стояли слезы.
— И… еще он просил передать, что… очень любит тебя.
* * *
В этот вечер Виктор долго не мог уснуть. Вернувшись от доктора, он достал магнитофон, поставил его на стол, воткнул вилку в розетку, затем аккуратно вытащил магнитофонную катушку из картонного пенала, защелкнул ее на вращающейся оси, дрожащими пальцами пропустил драгоценную пленку сквозь лентопротяжный механизм, рядом с аппаратом положил фотографию улыбающегося отца в выгоревшей до белизны форме, перевернул фото и в сотый раз прочитал размашистую надпись.
Палец потянулся к кнопке воспроизведения — но так и застыл.
Виктор не понимал, что происходит и как он должен поступить.
Он отступил от стола, выкурил сигарету, глядя в окно на двор — туда, где вместо вековых дубов появился вино‑водочный магазин, на заднюю стенку которого справлял нужду покачивающийся гражданин.
— Когда же что‑то пошло не так? — задал он вопрос самому себе. — Когда все начало рушиться?
Ответом ему был лишь звон стеклотары с торца магазина и громкие крики соседей, которых он не знал. Дом стал чужим — он чувствовал это, никого не осталось в нем из старых жильцов — одна тетя Оля, да и той сколько осталось…
«Ты можешь все исправить», — точил его внутренний голос. — «Это в твоей власти, ты знаешь, что нужно делать».
Виктор обернулся и посмотрел на спортивный календарь тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Классе в седьмом или восьмом ему стало интересно, что же это было за соревнование и кто в нем победил — оказалось, на фотографии был запечатлен момент чемпионата СССР в беге на пять тысяч метров и победителем в нем стал не тот бегун, что нравился ему больше остальных — под номером один, а другой, на которого он почти никогда не обращал внимания — Леонид Остапенко под номером тридцать четыре.
Эту острую несправедливость он воспринял чрезвычайно серьезно.
Придя домой из школы, где в справочнике по спортивным достижениям СССР, обнаруженном на скамейке в спортзале он и увидел фотографию и результаты того забега, Виктор долго вглядывался в лица спортсменов, пытаясь понять, как же так вышло, что спортсмен, бегущий на три шага впереди всех и всем своим видом показывающий, что он явный фаворит, оказался даже не в призерах? А тот парень, что шел чуть ли не в конце — стал победителем.
Ему хотелось быть там, присутствовать на соревновании, чтобы исправить эту вопиющую нелепость, допущенную Провидением — и, хотя это было невозможно, почему‑то он всегда знал, что где‑то есть лазейка, есть способ сообщить номеру один, что нельзя расслабляться на середине дистанции, серая лошадка под номером тридцать четыре только того и ждет и неожиданно для всех предпримет фантастическую попытку, которая обернётся золотой медалью и путевкой на чемпионат мира, тогда как карьера номера один именно с этого дня пойдет под откос — сначала он не сможет взять квалификацию на чемпионате РСФСР, потом попадет в аварию, начнет пить и сгинет в пучине времен.
Он долго смотрел на выцветшую фотографию, приклеенную к двери — уже взошла Луна и тени от деревьев серыми щупальцами неслышно колыхались и крались по потолку и стенам, причудливые образы прошлого, настоящего и будущего, сплетаясь воедино, громоздились в его голове, а время потеряло смысл, словно его и не было — остался лишь он и звучащий в голове отцовский голос: «Ты сможешь сделать правильный выбор».
Он сможет.
Теперь у него в этом не было сомнений.
* * *
1984 год
— Тетя Оля! — мальчик был чрезвычайно взволнован и женщина сразу поняла — что‑то неладно. Витя часто оставался дома один, Маша иногда просила приглядывать за ним, особенно после того как отец уехал выполнять интернациональный долг в далекий Афганистан.
— Витя? — она осмотрела его с головы до ног и, не обнаружив видимых повреждений, немного успокоилась. — Что случилось?
— Мне… мне нужно кое‑что вам сказать.
— Да? — она выглянула на лестничную клетку, отметив, что дверь в седьмую квартиру прикрыта и сказала: — Ну проходи, я как раз пирожки жарю. Будешь с молочком? С утра на рынок сбегала, купила парного.
Витя сглотнул — из кухни действительно доносились аппетитные запахи.
— Ну конечно будешь, чего я спрашиваю‑то? — тетя Оля подтолкнула его к кухне, а сама закрыла дверь в квартиру. Она быстра налила ему из трехлитровой банки большую кружку молока и подтолкнула тарелку с румяными пирожками. — Ешь! Потом расскажешь!
Однако Витя не набросился на пирожки, хотя и взял один. Было видно, что его что‑то гнетет.
— Тетя Оля, можно я вас кое‑что попрошу. Только вы… не говорите маме. Хорошо?
— Господи… — сказала она, едва не опрокинув банку с мукой. — Ну как скажешь, конечно!
— Поклянитесь!
Женщина оторопела. Она быстро взглянула на Витю, но не нашла в нем каких‑либо отклонений, вроде удара по голове или что‑то в этом роде.
— Ну… клянусь. Не скажу! — быстро сказала она.
Витя удовлетворенно кивнул.
— Тетя Оля, в субботу в Лужниках пройдет забег на пять тысяч метров — чемпионат СССР. Вы можете со мной сходить? Я… я накопил деньги на билеты, но мама не пойдет, она ненавидит спорт и скорее всего будет занята на работе.
— Забег? — она потрясла головой, будто бы пытаясь отогнать невидимую муху. — Когда это ты увлекся легкой атлетикой?
Витя пожал плечами.
— Мне она всегда нравилась, — соврал он, содрогнувшись при воспоминании о беге и тут же испугавшись, что тетя Оля заметит его замешательство.
— А что мы маме скажем? И почему ей не говорить? — тетя Оля выглядела растерянной — она не понимала, в чем подвох.
— Маме скажем, что пойдем в зоопарк или в кино.
— Хм… — она машинально взяла пирожок с печенью и яйцом и откусила кусочек, хотя есть не хотела. — Ну… не вижу проблем, кроме… почему бы маме не сказать….
— Вы поклялись, — напомнил Витя.
Тетя Оля положила пирожок назад в тарелку, из его откушенной части вывалился кусочек желтка и упал на расстеленную газету.
Она на мгновение задумалась, но не найдя, что возразить, ответила:
— Ну ладно. Забег так забег. Давай сходим, почему нет, — женщина чуть заметно улыбнулась. Нравился ей Витя, хороший, смышленый мальчик. Она всегда думала, то его ждет светлое будущее. А спорт и светлое будущее идут рука об руку — об этом она слышала как‑то по телевизору.
