А наши дурачки только в раж вошли. Перепились после сшибки. Кто–то из николаевских слух пустил, дескать, аманаты измену мыслят. Народ и поднялся. Резня такая началась, страшно было смотреть. Правда, не всех пленников перебили. Чиж вон спас многих. Кого в дома к корякам подкинул, кого на корабли в тайники спрятал, кого просто выпустил. Через это бойня чуть на самих коряков не перекинулась, но тут уж Окунев парней в чувство привёл, сумел гнев погасить, николаевских осадили.
–Нас же всего шестнадцать дней не было! – чуть ли не простонал я. – Когда успели–то столько всего натворить?
Комков вздохнул.
–Погано вышло, что и говорить. Но что сделано, то сделано. Обратно не повернёшь.
Бросив на берег злой взгляд, я будто почувствовал, встречные взоры десятков людей. О моём возвращении уже знала вся крепость, многие вышли на берег и конечно, им было любопытно, что там в лодке перетирает начальство.
Уроды! Нет, ну какие уроды! Видимо было большой ошибкой подрывать сюда этот сброд. Хотелось ускорить темпы экспансии, но пока что конкуренты доставляли одну только головную боль. Из–за кучки отморозков рушились планы. И что теперь делать с этой гопотой? И как теперь убеждать алеутов, чем вернуть их расположение? А ведь ещё и война далеко не окончена. Пленники были какой–никакой а страховкой.
Только сейчас я начинал понимать, что Оладьин был не просто товарищем. Всё это время он был мне опорой. С ним я мог чувствовать себя спокойно среди головорезов фронтира. Зверобой умел ладить с людьми. Даже полные отморозки предпочитали прислушиваться к его словам. А, в крайнем случае, увесистый кулак подкреплял весомость сказанного. Как же мне его не хватает. Останься Василий в живых, уж он–то навёл бы порядок, не позволил бы севкиной провокации перерасти в поножовщину.
Мы высадились на островке и, нарочито игнорируя приветствия, прошли сквозь толпу. Промышленники из конкурирующей конторы поглядывали на меня искоса. Но вовсе не так, как поглядывают нашкодившие коты. Вины за собой они явно не признавали. Скорее гадали, чем вызвана хмурость.
Коряки держались отдельно от русских и смотрели скорее с ожиданием. Ирония судьбы – народ, который только недавно сам находился в положении алеутов, сражался за свои городки с казаками, перетерпел поражение, плен, в эту зиму выступил фактически на стороне имперского авангарда. И вряд ли корякам такая роль сильно понравилась. Рассказанную некогда сказку про медведя и охотника следовало держать в голове. Кредит доверия мог рано или поздно иссякнуть, и многое сейчас зависело от того, как я отнесусь к происшедшему.
Для начала я собрал только тех людей, над которыми имел власть – команды обоих моих галиотов, а также артель с "Иулиана", подчинённую мне на время похода. Люди едва поместились в казарму. Расселись на нарах, столпились в проходах. Мореходы и передовщики встали рядом со мной, а коряки во главе с Чижом заняли позицию возле двери, имея строгий наказ: чужих не впускать.
–Ну, вот что, друзья мои, – начал я. – Кто из наших с севкиными мерзавцами баловал?
Народ молчал. Безмолвствовал, чтоб его. Вместе с народом молчало и начальство. Молчал даже Окунев, что меня особенно расстроило. Круговая порука, кодекс молчания, корпоративная солидарность. Названий у этого дерьма много.
–Всё равно же дознаюсь, – сказал я.
–Да чего там, многие приложились, – сказал, вскочив с нар, Чихотка. – Когда драчка началась, не разбирали, кто начал и почему. Кликнули "наших бьют", ну все и пошли.
–Плевать мне на драчку, – бросил я раздражённо. – Кто в жило алеутское за бабами ходил? Кто диких обижал? Кто потом аманатов резал?
Матрос чихнул и уселся на место.
Парни так и не выдали товарищей, однако я продолжал ждать в полной тишине и те, не выдержав напряжения, сами выступили вперёд. Двое оказались с "Иулиана", один из команды Ясютина, ну а мой собственный корабль в тёплой компании извергов представлял Дышло.
–Больше никого? – спросил я.
–Никого, – буркнул Дышло.
–С николаевскими в деревню ходили?
–Ходили, – кивнул Дышло.
–Аманатов резали?
–Было дело.
–Всех четверых в шею! – вынес я вердикт.
Дышло молчал, опустив голову. Когда он трезвый, он вообще–то ведёт себя смирно. Мухи не обидит. Одна беда – от выпивки удержаться не может. Попал в дурную компанию, как сказали бы в иное время. Остальные трое смотрели на меня скорее со злостью и во всяком случае с непониманием.
–В шею, это куда? – уточнил Глотов. – На Камчатку? В Охотск?
–Если в Охотск то в кандалах, – отрезал я. – Не желают в кандалах, пусть уматывают на все четыре стороны.
–Куда же тут умотаешь? – возразил Шишкин.
–А мне плевать. Пусть вплавь до Камчатки добираются. Пусть к диким идут жить, к Севке в компанию просятся.
–Брось! – встал на защиту виновных кто–то из парней. – Ну, побаловались мужики с девками. На то они и мужики.
–На то он и девки, – добавил другой.
Я обвёл взглядом людей, которых считал лучшими на фронтире. Откровенных живодёров ни Окунев, ни Оладьин не приглашали. И всё же половина из них находила наказание слишком суровым. Они не видели в проступках товарищей серьёзной беды, несмотря на то, что через их глупость могли погибнуть другие. Вся колония могла погибнуть. Втолковывать эти элементарные вещи я даже не пытался. Что толку? Даже начальники оставили проступки своих людей безнаказанными. А подсуетись они вовремя, глядишь, и избежали бы конфликта.
–Как решил, так и будет, – устало сказал я. – Кому не по нраву уговор, может валить вместе с этими недоумками.
Я повернулся к Дышло и его подельникам.
–Короче говоря, три дня на сборы и чтобы духу вашего здесь больше не было.
–А что с заработком? – спросил один из камчатских.
–Получите расчёт у Макара.
Наше закрытое совещание привлекло внимание всех прочих обитателей крепости. Когда дверь казармы, наконец, раскрылась, выпуская во двор гудящую толпу, там её встретила не менее внушительная, но молчащая толпа конкурентов. И я решил, что нет смысла откладывать разборку с главными зачинщиками. Но сперва нашёл в толпе Бочкарёва и Толстых.
–Своих, кто в насилии и погроме участвовал, я наказал, а с вашими мерзавцами вам самим разбираться, – сказал я. – Но спускать не советую. Иначе другим повадно будет. Лучше уж малостью обойтись, чем каждую зиму такую канитель терпеть.
Не дожидаясь их реакции, я повернулся к николаевским, которые стояли особняком.
–У нас уговор был диких не трогать? – напомнил я. – Был. Вы его нарушили. Ещё осенью разбоем занялись. Через это и война случилась. Сколько погибло людей, а вам не впрок наука пришлась? Теперь уже с местными поцапались, аманатов побили?
Сейчас мне не требовались ни оправдания, ни ответы, а потому резюме прозвучало почти без паузы.
–Тебя предупреждали, да ты не понял, – обратился я напрямую к Севке. – Так что убирайтесь отсюда подобру–поздорову.
Некоторое время крепость молчала.
–Как то есть, убирайтесь? – возмутился Севка.
–Садитесь на корабль и отваливайте.
–А не много ли на себя берёшь? – выступил Дурнев.
–В самый раз.
–И как же ты нас отсюда вышибешь, силой что ли? Из пушек палить будешь?
Николаевские зашумели, одобряя своего морехода. Мои парни молчали. Им и без того хватало чего переваривать.
–Стрелять не буду, сами уйдёте, – заявил я. – А останетесь – с голодухи загнётесь или от цинги. Из моих запасов больше ни зёрнышка не получите. Да и делать вам тут больше нечего. Зверя выбили. А на потаённые острова я нарушителей уговора не поведу.
–Из–за девок поганых парней кидаешь? – перешёл в наступление Севка. – Из–за диких дружков своих? А твой Макар не эти ли самые меха из наших мешков вытягивал? Считай, половина промысла в твои амбары перекочевала. И спроса не возникало, откуда они взялись.
