На этих словах меня настигло отрезвление, и я даже испугался. Что такое? Мне, что, нравится, Леонтьев? А что, если при переносе моей души в это детское тело во мне повредилась часть разума, отвечающая за ориентацию?! Или в этом альтернативном СССР изначально родился альтернативно одарённый и альтернативно ориентированный я?..
Впрочем, и папа, и мама взирали на ревущего, извивающегося и трясущего рокерскими патлами певца благосклонно, так что я сделал вывод, что зря волновался. Пришло время спросить то, зачем пришёл:
– Пап, мам, а у нас клей есть где-нибудь?
– ПВА на балконе полбанки, – ответил отец. – Только там кисть присохла.
– А тебе зачем? – спросила мама.
– В детсаду велели принести, – соврал я.
На самом деле клей, конечно, был мне нужен для объявления, изготовленного вчера и по-прежнему ждавшего своего часу в кармане пальто.
– Довели коммунисты страну! – Буркнул папа. – Детсады не могут клеем обеспечить! На днях только бумагу покупали, пластилин... А дальше что?! Прикажут идти со своей манной кашей?
– Ну Коля, перестань! – Сказала мама. – Ты зачем при ребёнке говоришь такое? А если он в садике повторит?.. И вообще. Сам знаешь: это всё вышло из-за чрезмерной бюрократизации, недостаточной механизации и неправильного планирования! Вот скоро перейдём на хозрасчёт все...
– Ну-ну, – сказал папа.
– Вот тебе и «ну-ну»! Перейдём на хозрасчёт, станут трудовые коллективы сами руководить производством, как то Ленин завещал – и заживём! Будет у нас как в Америке – тридцать сортов колбасы, покупай не хочу. Осталось потерпеть ещё немножко.
– Ну-ну, – сказал папа ещё раз. Потом обратился ко мне: – Ты что раньше молчал-то? Магазины сейчас все закрыты...
– Да как-то не сообразил раньше, – уныло признался я.
– Ты, Андрюша, не грусти, – сказала мама. – Можно, знаешь, мылом клеить. Бумагу оно держит! Не отлично, но сгодится для поделок. Мы же окна им заклеиваем...
– Кстати, их заклеивать пора, - заметил папа.
– Да, пора. – Сказала мама. – А я и газет накопила. Андрюша, ты же любишь резать белые газетные поля, да?
Я кивнул. Попросить у родителей кнопок? Нет, точно решат, что хочу положить их на стул Илиаде... Придётся придумывать что-то ещё с тем, как вешать моё объявление...
***
В саду на завтрак в этот раз была ячневая каша и такой же замороженный кубик масла к хлебу, как и прежде. Не оставив попыток намазать его по-человечески на бутерброд, я решил в этот раз использовать не палец, а тепло кофейного напитка для размягчения: положил масло в ложку и стал держать над стаканом. К сожалению, оказалось, что напиток не такой уж и горячий, чтоб быстро дать нужный эффект. Замаявшись ждать, я попробовал наклонить стакан, чтобы опустить дно ложки в жидкость, но неуклюжие детские пальцы опять подвели: масло выскользнуло, плюхнулось в напиток, забрызгав частью стол, частью меня, и стало плавиться внутри.
– Эльвира Равильевна! А Андрюша с едой играется! – Тут же проинформировала воспитательницу сидящая напротив меня девочка Алёна.
Моих объяснений про то, что размягчённое масло можно было бы худо-бедно намазать ложкой Эльвира Равильевна слушать не стала, а просто сразу же наехала на меня со словами, что надо ценить труд тех, кто делает масло, и что при царе у детей его не было вовсе. После этого мне пришлось даже встать в угол. Правда недолго: пять минут спустя я объявил, что всё осознал и очень сильно хочу кушать. Так как каша моя была ещё совершенно нетронутой, лишить ребёнка завтрака воспитательница не посмела. Правда, эта склизкая субстанция досталась мне на этот раз ещё и совершенно остывшей.
Первым занятием на этот раз у нас шла политинформация. Да-да! А я к сорока годам-то почти и забыл, как нам в детском саду регулярно втирали различные байки про дедушку Ленина. Особенно воспитательница упирала на то, что Ильич придумал детские сады и школы, до него их якобы и не было: работницы, уходя на фабрики запирали детей одних дома, вешали на дверь большой замок, а дети без присмотра непременно устраивали пожары, повествовала Эльвира Равильевна. Судя по лицам моих одногруппников, эта история мало кого впечатляла: подозреваю, что они слушали таковую уже не в первый, не второй и не в третий раз. Разве что у Иры, сидевшей со мною за партой, вид был более-менее заинтересованный.
– И компьютер тоже Ленин изобрёл, – шепнула она вскоре мне на ухо.
– Какой ещё компьютер? – Удивился я. – Ты о чём? Ты, что, решила, он изобретатель? Он политик!
– Сам ты политик, – ответила Ирка. – Вчера по телевизору сказали, что скоро везде будут компьютеры, и поэтому всё станет очень по-ленински, ясно?
Я не выдержал и засмеялся. А Ирка обиделась:
– Что тут смешного?! Дурак ты! Ты даже не видел компьютер! Я вот видела у мамы на работе! А ты вообще и не знаешь, как он выглядит!
Разумеется, уже в следующую секунду нам обоим влетело от воспиталки. Правда, Ирка стала ныть и очень сильно извиниться, так что ей удалось усидеть на стуле. Я же дальше слушал из угла.
Остаток лекции про Ленина сводился в целом к следующему. Раньше люди делились на богатых и бедных, причём богатые были злые, а бедные добрые. Под командованием Ленина бедные однажды собрались все вместе и выгнали богатых. И так стало хорошо. «И все стали только бедные», – хотел добавить я, но промолчал. Выяснение того, что тебе сделают, если ты похулиганишь в тот момент, когда УЖЕ стоишь в углу, решил отложить.
А потом мне наконец стало везти.
Вторым занятием оказалась лепка! Это означало, что нам выдали пластилин! Я благополучно слепил кота, которого на этот раз даже не засмеяли и не признали каким-то неправильным, а по ходу дела припрятал немножечко пластилина к себе в карман. На него ведь, как на жвачку, тоже можно было клеить объявление!
Оставалось улучить момент во время прогулки. Дыру в заборе сада я нашёл ещё вчера: она была за верандой, возле дорожки, по которой мы шли на площадку и с обратной стороны от того места, где был вид на продуктовый.
На прогулке нас внезапно озадачили работой: надо было вырыть из песочниц все игрушки, потерянные там в течение тёплого сезона. Через пару дней ящики с песком надо было закрывать до весны. Так что поначалу прогулка состояла в том, что все мы разместились по периметру песочниц и отчаянно копались в них, как горе-египтологи в болоньевых штанах. Находок было не то, чтобы много, хотя один совок и одно колёсико от машинки всё-таки обнаружились и были встречены с бурным восторгом. Потом большинству надоело копаться в песке, и народ разбрёлся кто – висеть на лазалках, кто – кто крутить скрипучую карусель, кто – через ограду переговариваться с узниками соседней детсадовской площадки. Рыться в песочнице осталась одна Ирка: я ещё когда жил с ней, заметил, что она любит всё скучное и монотонное, но только теперь осознал, насколько сильно. С самого начала прогулки она снова возилась со своим дырявым резиновым медведем, и, по-моему, как раз закапывала его вместо того, чтобы откапывать игрушки.
Я подошёл и дружелюбно поинтересовался, что это она делает.
– Изаура в берлогу спать ложится, – пояснила моя будущая бывшая. – Медведи же спят зимой, знаешь?
Иркина игра была логичной, не возразишь. А вот Алёна, которая настучала на меня воспитательнице сегодня утром, отыскала в песочнице пятикопеечную монету и уже минут десять без устали полоскала её в луже, гордо сообщая каждому проходящему мимо ребёнку:
– Мне с тобой играть некогда! Видишь: деньги отмываю!
Закончилось это тем, что мальчик Рома подбежал к Алёне с игрушечным пистолетом и выкрикнув, что он комиссар Каттани и борется с мафией, выстрелил в отмывательницу денег несколько раз.
– О-о-о, я умерла! – Простонала Наташка, поддержав новую игру и повалившись наземь.
К её несчастью, повалилась она прямо в лужу, в которой только что проворачивала свои тёмные делишки. Через несколько секунд её пальто насквозь промокло, и Алёнка во весь голос заревела. На её крик подбежала воспитательница...
