Ознакомительная версия.
Лишь поздно вечером, когда все домашние дела были улажены и домочадцы легли спать, Юншань решил вызвать жену на откровенный разговор.
Она сидела у своего столика с зеркальцем. На деревянной подставке красовалась её первая стальная роза, созданная в первые месяцы их супружества. Цветок был попорчен попаданием стрел мятежных киданей Ванчжуна, но сохранил и свою прелесть, и свои странные свойства. Кажется, он должен хранить дом и семью, так Янь говорила… На стене, прямо над столиком, когда-то висела миниатюра на шёлке – дорогое украшение для дома провинциального оружейника. Сейчас она красовалась против окна, а её место над столиком заняли парные кинжалы. Те самые, которые жена выковала в честь рождения близнецов – когда окончательно выздоровела и смогла встать к наковальне. Но сейчас она смотрела не на эти памятные вещи, а на нож в потёртых кожаных ножнах и с видавшей виды рукоятью. Мягкий свет фонарика выхватывал из темноты лишь этот нож, лицо и руки женщины, одетой в тёмное домашнее платье. И Юншаню на миг показалось, что они сами излучают свет.
Он не спеша подсел к супруге.
– Можно? – спросил он, протянув руку к ножу, но не касаясь его.
Он был хозяином в своём доме и имел право брать без спроса что угодно. Но семь лет назад они с Янь заключили нечто вроде негласного договора о взаимном уважении, и ни разу от него не отступали. О настоящем уважении, а не том, что предписано в установлениях.
– Это нож отца, – тихо сказала жена, кивнув в знак согласия. – Мне его передал этот… незнакомец.
Нож некогда был великолепен и весьма богато отделан, это Юншань определил мгновенно, намётанным глазом опытного оружейника. Покойный тесть однозначно был великим мастером: такую отделку клинка ни он сам, ни жена, ни его знакомые мастера воспроизвести бы не смогли. Серебро по булату. И какой тонкий узор – загляденье! Но то, во что за семь лет этот нож превратили, заставляло вспомнить самые чёрные ругательства. Тот, кто так обращается с драгоценными клинками, заслуживает самой суровой кары, как в жизни, так и в посмертии.
– Не представляю, что нужно было делать ножом, чтобы довести его до такого состояния, – пробурчал он, бережно вкладывая его в ножны.
– А я не хочу даже представлять, – тихо ответила жена. – Семь лет… Семь лет убийца ходил с ним, и это всех устраивало. Пока его хозяину не заблагорассудилось со мной договариваться.
– Надеюсь, ты настояла на встрече здесь, в Бейши?
– Да, любимый.
– Ты им не веришь.
– Не верю.
– Не понимаю, как можно о чём-то договориться с тем, кому не веришь.
– Не переживай, любимый, они мне тоже не верят. Но договариваться будут. Видно, им очень нужна та вещь. Так нужна, что они даже готовы ненадолго отставить в сторону свою спесь. Кроме того, переговоры между сторонами, которые друг другу не доверяют, как раз и называются политикой. Была бы здесь принцесса, она бы подтвердила.
– Должно быть, я совсем плохой политик, – усмехнулся Юншань. – Но почему мне кажется, что ты чего-то не договариваешь?
– Потому что сама не всё знаю и не во всём уверена, – жена невесело вздохнула. – С… этими ни в чём нельзя быть уверенным. Потому… Я лучше подожду, когда явится переговорщик.
С минуту примерно в комнате царила такая тишина, что можно было услышать тихий шорох одинокой мыши, рискнувшей забраться в циновки, сложенные в гостиной. Безлунная, безветренная ночь доносила едва различимые голоса – перекличка стражников, патрулирующих улицы. Где-то в отдалении, в чьём-то доме заплакал младенец… Муж и жена сидели рядом друг с другом и думали о будущем, которого у них пока ещё нет.
– Янь, – Юншань решился первым нарушить эту тишину, и жена вздрогнула, когда он коснулся её руки. – А давай-ка выпьем по чашечке вина. Того, согдийского, которое мы недавно купили.
Он знал, что жене не нравятся такие предложения. Янь всегда бурчала на него, когда он возвращался домой, пропустив чашечку-другую в компании своих мастеров: «Какой пример ты мальчишкам подаёшь, отец?» Но сейчас… Она, сперва очень знакомо поджав губы, внезапно задумалась, а затем кивнула.
– Ты прав, – сказала она, поднимаясь. – По чашечке винца – это самое то сейчас. Сюда принести, или пойдём за стол?..
…Согдийское было хорошо тем, что от него шумело в голове во время питья, а не наутро после оного. Конечно, чашки мало, чтобы основательно набраться, но пить по пробуждении хотелось зверски. А женщины, как назло, извели всю воду в доме на готовку. Жена и старшая дочь при виде хмурого лица хозяина дома понимающе переглянулись.
– Ши! – крикнула супруга. – Возьми чистое ведро и принеси воды.
Обычному слуге было бы достаточно сказать, чтобы просто принёс воды, но не этому. Нужно было обязательно уточнить, что ведро чистое, для питьевой воды, а не для мойки посуды. Ши – хороший мальчик, исполнительный, но придурковатый. Ходит как во сне, выполняет всё, что велят хозяева, ни с кем без приказа не заговаривает… Какое-то тихое помешательство, и не похоже, что врождённое. Хотя… На людей с ножом не кидается – и за то спасибо.
Вода. Холодная, чистая, воплощение блаженства. Лишь выпив подряд две чашки, Юншань заметил, что жена тоже выглядит не лучшим образом. Хоть она и плеснула себе вчера половину от его доли, но ведь сколько лет вообще хмельного не пила, и потому в голову оно ей ударило сильнее. Ничего. Сейчас вода в котелке вскипит, дочка родителям чаю нальёт, глядишь, легче станет. Во времена его недолгой армейской службы чаю солдатам не полагалось – тогда только-только это господское питьё начали по зажиточным домам употреблять. Ох, как же было ему плохо, когда перебрал того мерзкого пойла, что взяли у крестьян вместе с зерном в счёт военного налога… Сейчас не то. Согдийское – достаточно крепкое, чтобы вызвать утреннюю жажду, но и достаточно чистое, чтобы с него не рвало до желчи, как его тогда. Даже вспомнить стыдно.
Дочка – умница. Сразу сообразила, какой крепости чай заварить, что, кстати, наводит на не вполне почтительные мысли насчёт её покойного свёкра и ныне здравствующего, хвала Небу, супруга. Наслаждаясь ароматом и вкусом напитка, Юншань ненадолго позабыл о тревогах дня сегодняшнего. Зато жена, кажется, ни о чём не позабыла, судя по выражению её лица. Её снова тревожила неизвестность.
В комнате, где сейчас временно обитало семейство Чжоу, тихо запищал малыш. Сяолан, смущённо извинившись, оставила родителей одних за столиком и ушла к ребёнку.
– Несладко ей сейчас, – тихо посетовала жена, едва дочь скрылась в комнате. – Муж болен, сын совсем крошка, а свекровь… Ну, ты видел, что это за штучка. Она, кстати, ушла на рынок.
– За покупками? – удивился Юншань.
– Слуг нанять.
– На рынке, – мастер Ли произнёс это с непередаваемой иронией. – Слуг. Могу себе представить, кого она там наймёт.
– Или никого, – жена отхлебнула подостывший чай, – или такое отребье, которое на порог в приличный дом пускать нельзя.
– Откуда такая уверенность?
– Слухи о ней нехорошие ходят, любимый.
– Если не секрет, какие? – Юншань крепко заподозрил супругу в том, что она опять пустила в ход излюбленное женское оружие – сплетни.
– Да так, всякое болтают… Ну, например, о том, что она нисколько не печалится по поводу гибели мужа. Или о том, что внука своего даже на руки ни разу не взяла. Или что пытается избавиться от невестки, которая ей жизнь спасла… Не обращай внимания, любимый, это всего лишь базарные слухи.
– Из-за которых Таофан действительно не сможет нанять достойных слуг в их дом… Зачем это тебе?
– Не мне. Сяолан и её мужу. Хватит им у мамы на сворке бегать. Ливэй мужчина, вот пусть он и покажет, какой из него глава семьи. Слава богу, поправляется, ходит уже. Если у него духу не хватит перехватить власть у матери, когда она опозорится с наймом слуг, тогда я уже и не знаю, чего желать. Наверное, и впрямь его развода с Сяолан.
– Ливэй не показался мне маменькиным сынком. Он почтительный сын, не более того.
– Но сейчас он нездоров и всецело зависит от мнения матери. Если это вовремя не преодолеть, получится тот самый маменькин сынок. Серьёзное ранение – это такой удар по… душе, что может сломать и сильного человека.
– Сяолан уже говорила с мужем?
– Да.
– И что он?
– В общем – согласен. Но ещё не знает, как это провернуть, не оскорбив мать. Всё-таки он её очень любит.
– И потому ты решила немного помочь ей осрамиться в глазах сына?
Жена лукаво улыбнулась.
– Некоторым такие встряски идут только на пользу, – проговорила она.
В гостиную из кухоньки вышел Ши с корзиной для угля. Судя по доносившемуся перестуку посуды, Хян покончила с кормлением кур и затеяла приготовление завтрака. Солнце-то уже взошло, скоро обоим мастерам в кузницу отправляться. Не на голодный же желудок это делать, согласитесь.
– Не боишься, что однажды и против тебя так настроят весь город? – поинтересовался Юншань.
Ознакомительная версия.
