– Сильвестр, придется тебе кое-что царевичу намекнуть…
Сильвестр послушно кивает, выслушав план.
– Исполню, отче. Единственное что – не сейчас. Царевич в поход отправляется, не до того ему, все забудется. А вот опосля победы или поражения – тут и будет возможность…
– И то верно….
Мужчины проговорили еще долго. Потом Сильвестр ушел, а Симеон остался смотреть в окно и размышлять.
О чем?
Ну, хотя бы о том, что ему написали. Ведь иезуит всегда останется иезуитом, где бы он ни жил, кем бы ни прикидывался…
И, почти как в армии, он обязан был выполнять приказы вышестоящего начальства. Даже самые… жестокие.
Но ведь им виднее?
Горит на столе свеча. Но кажется, чудится на миг, что дымок над ней скручивается черными петлями злых намерений, готовых сомкнуться на горле противника.
Убить, уничтожить тех, кто посмел жить по своим законам, иметь свое мнение, верить своему сердцу…
Свободные и сильные люди не нужны паукам в банке. А то ведь и стекло разобьют, и пауков передавят.
* * *
– Сколько людей у нас будет?
Иван Дмитриевич Сирко[1], один из самых уважаемых казаков, посмотрел на Степана Разина.
– Более пяти тысяч человек у нас набралось, восемьдесят две чайки пойдет.
– Изрядно.
– Да и русские пойдут, разве не так?
– И русские. Мы до Азова спустимся, а там – вдоль берега. А за нами русские корабли.
– Все на кораблях пойдут?
– Так по берегу опасно. Вот ежели Керчь захватить да Перекоп – тогда можно будет и татар гонять. Хотя, может, кто и пойдет. Я сам покамест многого не знаю.
– Хорошо ли это? Русские всегда нашей кровью за свое добро платили…
Степан сдвинул брови:
– Мне ли не знать? Сам я брата потерял, а все ж таки… сволочь – она всякой бывает. И русской, и казацкой. И у нас Дорошенко чего стоил? Всех хотел под султана прогнуть…
– И то верно. Степан, я тебя с титешного возраста знаю, еще в люльке помню… Уверен ты в царевиче? Не подведет он? Ведь ежели что – твоя голова первой полетит, не простят казаки…
Степан вздохнул:
– Верю я ему, дядько. Другому кому не поверил бы, а царевича еще сопляком помню. Воля в нем железная была – и осталась. Он своих разменивать не станет. А ежели пошлет куда – я первым пойду. Потому что верю – то не просто так будет. Хватит уже поганым топтать нашу землю! Живем ведь от набега до набега! От стычки до схватки! Все разрознены, все землю, что одеяло, на себя тянут… Хватит! Что смогу – то делать буду.
Иван медленно кивнул.
Да уж, когда Дорошенко под султана пошел, разругался с ним атаман смертно – и пошел громить негодяя, так что не понаслышке о междоусобице знал.
– Что ж, веришь ты – и я тебе поверю. Но учти, коли что – пощады и тебе не будет.
Степан кивнул. А что делать? Сейчас он все поставил на кон, либо пан – либо пропал. И пропадать не хотелось.
– Ты ж не просто так зашел, Иван Дмитрич?
– Куда как непросто. Ты погляди, что за цидулька до меня пришла.
«Цидулька» выглядела очень солидно. Лист пергамента с большой печатью, шелковым шнуром… видел Степан такие.
– Дядько, никак тебя османы уважили?
– Оне… гниды! Да ты почитай, что пишут!
Степан кивнул и развернул свиток.
– Красота!
Я, султан и владыка Блистательной Порты, сын Ибрагима, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властелинами, несравненный рыцарь, никем не победимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться.
Султан турецкий Сулейман II[2].
– Сдаться ему, черту! Не много ль чести?
Иван кивнул.
– Ишь ты, никем не победимый. Не воевал, вот и не побеждали его, чего тут думать!
– И то верно. Отписать ответ да в поход собираться.
Иван хищно усмехнулся:
– Сам отписывать будешь?
Степан покачал головой:
– На такое и ответа-то достойного нет.
– Тогда отдай сюда. Мы ему отпишем!
Ответ писался при участии нескольких бочек горилки, писался настолько душевно, что некоторые выражения пришлось вымарать – боялись, как бы бумага не воспламенилась. Но и оставшихся хватило. И утром письмо полетело обратно, к султану, с заманчивыми предложениями. Казаки, грубый народ, сильно сомневались в происхождении султана и его видовой принадлежности, хотя и не знали таких определений. Зато были уверены, что он не убьет ежа голым задом, а потому не является рыцарем, тем паче – непобедимым. И предлагали ему совершить акт мужеложства со всем Запорожским войском, будучи при этом в пассивной позиции.
Одним словом, попытка наладить дипломатические отношения вторично – вдруг да отыщется еще один Дорошенко? – провалилась глубоко и с громким треском[3].
Софья, ни на что не обращая внимания, висла на шее у брата.
– С Богом, Алешенька. Молиться день и ночь буду, только живой вернись.
– Еще как вернусь! Не плачь, Сонюшка. Все хорошо будет!
– Я и не плачу!
Софья действительно не рыдала, считая, что слезы приманивают беду на воина. Пусть у ребят все будет хорошо. Алексей последний раз поцеловал сестренку и вскочил на коня. Соня обняла еще и Ивана.
– Вернись, Ванечка. Я за вас обоих равно молиться буду…
Иван тоже крепко поцеловал девочку… да скорее уже и девушку. Это Софья за всеми бегами и трудами не замечала, как округляется ее тело и наливается грудь, а вот окружающим это отлично видно было. В том числе и Ивану Морозову, который твердо решил вернуться – и поговорить с Соней. Но это потом, потом…
А пока он крепко поцеловал девушку прямо в губы. И тут же, пока Соня не начала задавать неудобные вопросы, выпустил ее из объятий и вскочил на коня.
– Ты тоже себя побереги, сестренка, – ухмыльнулся Алексей, разряжая обстановку. И парни тронули коней.
Софья стояла красная, что та малина, – и ощущала себя полной дурой. В таком деле ошибиться она не могла. Ваня ее… любит?!
Да. Судя по всему – да.
А она его?
Софья задумалась. И страстной любви, о которой пишут в романах, в себе не обнаружила. Только глубокую и искреннюю нежность. Все бы сделала для этих двух мальчишек.
Но вот что делать с этими чувствами?
А если Ванька погибнет?
Тогда пусть домой не возвращается! Она его сама убьет!
* * *
Всего на Крым двигалось более сорока тысяч человек. Учитывая уже имеющиеся в Азове тридцать тысяч – сила получалась весьма внушительной.
Почти пятнадцать тысяч вел Ян Собесский. Пять, даже почти шесть тысяч собрали казаки. Слишком уж их обозлило письмо турецкого султана. Нашелся умник – вольным запорожцам приказывать! И двадцать две тысячи шло под командованием царевича. А если уж точнее – то командовали войском все те же Хитрово и Косагов. Они организовывали марши, они брали на себя семьдесят процентов работы… Ну а почему нет?
К полякам они уже удачно сходили – турки удрали восвояси. Почему бы не повторить второй раз?
Да и из этих двадцати двух тысяч, почитай, десять тысяч было легкой конницы. Башкиры, калмыхи… те, кто отродясь татар не любил, а вот в седле они держались, как на коне рожденные. И уж пограбить, набрать рабов, трофеев…
В серьезном столкновении толку от них было немного. Но им предстояли не битвы. Им надобно было рассеяться летучими отрядами по степи и тревожить кочевья. Да сменить тех, кто зимовал в Азове, ежели те захотят.
Серьезных надежд на них Алексей Алексеевич не возлагал. Скорее на пушки, которые со всеми предосторожностями везли в обозе. На взрывчатку, которая хоть и получилась золотой, но и результаты давала бриллиантовые. На страшное зелье, которое с предосторожностями вручила ему Софья.
Греческий огонь.
Она называла это именно так, хотя и подчеркивала, что с первоначальным огнем сие зелье имеет мало общего.
Да-да, Софья добралась до бакинской нефти. В основном благодаря Степану Разину. Для казаков в тех местах ходить было несложно, а уж высадиться, где сказали, да набрать в бочки, чего попросили, – тем более. Степан и поспособствовал, еще пока Алексей Алексеевич в польских землях геройствовал. Получив несколько десятков бочек с нефтяным содержимым, Софья занялась перегонкой. Она знала, что надо сделать, и примерно представляла себе устройство перегонного аппарата – а кто его не знает после знаменитого фильма Гайдая? – а в школе могли довести ее идею до ума. И довели ведь, и даже смогли перегнать нефть, после чего и соорудили снаряды с греческим огнем. А что?
Керосин есть, сера, селитра, а самое главное – негашеная известь. При опытах сгорела насмерть оказавшаяся рядом скамейка, получили легкие ожоги и тяжелую взбучку лаборанты, которые плеснули-таки на греческий огонь водичкой – и Софья задалась вопросом безопасности. Огнетушители с углекислым газом рассматривались пока в перспективе, хотя идея была плодотворная. Получить его несложно, кинь карбонат в кислоту – и радуйся. Только получить мало, надо еще направить, надо еще, чтобы давление емкость не разнесло и коррозии не было… Одним словом – огнетушители надо было считать, а вот асбестовые полотнища выглядели более привлекательно, как и ящики с песком. Впрочем, ящики можно было обеспечить уже сейчас, а вот асбест чуть позднее. Хотя заказ Строганову Софья уже сделала. Пусть добирается до Баженовского месторождения. Эх, как же ей иногда не хватало нормальной карты, спутниковой связи и компьютера! Про почту упоминать не будем. Как работала почта во времена оны – и как она работала в XXI веке, сравнивать было страшно. Потому что лошади оказывались круче поездов и самолетов, а сравнение получалось не в пользу Софьиной современности. Или, по некоторым подсчетам, почту могли везти кругаля через Чукотку. Тогда – да! По срокам все сходилось![4]
