упав.
Такого не может быть. Так не бывает.
Шум огня в ушах бился в такт сердца. Я почувствовала, как пламя заполняет вены жаром, вытесняя боль.
Нет. Это не может происходить со мной. Это безумие!
Каждый нерв, каждая клетка моего тела вспыхнула. Тягучее ноющее чувство скрутило мышцы, заставив рухнуть на колени. Я закрыла лицо руками и закричала.
Не знаю сколько я так просидела: минут пять, десять или полчаса.
Сознание нехотя приняло новою реальность. Когда жар огня растворился томной негой, а сердце замедлило бег, я смогла вновь подняться.
Только теперь я заметила тело мальчишки. Он лежал на боку, подогнув к груди колени. Мысли медленно ворочались в голове: нужно спасти, помочь.
Я побрела к нему, протянула руку, собираясь перевернуть на спину.
— Не смей. Если он жив, ты убьешь его, — из темноты послышался глухой голос.
Рядом с опрокинутой повозкой сидел человек. Темные влажные волосы спутанным колтуном опускались на его плечи. Мокрая от пота или дождя рубаха липла к груди и плечам. На коленях лежали руки, скованные широкой железной полосой, на ногах — короткая цепь, а на шее серебряный блеск ошейника. Загадочный пленник.
Чувствуя, как под ногами осыпаются пеплом мертвые стебли травы, я подошла к пленнику и склонилась над ним. Сквозь потеки пепла и крови на меня устало посмотрели темно-фиолетовые глаза.
— Помоги мне, и я помогу тебе.
В его голосе не было страха, скорее надежда человека, который после ожидания смерти вдруг увидел призрачный шанс на спасение.
— Что я должна сделать?
Он протянул мне скованные руки.
Я коснулась железа. Металл раскалился, несколько огненных капель упали на колени пленника. В нос ударил запах паленой плоти. Человек вздрогнул, с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы, но промолчал.
Как только его руки больше ничего не сковывало, он стремительно поднялся и оглядел мертвую поляну. Небольшими шагами, загребая цепью пыль, подошел к человеку в темном плаще. Уверенными движениями он обыскал тело своего надсмотрщика. В руках пленника мелькнули ключи, которыми он разомкнул стальные браслеты на запястьях и щиколотках.
Когда из его груди вырвался облегченный выдох свободы, я произнесла:
— Теперь мальчик.
Мужчина поднял на меня тяжелый взгляд. Показалось, что меня придавило фиолетово-ледяной стеной. Но когда в венах бьется пламя, разве боишься холода? Я выдержала безучастный взгляд, лишь крепче сжала зубы, в надежде, что не зря помогла этому человеку.
Мужчина кивнул и подошел к лежащему Валиду. Склонился над ним.
— Жив.
У меня отлегло от сердца. Я не желала его смерти, как не желала смерти другим. Хотелось подойти ближе, чтобы помочь, но мужчина остановил меня легким взмахом руки.
Он поднял мальчика на руки и перенес за границу выжженного круга, туда, где темнела под ночным небом зеленая живая трава. Затем обошел остальных.
Спокойно, уверенно бывший пленник переворачивал тела, отделяя мертвых от живых. В отблесках затухающего огня его высокая фигура скользила темным божеством, словно мрачный жнец, собирающий свои жертвы.
Только жнецом была я. Пусть невольно.
Ну за что мне это? Я посмотрела наверх — безучастная луна ответила холодным взглядом.
Пламя в моих венах отступало с легким покалыванием. Тонкие змейки огня гасили друг друга, сплетались клубком, сливались между собой, пока не осталась одна. Свернувшись калачиком в груди, она несколько раз вспыхнула и растаяла, оставив во рту горький привкус дыма.
Бывший пленник прикоснулся к моему плечу.
— Идем, — он протянул мне какие-то тряпки. — Оденься, теперь можно.
Только теперь я ощутила легкий ветер, скользящий по обнаженной коже. Так все это время я была голой?
Не обращая внимания на мой ступор, мужчина грубо сунул мне в руки тряпье, развернулся и отошел к повозкам райясов. Пребывая в прострации, я растерянно натянула принесенные штаны, халат, а затем брошенные рядом сапоги. Мысли метушились мотыльками, попавшими в плен уличного фонаря. Я растерянно потопталась на месте, не понимая, что делать.
Вскоре мужчина появился вновь, держа в руках плотно набитый заплечный мешок. Он окинул меня критическим взглядом.
— Если выжившие очнутся, ты будешь мертва, — бросил он бесстрастным тоном, а затем развернулся и пошел в сторону леса.
Я поверила ему, поэтому поспешила следом, стараясь не смотреть на мертвых людей. Жар в моем теле почти спал, и теперь его охватывала мелкая дрожь.
Вдруг кто-то схватил меня за ногу. Я взвизгнула и упала.
С обожженного лица на меня смотрели змеино-зеленоватые глаза человека в черном. На его губах расплылась гротескная улыбка. Он перевел взгляд на бывшего пленника, затем резко взмахнул свободной рукой, я отшатнулась — мимо промелькнула тень.
Испуганно я перевела взгляд на своего попутчика. В его бедре торчала черная рукоять ножа. Он выдернул ее, поднес к глазам лезвие, а затем вздохнул и спрятал нож.
Хватка на ноге ослабла. Ладонь зеленоглазого расслабленно скользнула по моей ноге и упала в пепельную пыль. Он тяжело выдохнул и, продолжая улыбаться, сомкнул глаза.
— Идем, скоро рассвет, — поднял меня на ноги мужчина, а затем прихрамывая, продолжил путь.
Как только деревья за нашими спинами скрыли бывшую стоянку, а солнечные лучи первыми иглами пробили темную листву, мои ноги подкосились. Охваченная дрожью, я рухнула в траву и разрыдалась.
Я проспала сутки. По крайней мере, так утверждал мрачный тип, идущий впереди меня.
Забавная вещь — сознание. Я прекрасно помнила вкус сливочного мороженого, которое покупал отец в старом обшарпанном ларьке на входе городского парка. Помнила аромат спелой клубники, что стоял в июльскую жару над огородом бабушки. Но события позапрошлой ночи вспоминала с трудом. Будто это произошло не со мной.
Память подкидывала жалкие обрывки черно-белых кадров: сожженная поляна с разбросанными телами, отблески огня в мертвых глазах, неподвижно лежащего Валида. Сквозь дымку забвения всплывали затертые чувства: боль, сожаление, отчаяние и облегчение, которое я испытала, когда чужие губы произносили слово «жив». Выжить повезло не всем. Нам повезло.
Здесь нет моей вины.
Так сказал попутчик.
Когда я дрожала в охватившей меня истерике, задавая вопрос: «Почему?». Ведь я не должна была выжить.
Он сидел рядом. Не старался меня успокоить. Не пытался унять рыдания. Просто молчал. И ждал. Лишь когда закончились слезы, а рыдания перешли в редкие всхлипы, он обхватил мое лицо руками, заглянул в глаза и произнес: «Здесь нет твоей вины».
Это прозвучало так обыденно, словно вереница трупов для него не в новинку. Захотелось оттолкнуть его, накричать, вырваться, но цепкий взгляд не отпускал, впивался в душу, опутывая ее паутиной спокойствия. Ему вторил голос: «Это случайность. Огонь мог выбрать любого. Тебе
