— Со временем и мы будем зарабатывать, но нужен толчок.
— Этот толчок у проклятых капиталистов называется инвестициями. А я все свободные средства вкладываю в строительство города и кораблей. Между прочим, кораблестроение — твоя идея. Ты же сам настаивал на том, чтобы сосредоточить усилия именно на шхунах. А теперь что? Игрушка надоела? Предлагаешь всё бросить и заняться свободным поиском? Распылить средства на изобретения, которые нам если и понадобятся, то ещё очень не скоро? Кончится тем, что мы останемся с посредственной паровой машиной посреди заброшенных колоний. Так сказать Верхняя Вольта с паровозами.
— Хорошо, — сказал Тропинин. — Бизнес так бизнес. Давай сделаем так. Выделим Новые верфи в отдельную компанию. Ты будешь закупать у нас шхуны, скажем по три тысячи рублей за штуку и продавать по разумной цене все комплектующие до той поры пока они не появятся здесь.
Компания будет работать на хозрасчете. С твоим финансовым участием, но под моим контролем. И будет дополнительно зарабатывать на сторонних заказах. Для начала запущу ту же регенеративную печь. Мы будем зарабатывать на чугунном и стальном литье, на шанцевом и скобяном товаре, плугах, сковородах, котлах, а со временем, когда научимся выделывать хорошую сталь — на мореходных приборах и хирургических инструментах.
— Если сможешь на всё это добыть железа… — напомнил я.
— Найду со временем! — заверил Лёшка. — А всю прибыль компания будет вкладывать в изобретения, в опытные машины. Усовершенствуем оружие для начала, надеюсь против этого ты возражать не станешь?
— Не стану.
— Но какие-то начальные средства всё равно необходимы. А также литература, оборудование, приборы, реактивы, материалы для экспериментов, образцы для копирования.
— Всё это нужно искать в Англии, Франции, Швеции, — буркнул я, вполне представляя, кому именно придётся взять на себя доставку. — И потом, куда ты намерен сбывать свой хай-тек?
— В Англию, Францию, Швецию, — Лёшка улыбнулся. — Не вечно же мы будем в изоляции? А чтобы убедить единственного на побережье инвестора, я готов построить что-нибудь эдакое. У меня просто руки чешутся, так хочется подкоптить здешнюю атмосферу.
— Я не единственный инвестор. Вон, можешь попросить денег у Бичевина. Ему всё равно некуда их здесь тратить.
Бичевин со своим кабаком вымывал у населения большую часть наличной монеты. Часть этой монеты я возвращал, поставляя ему разные статусные вещи — мебель, часы, ковры. Часть он тратил заказывая стройматериалы или продовольствие. Но значительную долю ему приходилось укладывать в сундучки.
— И у него попрошу, — заверил Тропинин. — Чем больше средств, тем лучше. Хочешь пари?
— Пари? Нет, не хочу.
— И всё же, — дожимал Лёшка. — Давай так. Я берусь изготовить паровую машину из подручных материалов. Даже винтика ни тебе, ни кому-то ещё не закажу. Но если она заработает, ты откроешь мне неограниченный кредит.
— Заработает? — продолжал ворчать я. — Лучше бы она сразу заработала кучу денег.
— Ну, так как?
— Хорошо, уговорил, — я решил, что почти ничего не теряю. Неограниченный кредит ограничивался поставками, которые всё равно контролировал я. — Только сперва доведи до ума свой конвейер. А потом уж берись за что хочешь.
Глава тридцать вторая. Флот
Глава тридцать вторая. Флот
Понемногу Тропинин наладил конвейер. В двухэтажном кирпичном здании работала особая мастерская, где делали измерительные приборы, готовили точные инструменты, проводили опыты с материалами и разрабатывали производственные схемы. Она постепенно превращалась в конструкторское бюро и рассадник технологических новшеств, а Лёшка мечтал пойти дальше и создать на этом месте технологический институт.
Пока же здесь собирались старые мастера во главе с Березиным и Чекмазовым, а также наиболее продвинутые из рабочих. Постепенно из них сложилось ядро энтузиастов, увлечённое поиском решений, изобретательством и наукой. Они часами торчали у конвейера, наблюдая за работой и пытаясь найти более эффективные технологические решения. А Тропинин, не довольствуясь этим, объявил премию за каждое рацпредложение и еженедельно собирал народ на мозговые штурмы.В организацию производства, в конструкцию вносились поправки.Придумывались различные приспособления, позволяющие ускорить и облегчить процесс.
Усилиями КБ шхуна теперь собиралась за три недели, если не учитывать время на подготовку материалов, и Лёшка, похоже, решил, что достиг предела.
— Тихий океан наш! — пафосно объявил он, когда очередная шхуна сошла в воду и была притянула лебедкой к причалу, на котором устанавливали оснастку.
* * *
Окунев получил повышение и возглавил всю морскую часть. Он отбивался как мог, хотел по-прежнему стоять у штурвала, бросать вызов стихии. Но мне нужны были опытные люди в руководстве. Всё контролировать самостоятельно я просто не успевал. Да и не хотелось терять старого друга. Он старел и слишком долго искушал судьбу, а каким бы современными не являлись наши корабли, во власти океана они превращались в щепки.
Теперь старый капитан инспектировал корабли, команды, давая разрешение на отплытие или швартовку. Он подписывал корабельные крепости (фиктивные с точки зрения империи бумажки), утверждал судовые роли и выдавал журналы; надзирал за архивом, куда сдавались документы после плавания. В круг его обязанности входил карантинный досмотр, санитарная инспекция, присмотр за навигационными знаками и маяками (которых мы пока не имели), разрешение споров, заверение контрактов на фрахт и много чего ещё. Обычно такая должность называлась капитаном над портом, но я в шутку называл товарища адмиралом.
Окунев и несколько его помощников заняли здание портовой конторы, которое наконец-то начало выполнять своё назначение. В главном зале на большой вывешенной на стене карте с помощью булавок и нитей отмечались маршруты кораблей и примерные даты их прибытий и отправлений. Здесь же функционировало нечто вроде клуба капитанов и биржи матросов. Мне не хотелось прикреплять людей к кораблям точно крестьян к земле, поэтому капитаны сами набирали команды из добровольцев, а в случае конфликта, те могли сменить корабль после завершения рейса.
Шхуны вообще оказались весьма демократическим институтом, отвечающим духу фронтира, а значит и моим устремлениям. Морская дисциплина, доходящая на военных и торговых судах до деспотизма, обуславливалась не в последнюю очередь сложностью управления парусами. От слаженности действий десятков людей зависел успех эволюции, а часто и жизнь корабля. Потому на всех парусных флотах матросов старались превратить в приводные механизмы капитанской воли. На шхуне же критичная обстановка, требующая слепого повиновения, случалась редко. Любой парус могли поставить, убрать, зарифить или переложить несколько человек. Причём каждый матрос действовал осознанно, понимая смысл маневра, а зачастую предугадывая команду капитана.
Кроме того, два офицера и три-четыре матроса не могли долго держать дистанцию. В таком маленьком коллективе слишком строгая субординация просто не оправдывала себя. Шканцы не имели священного значения. Артельные традиции не давали капитану абсолютную власть над командой и базировались больше на авторитете и общем осознании опасности.
* * *
Дел для нашего флота хватало, хотя поначалу далеко не все маршруты могли быть загружены полностью. Едва спущенная на воду шхуна проходила испытания и получала капитана с командой, мы отправляли её в рейс.
Пока вся экономика держалась на моих поставках, это была не страна, а песочный замок.Мне не терпелось открыть торговые маршруты в Европу, Адаманское и Аравийское моря или хотя бы в Китай.Но нашими ветеранами я рисковать не хотел, а молодые мореходы ещё не обладали нужными навыками и опытом. Вот пусть походят несколько лет вдоль берега и Алеутской дуги, пусть освоят маршруты от Чукотки до Калифорнии, попрактикуются в навигации. Тогда можно будет предпринять и дальнее плавание.
