После третьего тоста народ добродушно загалдел, я шепнул Кускову, что пора сделать небольшой перерыв, можно развлечь людей музыкой и предложил переодеться в более удобное, подходящее для народного гуляния. Кусков кивнул, пошептался с соседом и тот, покивав, скрылся.
Вскоре то тут, то там заиграли гармошки, балалайки, а то и простые пастушьи рожки. Я толкнул Фернандо, чтобы к следующему, более длительному перерыву, поставили звукописец и доставили с "Юноны" валики с записями музыки. А сам вознамерился сменить опостылевший сокесарский мундир на более удобное облачение.
Пожалуй, гершалки одену и крестьянскую косоворотку, не стану иностранных гостей пугать военным видом красноармейской гимнастёрки, на суше мне более всего привычной. А то ещё подумают, что Княжество Русская Америка на тропе войны.
По здравому рассуждению совладельцу тела не стал ничего говорить, по ходу поймёт, а там будет уже поздно разворачивать оглобли.
Нагнулся к Кускову, шепнул: - Иван Александрович, на полчаса отлучусь.
Тот кивнул.
Когда народ разогрелся, улучил момент, улизнул из-за стола.
Незаметно отступил в тень и двинулся по освещённой керосиновыми лампами пока единственной улице Галичья в сторону порта и также единственного причала. Не доходя примерно трети пути от бухты, справа в зарослях услышал отчаянную возню и навострил уши.
Среди ребячьего Гомона почудился голос Петьки.
Не успел определиться с дальнейшими действиями, как Резанов толкнул меня в ту сторону. И в то же мгновение включился мой боевой режим.
Я скользил среди густых прутьев кустарника, где надо уклонялся, пригибался, перепрыгивал, стараясь ступать бесшумно, что в сокесарском облачении не так легко, мундир тормозил, то в одном месте, то в другом, сковывал движения. Все досадные помехи я отмечал краем сознания, но моё тело заученно и упорно преодолевало препоны. Ну не приспособлен для таких поз и телодвижений государев наряд!
Стараюсь держаться за наиболее густыми группами кустарника, в тени, луна светит ярко, и моя светлая одежда среди Кустов выделяется ярким пятном.
Скоро в просвете мельком увидел Суть происходящего. В кружке ребятишек двое вовсю мутузили друг дружку. Один повыше. В мелком признаю сына Резанова Петьку.
Обычно останавливаюсь, чтобы присмотреться к потасовке. Составить верное представление и принять взвешенное решение. Но тут гормоны Резанова впрыснулись в кровь, и он, перехватив управление нашим общим телом, с хрустом ломанулся напрямик.
Кто-то из местных ребятишек заметил и крикнул: "Атас, пацаны!" - и мальцы, словно стая Воробьёв порскнули в заросли. Ну, кроме переселенцев, поддерживающих Петьку, им округа незнакома.
Но что за растерзанный вид у отпрыска Резанова! Средней пуговицы на рубашке нет, воротник оторван, болтается на нитках, на коленке в штанишках дырка, глаз заплыл, губа разбита.
Скрываться уже не имеет смысла и я, с шумом раздвинув ветви, продираюсь на край поляны и, как в мёртвой сцене "Ревизора", демонстративно похлопал в ладоши:
- Браво, Пётр Николаевич! Что же это ты тут? Не успел приехать и сразу драться?
А мальчишка молодец, презрительно передёрнул плечиком, нехотя подошел.
- Об-ба! Герой, - с улыбкой потрепал я его по плечу: - С кем воевал?
- А-а, там, - он неопределённо махнул рукой в сторону.
- Ну, за что хоть бился?
И тут он помрачнел. Вздохнул, полез за пазуху. Вытащил разодранный в клочья лист бумаги. Точнее то, что от того осталось. В котором я не враз признал останки того самого самолётика:
- Вот... - не удержался, обиженно хлюпнул носом.
- Ну, зато отвоевал, - треплю мальчишку по вихрам, успокаивая.
