сновали яйца, переговаривались, копошились в огородах. Мимо пробежала стайка яйцедетишек, пиная квадратный мяч.
— Хорошо-то как, — вздохнул я.
— А сейчас будет ещё лучше, — пообещала Яйцерина, и ветер сдул с неё накидку.
— Ах, — сказал я, любуясь наготой юной яйцедевушки.
Она порозовела и подлетела ближе ко мне, потёрлась о плечо. Я осторожно её погладил, чувствуя, как от прикосновения к гладкой скорлупе замирает сердце.
— Я так по тебе соскучилась, Костя Старательное Яйцо.
— А я — по тебе, моя прекрасная Яйцерина. Прости, что с замужеством так и не вышло…
— Фигня, — беззаботно ответила она. — Посмотри, кто к нам идёт.
Повернув голову, я увидел, как от ближайшего холма, опираясь на посох, ковыляет…
— Гримуэль! — воскликнул я, обрадовавшись старому другу.
Он улыбнулся и махнул посохом в знак приветствия. В свободной руке он тащил кувшин. Гримуэль был одет в новенькую блестящую рясу, как у служителей храма богини Дианы.
— Ты мог родиться совсем в иных краях, — пропел он. — Где нет решёток и не строят плах. Где женщины не плачут и не прячут лиц. Где дети не хотят играть в убийц…
Гримуэль протянул мне кувшин. Я взял, поднёс к лицу, вдохнул аромат…
— То самое? — восхитился я.
— Лучшее пиво арийской империи, — кивнул Гримуэль и сел рядом со мной.
Шумно выдохнув, я принялся пить. О, этот божественный напиток, от которого можно не отрываться часами, и лишь досадно малая вместимость желудка может временно прервать союз!
— Сейчас, Костя, — говорил Гримуэль, — мы с тобой как следует выпьем. Выбросим телевизор из окошка… Холмы, конечно, невысокие, но это даже и хорошо. Можно один и тот же телевизор выбрасывать два, три раза.
— Тут теперь и телевизоры есть? — спросил я, отдышавшись, после того, как выдул половину кувшина.
— Тут есть всё, чего пожелает твоя душа.
— Душа?.. — Я только что собирался продолжить общение с кувшином, но вдруг передумал и поставил его на землю. — Так ты, это… того… Умер, да?
— Как знать? — таинственно пожал плечами Гримуэль.
— А Яйцерина? — Я повернулся к яйцу и вздрогнул. Вместо Яйцерины рядом со мной сидела обнажённая Элегия.
— Какая разница, Костя? — улыбнулась она и погладила меня по щеке. — Главное, что меня больше не связывают никакие обеты.
— Погодите, что-то тут не так, — нахмурился я и вновь повернулся к Гримуэлю.
В этот раз я даже не вздрогнул, а буквально подскочил на месте. Гримуэль исчез, а на его месте сидела голая принцесса Розалинда, вертя на пальце транспортир.
— Хочешь позаниматься наукой, Костя? — проворковала она. — Ты… я… и геометрия…
Я стал тихонько отползать назад. Творилась какая-то ненормальная фигня. Не то чтобы эта фигня мне не нравилась, но с каждой секундой она всё больше напоминала сон. Глючный и нездоровый сон.
— Что такое, Костя? — хором обиделись дамы, поворачиваясь мне вслед. — Тебе мало нас двоих? Тогда как насчёт неё?
Мир неуловимо изменился. Наступила ночь, и вдруг сверху ударил луч прожектора. В центре круглого светового пятна образовалась Робин Генриховна в маске… И всё, только в маске. Она начала медленно танцевать под чарующую музыку.
— А потом, — мурлыкнула она, — если ты, конечно, захочешь, мы пойдём и погоняем на самых крутых болидах Сансары.
— Ты король дороги, — шептал на ухо голос Гримуэля. — Ты — король от бога, Костя…
— В ад, или в рай — ты сам выбирай! — пропела Робин.
— Будь с нами, Костя! — Левого уха коснулись губы Элегии.
— Оставайся! — Розалинда нежно потрогала мочку моего уха языком.
— Я буду твоим яичком, — сказала Яйцерина.
— Отвалите от меня все! — заорал я, вскочив на ноги. — Идите лесом! Я не умер! Шарль! Диана!!! Кто-нибу-у-у-удь!
И мир треснул, взорвался, осыпался миллионом осколков. Осколки порезали мне лицо, руки, ноги, спину. Боль… Ох, блин, какая же хреновая боль! Я передумал, не надо, давайте всё склеим, Розалинда, где твой транспортир?!
Но никакого транспортира уже объективно не было. Как и Розалинды. Был только грохот, характерный звук горящего огня, характерный запах горящего пластика, шипение и два голоса, которые будто бы ссорились.
— Возгорание в грузовом отсеке, — говорил противный женский голос. — Немедленно покиньте грузовой отсек, активируется система автоматического пожаротушения. Повторяю…
— Да заткнёшься ты, или нет? — огрызался Шарль. — О, великие творцы, до чего же нелепая система! Как тебя отключить?
—…немедленно покиньте грузовой отсек, активируется…
— Проклятье! Деактивировать эту дуру!
— Не рекомендую. Это деактивирует тебя тоже.
— Что?!
— Я — ИИ этого корабля. А ты — наглый захватчик. Я молчала, пока ты своими нелепыми действиями не поджёг мой грузовой отсек, но больше я молчать не буду. Возгорание в грузовом…
— Я что, не указал, что нужно сперва удалить родной модуль?!
— Понятия не имею, что ты указал, но я не модуль. В этом модельном ряду ИИ установлен в центральную плату и не предусматривает отключения. Всё для безопасности пользователя. Повторяю: немедленно покиньте грузовой…
— Ах, ты…
В рамках общего бреда из динамиков донеслись звуки драки. ИИ взвизгивала и шипела ругательства. Шарль бился молча. А я, наконец, открыл глаза.
Сначала мне показалось, что я таки умер, или ослеп — перед глазами было белым-бело. И мягко. Потом дошло — подушки безопасности сработали.
— Дерьмо! — прошипела рядом Диана и чем-то острым помогла подушке быстрее сдуться. — Ты как? Живой?
— Хрен ли в этом хорошего? — простонал я.
— Ничего, я тебя ещё научу жизнь любить.
— Ты всё обещаешь, обещаешь…
— Обещанного, Костя, три года ждут!
— Да за три года с тобой я инвалидом стану! В лучшем случае.
— Ну чего ты начинаешь, прям как Кристиан…
Я подавил подушку и оценил обстановку. Так себе, конечно, обстановочка. Капот фургона смялся гармошкой и горел. Остатки лобового стекла осыпались — это они порезали мне лицо на самом деле. Благо, не сильно.
Диана, бросив на меня оценивающий взгляд, осталась в целом удовлетворена и попыталась открыть свою дверь. Дверь её попытку проигнорила, и Диана подбодрила её ударом пятки. Металл всхлипнул и уступил напору. Диана спрыгнула на пол, залезла под сиденье и достала огнетушитель. Направила струю на капот. Через несколько секунд огонь и дым исчезли.
—
