Спина все еще болела, но не так сильно, как раньше. А главное — начали на нет сходить ломки. Видимо, Баталов просто не успел плотно подсесть на морфий.
— Да вы прямо расцвели, барин, — я добился даже похвалы за обедом у Кузьмы. От слуги опять попахивало алкоголем, но так, умеренно. Я даже задумался о том, чтобы тоже отметить свои успехи — рюмочкой белой. Спросить водки не успел — на лестнице застучали шаги, в комнату зашли Серафим и незнакомый пучеглазый полицейский в шинели и фуражке. Оба поздоровались, перекрестились на образа, замялись в дверях, не зная, что делать.
— Кузьма, прими у господ верхнюю одежду и принеси стулья, — первым очнулся я.
— Прошу прощения за беспокойство, Евгений Александрович, — священник переглянулся с полицейским. — Мы с Емельяном Алексеевичем только что из Екатерининской больницы. Пытались передачу оставить для доктора Зингера. Я бы исповедовать его мог при желании…
— Не томите отец Серафим! — ускорил я священника.
— Доктор совсем плох. В беспамятстве третий день.
Полицейский пригладил пушистые усы, опять перекрестился. Пучеглазый оказался местным участковым приставом Блюдниковым. Фактически главой УВД района, переводя на современный мне язык. В ведении Блюдникова был весь Арбат вплоть до Троицких ворот, Остоженка и Никитская улица.
— Евгений Александрович! Арбату нужен свой доктор.
Пристав быстро освоился, уселся со священником за стол. Даже согласно кивнул, когда Кузьма вынес водку в графине и рюмки.
— Пять тысяч душ пашпортного составу, отходники, купцы, горожане — все уже воем воют, найди нам доктора.
— Почему же вы этим занимаетесь, а не градоначалие?
Визитеры заулыбались.
— Они там без барашка в бумажке не почешутся, — пояснил Блюдников. — А у меня супруга третий день дохает так, что стены дрожат. Вести ее в Екатерининскую? Так ее там не примут.
Я задумался. Вот она, местная арбатская власть, сидит передо мной. Не генерал-губернатор на Тверской управляет городом — а вот такие люди. И поди им откажи…
— Господа, вы же знаете, что я повредил спину.
— Все понимаем! — Серафим аккуратно, без «маханий» выпил свою рюмку, занюхал хлебом. — Хотя бы несколько дней приемных. Вторник и четверг. С нашей стороны — любая помощь. Объявим среди прихожан сбор средств, да и тузы наши арбатские не поскупятся. Так, Емельян Алексеевич?
Пристав, косясь на бутылку, согласно покивал.
* * *
Четверг наступил уже на следующий день. Серафим оставил мне на бумажке адрес — дом Пороховщикова, прием с девяти утра до часу дня, потом обед, который мне сервируют в местном трактире, а после этого уже до упора — с трех пополудни до самого вечера. К бумажке прилагались ключи. А вот трудовой договор не прилагался. С зарплатой тоже ясности не было — чего-то мне там тузы соберут, а когда и сколько — не ясно. Деньги от студентов уже заканчивались, опять «семейство Баталовых вплотную подошло к финансовой пропасти».
Давши слово — держись, не давши — крепись. Взял с собой главный врачебный инструмент — часы-брегет, и по свежевыпавшему снежку доковылял, опираясь на Кузьму, до дома Пороховщикова. Вот и утренняя гимнастика у меня. Сильно лечебная. Грохнешься на нечищенной брусчатке — по второму кругу сломаешь спину.
Приемный покой Зингера находился в полуподвальном помещении в правой части дома. И там стояла конкретная такая холодрыга. Две длинные комнаты (зал ожидания и смотровая, совмещенная с кабинетом) были напрочь выстужены открытой форточкой. Из оконных щелей невыносимо сквозило, и я первым делом отправил Кузьму за газетами и варить клейстер. Будем утепляться. Сам же занялся двумя печками — благо, возле них лежали дрова и розжиг. Вот отлично. Просто замечательно — у дома нет центрального отопления, выживай как можешь.
После того как в печках разгорелся огонь, я осмотрел помещения. В первой комнате стояли лавки. На этом вся обстановка заканчивалась. Во втором — была ширма, кушетка, письменный стол, пара стульев, раковина с рукомойником, который заполнялся водой сверху. На стене прибита полочка — на ней стояли медицинские справочники. Еще был в наличии довольно просторный шкаф, запирающийся на второй ключ на связке.
Открыв створки — я обнаружил «аптеку». На полках стояли различные склянки с таблетками, каплями, лежал набор хирургических инструментов. Разумеется, слуховая трубка и жгут. А еще целый ящик разных трав, которые были рассортированы по бумажным конвертам. Ромашка, очанка, аир болотный, чего тут только не было. Вот и лечи, как хочешь. Что там доктор выписывал в фильме «Не горюй» у Данелии женщине упавшей с пяти ступенек? Подорожник?
Пришел Кузьма. Начал, вздыхая, заклеивать окна.
— Как закончишь — сделай мне чаю. И себе тоже, — распорядился я.
— Дык чайника нет. Надо за ним идти домой.
— Так сходи! И заодно инвалидное кресло притащи — мочи нет ходить.
— Раньше бы сказали, когда за газетами посылали!
— Вот ты мастер пререкаться… Перед уходом — залей воды в рукомойник!
Я, перебирая руками по столу, добрался до стула, со счастливой миной приземлил пятую точку. Так, теперь посмотрим, какую документацию должен вести московский доктор. На столе в беспорядке были навалены рукописные врачебные карты. С ятями и фитами я уже освоился, почерк к удивлению был разборчивый, все в принципе понятно.
Чего только в картах не было… Капкан для ног — подагра, вороньи сапоги — трещины на ступнях. И грудная жаба, по научному — стенокардия. Понятно, что не лечится. Она и в будущем будет бичом врачей и скоропомощников.
Много было карт женщин с грудницей. Я так понял, что так Павел Тимофеевич помечал мастит. Из лечения в основном назначались разные травяные сборы, прогулки, усиленное питание. Самой собой, микстуры. Те самые, с наркотиками. Некоторые названия ставили в тупик. Ну что такое, например, чесоточный морс с розовым маслом? В чем лечебный эффект? Загадка. Лекарства фасовались не только в привычные таблетки, порошки и мази, но и в забытые уже «лепешки», «кашки»…
К удивлению, в приемном кабинете присутствовала и государственная отчетность. Зингер вел аптечный журнал отпуска лекарств, плюс некие списки пациентов с диагнозами и назначениями для медицинского департамента при МВД. Сто лет пройдет, а врачи все так же загружены писаниной. Причем в буквальном смысле — все документы заполняются от руки, все заверяются личной печатью доктора. Который у меня не было. Вот сюрприз! Надо ехать в министерство внутренних дел, разбираться. Или дома поискать, должна где-то лежать, наверное. Не могла ведь ее актриска на память забрать?
Первый пациент нарисовался быстро. Некий шумный армейский поручик, с традиционными подкрученными усиками и не менее традиционным выхлопом от ночного кутежа.
— Доктор, я к вам по деликатному поводу!
— Представьтесь сначала.
— Поручик Радулов. Станислав Сергеевич, — военный даже щелкнул каблуками сапог. Потом сняли шинель, отряхнулся от снега. Здравствуй настоящая русская зима. Морозы за сорок, метели… А ведь я к такому совсем непривычный! В будущем если минус двадцать стукнет в столице на пару дней — все, тушите свет. Ледяной апокалипсис наступает.
Ладно, привыкну.
— Евгений Александрович Баталов, — назвался я, вытащил из стопки чистую карту. Начал заполнять. Возраст, род службы… Пока писал, резко осознал, что приемному кабинету очень скоро понадобится, во-первых, уборщица. А во-вторых, мне кровь из носа нужен фельдшер. Без помогайщика, я тут очень быстро сдохну, особенно, если поток пациентов будет большой. Ладно, полы может помыть и Кузьма. Хотя начнет ныть. Но как без фельдшера?
— На что жалуетесь? — начал я с традиционного вопроса.
Поручик вздохнул, выглянул в соседнюю комнату. Там никого не было, Радулов плотно прикрыл дверь, помявшись, произнес:
— На жопу.
Ну вот. Первый геморрой на мою голову. И как его лечить? Лигирования нет, свечей нет. Прописывать холодный огурец внутрианально? Даже не смешно.Так, главное сохранять на лице покер-фейс, не улыбаться, вообще никак не реагировать. Еще обиженных пациентов мне не хватает.
