И вот еще что странно: почему я не помню последние минуты или часы перед тем, как мы поменялись местами? Или это все-таки мой персональный реалистичный кошмар, и я просто лежу под аппаратами и вижу живые сны?
Мы зашли в комнату, и я оглядел наше жилье уже осмысленным взором. Обычная юношеская берлога. В меру замусоренная, в меру разграниченная на зоны. Две панцирных кровати. Стояла такая у бабушки в саду, любили мы с двоюродными братанами на ней прыгать. Две совдеповские неубиваемые тумбочки с чуть перекошенными дверцами.
Неожиданно вспомнилось история знакомства моих родителей. Дверцы у этого лакированного предмета советского общажного интерьера все время приходилось чинить. Тумбочки хоть и добротные, но дверцы все время проседали, да и ножки у стульев подкашивались и норовили отвалиться. Вот девчонки-то и повадились просить парней отремонтировать, коменданта пока допросишься: то времени нет, то гвоздей. Заодно и женихов себе приглядывали порукастей да похозяйственней. Так и случались внезапные встречи и зарождались отношения. Так отец и приглядел веселую русоволосую девчонку, свою будущую жену, мою маму.
Интересно, а у Алексея Лесакова матушка жива? Я-то давно один по жизни, всех похоронил… И что делать, если да? Родная мать сына признает в любом облике, хоть калекой, хоть без лица. А тут считай сын и не сын вовсе, душа-то не его. Или все-таки сознание? Так, Леха, хватит философии, будем решать проблемы по мере их поступления!
Я присел на свою кровать и продолжил разглядывать незамысловатый пацанячий быт. Женька что-то собирал в сумку, возился у стола, потом у шкафа и не обращал на меня внимания.
Жекина сторона была увешана разномастными плакатами от популярных советских звезд тех времен до зарубежных грудастых певичек. Встречались даже вырванные страницы из журналов «Крестьянка» и «Работница» с нашими советскими красавицами. Помню, когда в школу в средне звено перешел, девчонки поголовно увлеклись песенниками.
Брали толстую тетрадку листов на девяносто шесть и записывали туда любимые песни советской эстрада, а в качестве украшения — вырезки из этих самых журналов, портреты звезд. В этих популярных журналах были даже развороты с фотографиями певцов и текстом песни с аккордами, а под Новый Год с календарем.
Я оглянулся на свою стену. На моей стороне висел один-единственный плакат с неизвестным мужиком на фоне заснеженных гор в горно-лыжном прикиде. Еще бы знать, кто он. Надо будет осторожно выяснить, чем увлекался Алексей.
Заглянул в прикроватную тумбочку. Внутри лежала электрическая бритва «Харьков» в кожаном чехле со сменными лезвиями и зеркальцем, вставленным в кармашек. Взял в руки, принюхался. Кожа все еще остро пахла, значит, недавнее приобретение. Интересно, откуда у студента-второкурсника такая дорогая вещь? Состоятельные по меркам Союза родители? Или заработал? Если заработал, то как?
Новые историки утверждали в своих умных книжках, что в конце семидесятых моральные нормы стали проще. Если вспомнить длину юбок, в которых ходили в то время советские девушки, то вполне соглашусь.
Юбочка Кати Снегирёвой из «Афони» не оставляла никакого простора для воображения. Зато фраза «вот мы в ваши годы такое не носили» звучала так часто, что молодежь в неё искренне верила. В том числе и я. Пока не посмотрел однажды семейный альбом в подростковом возрасте. И не увидел мамины наряды. Удивился.
Кстати, и родная коммунистическая партия потихоньку начала терять авторитет. Советские люди понемногу смелели, отказывались ходить на общественно-полезные мероприятия. И комсомольско-пионерским вожакам приходилось придумывать все новые и новые способы добровольно-принудительного шантажа.
Я хмыкнул про себя. С тех пор в этом плане мало что изменилось.
А я вот любил ходить с батей на демонстрации малолетним пацаном. Да и став старше, искал любой повод откосить от школьной обязаловки. То ли дело шагать в одном ряду с веселыми взрослыми мужиками завода «Полиграфмаш», с транспарантами и растяжками, с кучей шариков в потной ладошке и приколотым на грудь флажком. Когда уставал, отец сажал меня на плечи, и моему восторгу не было предела.
Маршировать вместе со школой мне претило. Топать в школьной форме в обязательном пионерском галстуке через полгорода на площадь Ленина в колонне недорослей под раздраженные окрики уставшей классной руководительницы. Еще бы она Анна Николаевна была довольна: очередной праздничный день, как и десятки других, она тратила не на свою семью, а на чужих детей.
Лимонад и пирожки в заводском буфете перед началом движения. Пирожные трубочка или корзиночка с белковым кремом после. А дома ждала мама и родня, и мы уходили дружной толпой на старое стрельбище на пикник! Шашлыки, бадминтон, футбол, первые купания в море на майских… Эх… Как молоды мы были…
— Леха, ты чего сидишь? Переодевайся! Мы и так опаздываем! Если Стрижаков начнет с нашей вышки, влетит нам по первое число!
«Вышка? Что за вышка и во что переодеваться?» — я огляделся в поисках хоть какой-нибудь униформы.
— Твоё барахло в шкафу, — ворчливо прокомментировал мою растерянность Жека. — Люська вчера притащила, да еще и отругала, мол, заняли все веревки своими плавками да майками! Подумаешь, цаца какая! — Женька повернулся ко мне лицом, и только тут я заметил, что на нем темно-синие шорты из легкой ситцевой ткани и белая майка-алкоголичка, эффектно обтягивающая подкачанный торс.
Я задумчиво окинул его взглядом, поднялся с кровати и пошёл к шкафу. «Как бы не спалиться, за Лесаковым и так сегодня косяк на косяке, если я еще одежду свою не признаю, Женька точно заподозрит неладное и врача вызовет… из психушки».
Распахнув дверцы шкафа, я внимательно оглядел нехитрый гардероб, разместившийся на вешалках и на полках, и задумался. Знать бы, куда мы идем на какую работу… Жекин наряд я оценил. Свой такой же обнаружил. А обувь? Этот паразит все еще стоял в тапочках возле зеркала и укладывал свой чуб, словно собирался на свидание.
Я уже хотел сработать под дурочка, и поинтересоваться, куда это друг-товарищ так прихорашивается, как вдруг вспомнил утреннюю Женькину болтовню про каких-то северянок, про то, что я кого-то обещал покатать на кораблике.
Так, предположим, работа на пляже. Я задумчиво окинул взглядом куцый набор обуви. На нижней полке стояли только кеды. Я не успел определиться, Жека прошел мимо меня к выходу и сунул ступни в темно-синие сланцы. Рядом стояли еще одни. Я рискнул предположить — мои. Быстро вытащив шорты и такую же майку, я, не стесняясь стащил с себя футболку и треники, нацепил «униформу», мысленно порадовался своему молодому спортивному накачанному телу, обулся и вопросительно уставился на друга.
— Пошли что ли?
— Сумку брать будешь?
Я оглянулся. На стуле возле двери валялась сумка из искусственной кожи с надписью Lada Avtoexport. Я ухмыльнулся: отец подарил мне такую же на десять лет. Хитро улыбаясь, предложил заработать рубль за внимательность.
Помнится, я целые сутки рассматривал этот шедевр советской кожгалантереи, пытаясь понять, что в нем такого скрытого или тайного. Пока, наконец, не обнаружил, разглядывая сумку с увеличительным стеклом, что машина на картине праворульная!
Мы не успели выйти из комнаты, как двери распахнулись, и к нам ввалился запыхавшийся пацан, по виду первокурсник.
— Стучаться не учили? — недовольно буркнул Женька.
— Здрастьте, — дерзкий пацаненок, глядя на нас нахальным взглядом, постучал по косяку. — Там это… Петрович объявил общий сбор в комнате отдыха. Срочно! Прям щаз! Быть всем!
Малолетний сайгак развернулся и, не прощаясь, помчался дальше по коридору. Через минуту мы услышали, как он врывается в очередную комнату и с порога тараторит ту же самую инфу.
«Надо же. И тут Петрович… Кто такой? Тренер? Педагог?» — размышлял я, топая за погрустневшим Женькой. Не иначе как у него на пляже срывалось утреннее свидание. Не повезло парню.
Мы спустились на первый этаж, свернули направо, ввалились в небольшую светлую комнату, и нестройно поздоровались на два голоса. Нам ответил такой же хор юношеских ломких басков и один прокуренный взрослый голос велел подходить поближе и слушать внимательно. Что мы и сделали.
