— Не курю, — ответил я.
— Сейчас у Славика поищем, — она быстро обшмонала карманы дедморозовой одежды, достала коробок спичек, явно побывавший в парочке автомобильных аварий. Прикурив, Снегурка с удовольствием глубоко затянулась.
— И куда же вы теперь? — спросил я.
— На базу, — устало ответила артистка. — Может, что потрезвее найдут. Поможешь до машины оттарабанить? — она кивнула на уазик-буханку, стоящую шагах в пятидесяти. — А то Михалыч отказывается этих уродов пьяных таскать. Вчера вот такое же, — она презрительно кивнула на Славика, что-то невразумительно мычащего, — в ухо ему дало. Обиделся шоферюга наш.
— Конечно, помогу, — сказал я. — Слушай, а можно будет минут на несколько дедморозную форму одолжить? Мне знакомых поздравить быстренько — и я отдам сразу.
— Если не надолго, то почему нет? — кивнула девушка, затянулась последний раз и бросила окурок в сугроб. — Понесли?
* * *
Минут через пять я вернулся к телефонной будке уже во всеоружии. Даже подарки переложил из «дипломата» в красный мешок. Черт, «двушек» нет. Ладно, тогда звонок для богатых, за гривенник. Они одинакового размера. Трубку сняла, судя по голосу, Инна, самая младшая Шишкина. С ней мы встречались аж однажды, когда она с Лизой приезжала. Помню, как же. Остальные встречи проходили без нее. Не могу сказать, что скучал без нее.
— Инна, здравствуй, это Андрей, приятель Лизы.
— Да уж мог бы не объяснять, не тупая, — выдала мне поздравление козявка.
— Ты с кем так разговариваешь? А ну дай трубку! — услышал я голос самой любящей меня женщины.
— Здравствуйте, Анна Игнатьевна, с наступающим, это Андрей, — протарабанил я.
— Слушаю, — ответила она голосом столь же ледяным, как и трубка у меня в руках. Приходилось даже держать ее чуть поодаль от уха, чтобы не отморозить.
— Анна Игнатьевна, тут так получается, что я с вами сегодня не смогу Новый год встретить. Не могли бы вы выйти на улицу. Всем семейством, так сказать. Хочу вас поздравить.
— Наверх что, подняться не можете? Ногу сломали?
— В некотором роде да, Анна Игнатьевна. Пожалуйста. Я вас не задержу.
Мне показалось, что я услышал «Черт-те что творится» даже после того, как она повесила трубку.
Я вышел из будки и помахал рукой Снегурке, курящей у уазика, мол, всё в порядке, красную шубейку и бороду на резиночке тырить не собираюсь. Ну, и занял место на стартовой позиции напротив входа в подъезд.
Похоже, Шишкина-старшая решила показать чудеса скоростного сбора. Всего семнадцать минут понадобилось ей, чтобы мобилизовать и вывести на улицу всё семейство. Очень уж ей хотелось увидеть меня с видимыми повреждениями организма, не иначе.
Первые несколько секунд они никак не реагировали, только Лиза крутила головой во все стороны, выискивая меня, наверное. А меня посчитали очередным ряженым, который идет в их подъезд. Так что для них всех было сюрпризом, когда я подошел и притворным дедморозным басом закричал:
— Дорогие Шишкины, позвольте поздравить вас с наступающим Новым годом и вручить подарки!
— Андрюшка! Ты? — крикнула Лиза, улыбаясь от уха до уха, и шагнула ко мне.
— Стоп! — выставил я руку вперед, будто супермен, собирающийся остановить «Камаз», мчащийся на полной скорости. — Не подходи близко!
— А что случилось? — удивленно спросила Елизавета. Но остановилась, как ни странно, И улыбаться не перестала. Может, подумала, что это часть шоу.
— Да ерунда. Мы сегодня на вызове были у инфекционного больного. Ничего страшного, но на всякий случай надо поберечься. Подарки были упакованы задолго до, так что вам надо только пакет для профилактики спиртом протереть. Или уксусом.
— Коля, стой! — крикнула Анна Игнатьевна, когда Шишкин-старший шагнул ко мне. — Ты что делаешь?
— Что было-то? — спросил он, не обращая внимания на жену.
— Менингит. Но я в маске был, в перчатках, и антибиотики принимаю...
— А, фигня, — махнул он рукой. — Давай, что там у тебя?
— Вот, — достал я пакет из мешка. — Надеюсь, разберетесь, что кому. Но на всякий случай — табак вам, бегемотики — Инне, а платок — Анне Игнатьевне.
— А мне что? — спросила Лиза.
— Что останется, всё тебе, — сказал я. — Счастливого Нового года!
* * *
Артисты подвезли меня до елочного базара. Вредная всё-таки работа у них. Железная печень нужна, чтобы праздники пережить. Но и заработать шанс тоже есть. Как в том анекдоте, где наш актер из провинциального ТЮЗа отказывается от съемок в главной роди у Спилберга из-за ёлок.
И игрушек купил. Стеклянные яблоки, шары, шишки, сани с Дедом Морозом, румяную Снегурку. Красота. Лет через сорок такое будут продавать за сумасшедшие деньги, а сейчас копейки стоит.
А ветки мне еловые выбрали. Так отдали, мол, всё равно выбросили бы. Мелочь, а настроение подняли. Даже захотелось запеть припев самой известной песни про первоянварское утреннее похмелье. А она написана уже? Да! Вон, из колонок где-то звучит, как по заказу поставили: «Happy new year, happy new year, may we all have a vision now and then of a world where every neighbour is a friend».
У подъезда столкнулся с родителями Томилиной. Мы с ними почти врезались друг в друга в дверях, я еле отпрыгнуть успел. С отцом ее, Александром Тимофеевичем, я ни разу еще очно не встречался — впечатление произвел самое благоприятное. Такой седоватый морщинистый “колобок” лет пятидесяти с лишним. А мама Лены, как увидела меня, сразу улыбаться начала, сбросив обеспокоенное выражение лица.
— Здравствуйте. Извините, что не подхожу — сами понимаете.
— Да уж, угораздило вас, — угрюмо сказал Томилин. — Не повезло.
— Да всё в порядке будет, вот увидите, — попытался успокоить я их.
— Мы там вам еды привезли, — начала рассказывать Клавдия Архиповна. — Чтобы отметить было чем. Телевизор отец приволок.
— «Юность», хоть и маленький, но показывает ого-го, — не удержался от похвальбы Томилин. — Ленка знает что там к чему. Ладно, неси свои ветки, с Новым годом тебя.
— И вас с праздником! — крикнул я и побежал к лифту.
Глава 4
— Дорогие друзья! Кремлевские куранты отсчитывают последние минуты 1980 года.
Причмокивающего Брежнева удалось включить в самый последний момент — «Юность», которую привезли родители Томилиной, все никак не хотела настраиваться, пришлось закреплять антенну за окном. На улице выла вьюга, снег слепил глаза.
— Уходящий год вобрал в себя многое: были в нем трудности и огорчения, были и успехи, и радости. Но провожаем мы его с добрым чувством. В год славного ленинского юбилея советские люди поработали самоотверженно и вдохновенно...
— Неужели ему не могут в ЦКБ сделать нормальный зубной мост? — Лена внимательно смотрела выступление Генсека, можно сказать, внимала каждому слову.
Брежнев и правда, говорил невнятно, выглядел откровенно плохо. Сколько ему еще осталось? Чуть больше года. В ноябре теперь уже следующего, восемьдесят второго, начнется гонка лафетов, после Брежнева умрут Цвигун, Суслов...
— В этой пятилетке сделан крупный шаг в развитии экономики. Повысилось благосостояние народа. Более 50 миллионов человек справили новоселье. ...
— Его на сильное снотворное подсадили плотно, — я хлопнул пробкой шампанского, разлил символически шипучку по обычным стаканам: бокалов у меня дома не было. — Поэтому и дикция нарушилась.
— Откуда ты это знаешь?
— У нас на курсе девочка учится — у нее папа в ЦКБ работает.
— Что за девочка? — Томилина ревниво на меня посмотрела, не выдержала, ущипнула за ляжку.
Мы валялись на матрасе абсолютно голыми — сразу после возвращения от Шишкиных я предложил произвести взаимный осмотр на предмет менингококковой сыпи. Процедура слегка затянулась, финал вышел бурным — Лена даже несколько раз ударилась головой об стену. Одеваться после секса было откровенно лень — да и праздничной одежды с собой у Томилиной не было. Остались голыми. Подруга сначала стеснялась, но потом привыкла, даже не боялась подходить к окну — благо метель скрывала все лучше любой шторы.
