмехнулся Валентин. — Но будем надеяться, что твой отдых пройдет без звонков двух стариков. А пока…
— А пока расскажи нам о том, как вы… вернее, мы… развалили Советский Союз, — попросил Михаил Сергеевич.
Правда, звучала эта просьба как требование.
* * *
Вопрос был неимоверно сложным. У меня не было готового ответа на него, я почти не интересовался этой темой в своей первой жизни, а во второй просто не смог нащупать дорогу к правильному решению этой проблемы — сосредоточился на Горбачеве и упустил всё, что происходило вокруг него. Сейчас Горбачева в уравнении уже не имелось, но опасность развала страны ещё существовала — иначе старик эту тему не поднимал бы.
Поскольку в прошлый раз мы про это не говорили, то для начала я просто рассказал краткую хронологию событий — во всяком случае, так, как я её помнил. Я был уверен, что до чего-то Михаил Сергеевич додумался сам — он постоянно кивал, словно соглашаясь, а когда я упоминал фамилии из его обширного списка, в его взгляде появлялось окончательное понимание сути моего тайного шифра.
— Любопытненько… — пробормотал Валентин. — Вот так просто — подписали три республики соглашение, остальные взяли под козырек и все разошлись?
— Не совсем… — поморщился я. — Я же говорю — первые прибалты убежали, потом уже все остальные. Ну а после ГКЧП Ельцину надо было кровь из носа убегать из-под Горбачева, тот бы его, думаю, удавил бы в один прекрасный момент.
— То есть ты думаешь, что это зависит от персоналий? — уточнил старик.
— Наверное, да. Будь вместо Горбачева кто-то более решительный… я где-то читал или видел версию, что Ельцин мог справиться… но это не точно — другие говорили, что Ельцина просто не приняли бы на таком посту, он же сейчас один из губернаторов… ну… секретарей обкомов. А их таких — воз и маленькая тележка. Так что не знаю. Опять же читал, что дело в том, что в России создали свою компартию… Ну и понеслась нелегкая, после этого вопрос распада Союза был делом времени. Но — опять же Горбачев, вернее, его излишняя уступчивость перед западными партнерами. Будь он чуть поупрямей… или будь на его месте кто поупрямей… всё могло сложиться по-другому. Там ещё и с ценами на нефть всё непросто, они скоро упадут сильно, но, кажется, говорили, что это не главная причина, а лишь одна из…
— Пожалуй, с этим можно согласиться, — кивнул Валентин. — Но ты уверен, что Запад блефовал? Их позиции сейчас оцениваются как очень сильные.
— В этом уверен, — сказал я. — Про это у нас из каждого ящика вещали одно время. Думаю, Горбачев хотел переплюнуть Брежнева, но тот договаривался, как равный с равными, а Горби… а Горби просто прогнулся.
— Горби? — удивленно переспросил Валентин. — Это так его у вас называли?
— Это так его на Западе называли, а мы вслед за ними. Но вообще его мало кто уважал… Мишка, Меченный, Райкин муж… — я заметил их удивленные взгляды и объяснил: — У него же жена — Раиса, Райка, если по-народному. Ходила такая хохма в конце восьмидесятых, когда Горбачев натворил почти всё, что мог, только Союз ещё не развалил: в СССР есть три Райкиных — Райкин-отец, Райкин-сын и Райкин муж.
Они рассмеялись — и мне показалось, что с каким-то облегчением.
— А Ельцин, говоришь, потянет страну? — спросил Михаил Сергеевич.
— Россию потянул… — я почесал затылок. — А как с СССР будет — понятия не имею. Но с ним очень сложно — он собрал вокруг себя такую либеральную шоблу… потом, как до горячего дошло, её три года вычищали, да так до конца и не вычистили. Но других тогда и не было — советских чиновников по пенсиям разогнали, а кем-то дыры затыкать надо было. Так что всё сложно. Но есть одно мнение, которое я опять же вычитал… я про него не думал раньше, но, возможно, это важно.
— И что это? — поторопил меня Валентин.
— Национальный вопрос, — ответил я. — Или просто нацисты. Если прямо сейчас ничего не сделать, то через пару лет во всех союзных… и некоторых автономных… республиках русские окажутся людьми второго сорта. Как евреи в Германии при Гитлере, только что звезды желтые нашивать не будут. Бандеровцы на Украине, лесные братья в прибалтике… в Закавказье там вообще все друг друга давно ненавидят, но пока сидят по отдельным клеткам — вроде нормальные. Северный Кавказ… Казахстан, вся Средняя Азия — оттуда русские будут бежать, бросая всё. Ну и ваш этот… Варшавский договор… как они будут русских ненавидеть — вместе с бурятами, чеченцами, которые на нашей стороне, и прочими чукчами… Вприпрыжку в НАТО побегут, только бы поскорее русских резать. А вы с ними всё заигрываете, на Запад оглядываетесь… Запад наше оглядывание за слабость принимает и уже мысленно делит наши земли на протектораты и колонии…
На этот раз молчание продолжалось целых пять минут.
— И что ты предлагаешь? — глухо спросил Михаил Сергеевич.
— Я
