– Ну вот, а говорите, что нэт в вашей родне евреев, товарищ Виноградов. На смэрть идут ради большой идеи. Очень большой. Или когда уже хлеба нет, чтобы семью прокормить. Тогда идут. А если есть три сорта колбасы, а надо иметь тридцать три… нэт, ради этого на смэрть не идут.
– И тогда, когда усилился кризис в верхах, вместе с борьбой за власть, а народ стал безучастным к судьбам страны, тогда сработала заготовка капиталистов. И сами коммунисты развалили свою страну.
– За бочку варенья и ящик пэченья, вы так написали про это, товарищ Виноградов?
– Я только процитировал товарища Гайдара. – а что еще оставалось? Правда и ничего, кроме правды!
– И это вы любите, товарищ Виноградов, почему прячэтесь за чужими мыслями? Своих нэ хватает, так понимать?
Сталин очень нервничал. Он внешне был спокоен. Чуть выдавал волнение акцент, чуть – непроизвольное подергивание трубки в руке, еще немного – злой прищур глаз, который то и дело брал «попаданца» в фокус, как будто в прицел. Тогда я рискнул.
– Свои есть, но если чужая мысль очень емкая, почему бы ее не использовать? Извините, товарищ Сталин, но я хотел спросить: кто возглавит страну, если завтра вы захотите пойти на покой. Махнете на все рукой, и в Пицунду на пенсию?
Задавая этот вопрос, я понимал, что подписываю себе приговор. Вот только какой: казнить или помиловать? И внезапно я понял, что пока еще буду жив…
* * *
И понеслась моя жизнь по кочкам.
Кочка первая: первое марта, день рождения моей Маргариты.
Кочка вторая: второе марта. Свидание с товарищем Мехлисом. И произошло оно в здании Комиссии советского контроля, куда Лев Захарович приехал принимать Комиссию и преобразовывать ее в Наркомат советского контроля[32]. Надо сказать, что Мехлис обрадовался, когда меня увидел, крепко пожал руку и сказал:
– Говорил я, что тебе ко мне надо. Не захотел в политотдел, так в совконтроле попался. А от судьбы не уйдешь, Алексей Иванович!
И Мехлис довольно добродушно, но очень крепко стукнул меня по плечу…
– Идем, комдив, покажу твой кабинет. Мой-то еще не готов, а твой вот он – под седьмым нумером! Обживайся!
На скромной двери ничего, кроме таблички с цифрой 7, не было. Кабинета у меня как такового тоже не было. Был общий кабинет на три посадочных места (стола), мой стол стоял напротив двух остальных, так, что я сидел боком и к окну, и к дверям. От окна меня огораживал еще и массивный сейф, в котором, при необходимости, можно было бы пережить обстрел из стрелкового оружия. За столами напротив сидели два армейских капитана, которые еще вчера были сотрудниками госбезопасности, но теперь они становились моими помощниками и еще одной группой обеспечения безопасности. Потому как неизменная тройка: Иванов-Петров-Сидоров оставалась при деле. Новые сотрудники наркомата вытянулись по стойке смирно, как только в дверях появилось высокое начальство и я рядом с ним.
– Капитан Самарин, – представился чуть полноватый блондин с глубоко посаженными глазами.
– Капитан Абашидзе, – не менее лаконичным оказалось представление второго.
– Ну вот и хорошо. Обживайся.
Начальство опять одобрительно похлопало меня по плечу и куда-то исчезло. Но ровно через пару секунд в дверях нарисовалась подтянутая женская фигура с аккуратно зачесанными назад седыми волосами. Резкие черты красивого волевого лица, сжатый в тонкую ниточку рот. Так это же сама Землячка!
– Самойлова! – коротко представилась и протянула руку. Её пожатие было энергичным и неожиданно крепким. Так! Это она по мужу Самойлова, кажется, по второму! – вспомнил я и успокоился. Значит передо мной та самая Розалия Землячка, про которую слышал так много разного. В том числе про ее роль в расстрелах сотен тысяч белогвардейских офицеров. Про пламенных большевиков писали много разного, а уж про Розу – тем более. После капитуляции остатков армии Врангеля в Крыму оказалось почти четверть миллионная толпа офицеров и прочих, воевавших с советской властью. К ворвавшейся в Крым Красной армии прибилось множество бандформирований, некоторые из них (те же отряды батьки Махно) сыграли важную роль во взятии полуострова. И надо было очень быстро навести порядок и дисциплину в частях Красной армии. С этой целью в Крым и отправили Розалию Землячку. Это с нее напишет образ комиссарши в своей «Оптимистической трагедии» драматург Вишневский. А Розалия увидит себя в театре в исполнении Алисы Коонен, брякнет только одно слово: «Похожа». И более ни слова! И вот ей, прибывшему из Москвы Пятакову и Бела Куну, который с самых первых дней возглавил реввоенсовет Крыма, пришлось решать, что с этой толпой делать. Отправить их с острова? Так это ж сколько врагов растечется по стране. И снова начнут вспыхивать мятежи, да еще поднятые опытными вояками! Тогда были приняты решения о фильтрации. Во-первых, отделили тех, кто служил в красной армии, а потом оказался в белой. Обычная история для Гражданской войны. Мобилизовали (отловили) крестьянина белые – оказался у белых, красные – у красных. А потом попал в плен, перешел на другую сторону. Некоторые умудрялись поменять погоны на звездочку раз пять-шесть, были такие уникумы, что и более… Этим предлагали идти снова в Красную армию (после недолгой проверки). Остальных фильтровали уже тщательнее. По справедливым оценкам историков, в итоге расстреляно было не более двенадцати-пятнадцати тысяч офицеров. Много? Чудовищно много! Но не сотни тысяч! Еще чудовищней выглядит ложь. И это были расстреляны враги. Те, кто продолжал бы бороться с советской властью! И что, им надо было выдать по пачке леденцов и отпустить? Это была Гражданская война! И не было в гражданских войнах примеров, когда победившие щадили побежденных! Не верите? Прочитайте рассказ Борхеса «Другой поединок», в этом времени еще не написанный! Судить о событиях той войны с колокольни нашего монастыря смысла не имеет… И последнее, простите, что отвлекся… Когда-то начал смотреть фильм оскароносного нашего Михалкова «Солнечный удар». Стошнило при кадрах наркоманки Землячки. Думаю, встретились бы они в реальной жизни, обсорался бы наш оскороносец по все свои штиблеты… ибо не того масштаба была личность, чтобы на Розу Землячку переть… Да… а ведь не закончилась Гражданская война и через сто лет, раз пытаются так называемые «дворяне» свести счеты с теми, кто их победил!
– Самойлова! – коротко представилась Землячка.
– Комдив Виноградов – так же лаконично представился я. И услышал, как аналогично представляются мои новые сотрудники.
– Так это, я понимаю, наш новый отдел? – поинтересовалась и добавила, сверкнув стеклами очков:
– С товарищем Мехлисом в приятельских отношениях состоите?
– С товарищем Мехлисом встречались на финской. Отношения установились ровные и доверительные. Приятельскими их назвать не рискну.
– Вот как. – казалось, я Розалию интересовать перестал, и она переключила свое внимание на моих сотрудников.
– В чем ваша работа будет, товарищ Абашидзе, представляете? – землячка вперила свой взгляд в капитана – жгучего брюнета с кавказской фамилией, как говорили бы в мое время…
– Четко и точно выполнять распоряжения товарища комдива. – браво отрапортовал капитан.
– Этот второй такой же? – со вздохом произнесла Землячка. – Вижу… товарищ комдив. Завтра в восемь-тридцать ровно совещание начальников отделов.
– Спасибо, товарищ Самойлова, за приглашение. Но не в этот раз. Буду занят организацией работы своего отдела.
Я ответил спокойно, но тоном, пресекающим какие-то возражения. Надо отдать должное Розалии. Она не поднимала скандала, а просто еще сильнее поджала губы, развернулась и ушла по коридору. Вот кого я не хотел бы иметь своим врагом, так это товарища Землячку.
* * *
Кочка третья: восьмое марта, когда я наконец-то познакомился с семьей моей Маргариты. Точнее, с ее мамой. Эффектная женщина! Возраст ее не портил! Она могла еще кружить голову. Удивительно, что ее дочь отличалась красотой совсем иного рода. У мамы красота была вызывающая, красота напоказ. У Марго – красота скромная, не требующая излишней аффектации и подчеркивания. Ядвига Цыбульская (после развода она взяла свою девичью фамилию) была миниатюрной яркой брюнеткой, чуть худощавой, что было ей к лицу. В тридцатом году ей повезло, она попала в Мытищинскую городскую больницу к хирургу Александру Николаевичу Бакулеву, во время его дежурства. И уже через пол часа лежала на операционном столе. Тот блестяще провел сложнейшую операцию[33]. Да, этот мир не мой, это параллельная реальность. Еще один маленький штрих в копилочку. Через какое-то время появился родной дядя Маргариты, Яков Сергеевич Лурье, совсем молодой журналист, приехавший по своим делам из Ленинграда в Москву и очень удачно заскочивший к племяннице на огонек. Он был на восемнадцать лет моложе старшего брата, очень переживал после его отъезда в Париж, а сейчас хотел устроиться в какой-то журнал в Москве. Но ему было отказано, и горем он своим хотел поделиться с родственниками (Маргаритой). Застал же процесс сватанья, в советском варианте. Потом появился и Исаак Ильич, опять официальный муж Ядвиги, которая сообщила, что сегодня окончательно решила стать товарищем Шапиро. И тут меня как током ударило! Я не узнал в этом сильно худом, невысоком, чуть суетливом мужчине с высоким лбом, типично еврейским массивным носом некоего товарища Шапиро, недавнего старшего майора госбезопасности – одного из доверенных людей Ежова. Неужели его не расстреляли? Так нет же, вот он, передо мной… насколько я помню, Шапиро помог, очень сильно помог слить своего патрона. Ходили слухи, что Ежов был с ним очень близок, что, учитывая наклонности самого наркома означало… но отношения Шапиро с Ядвигой говорило совсем о другом. Конечно, существуют люди – бисексуалы, но как-то не похоже… В любом случае, вот, вспомнил! Шапиро оказал такую помощь следствию, что его расстрелять милостиво «забыли». Хотя приговор объявили. Так… Это что, многоходовочка получается? Меня под контролем держать? Или семью Лурье? Учтем-с! В итоге: девятого марта мы с Маргаритой посетили ЗАГС. Роспись нам назначили на двенадцатое, потому что раньше никак, сообщила мне извиняющимся тоном подозрительно вежливая и предупредительная руководительница ЗАГСом. Никак, товарищ Калинин мне ворожит!
