Ознакомительная версия.
– У жены кузнеца больше свободы, чем у императорской наложницы.
– Не суди по мне, – возразила мать. – Я тут исключение из правил – женщина-кузнец. Посмотри, как живут наши соседки, и решай, хочешь ты жить так же или нет.
– Но я хочу научиться у тебя… Ты же делаешь железные цветы, оружие. И я буду. Когда вырасту. Научи меня. Пожалуйста.
– Уверена, что потянешь?
– Я же твоя дочь.
– М-да. Упрямством ты, прямо скажем, в дедушку пошла… – усмешка Яны вышла кривоватой. – Учти, раньше десяти лет тебя никто к работе не подпустит.
– Я подожду.
– Работа тяжёлая.
– Я буду стараться.
– Хорошо хоть не обещаешь сразу всё выдержать.
Юэмэй, словно котёнок, потёрлась щекой о ладонь матери.
– Спасибо, мам…
Расчерченный полосками рамок прямоугольничек окна был уже совсем тёмным. Со двора доносились приглушённые голоса: Юншань и Фэнь заканчивали ладить петли на воротах уже при свете бумажных фонариков. Из комнаты, где обитало семейство Чжоу, не доносилось больше ни звука: видимо, отношения выяснены, и говорить больше не о чем. Дети давным-давно спали. И лишь из каморки слуг доносилось тихое монотонное пение: это Хян сидела за пряжей и убаюкивала песней собственную дочь – тихую и пугливую, как мышка, трёхлетнюю Сюинь, крайне редко показывавшуюся на людях… Ранняя осень на дворе, восход и закат делят день почти пополам. Вечера стали прохладными, а ночи – совсем холодными. Яна с дочерью растопили плиту и открыли заслонку, отводившую горячий воздух в кан, отапливавший дом. На шум из каморки высунулась кореянка и, всплеснув руками, с причитаниями бросилась разогревать незатейливый ужин для своего супруга. Переглянувшись с дочкой, Яна придвинула поближе горшочек с мясными пирожками и поставила его греться на пару… Жизнь шла своим чередом. Всё было как прежде.
Почти.
После тщательно откондиционированного воздуха офисов и насквозь продымлённых улиц многомиллионных городов здесь дышалось непередаваемо легко. Сухой степной ветер колыхал ковёр жёлтой – осень ведь – травы и нёс запахи… Упоительные, пряные запахи. Такие невозможно воспроизвести никакими ароматизаторами.
Запахи лихой степной свободы.
Ни он сам, ни его предки поколений на сорок этой свободы не знали. С тех самых пор, как переселились с материка на острова. Так откуда у него это головокружение и желание пришпорить коня?..Жаль, что нельзя было взять прадедовские катану и вакидзаси. Не придумали их ещё. Одеваться ведь пришлось в соответствии с эпохой, а японская знать в это время по вооружению и манерам не слишком сильно отличается от китайской. Эпоха Нара… Хотя нет, эпоха Нара начнётся лишь через восемь лет, но одеваются японцы сейчас именно так… Более того, жители островов этой эпохи заслуженно считаются на материке злобными нищебродами, хотя пускают соседям пыль в глаза блеском императорского двора. Потому не стоит рассчитывать на тёплый приём. Конечно, знатному чужестранцу окажут должное почтение, но Кацуо прекрасно знал, как можно оскорбить самыми вежливыми словами. Китайцы эпохи Тан в этом смысле могли бы дать фору даже японцам эпохи сёгуната Токугава.
– Вон она, кузнечная слобода, – проводник махнул рукой в сторону столба дыма. – Сейчас рабочий день в разгаре. Они все там.
– Очень хорошо. Пойди к мастеру Ли и предупреди о моём визите. Скажи – явлюсь за час до заката.
Проводник кивнул и ударил коня пятками.
Хороший парень, исполнительный, талантливый, но не очень умный и с дикими заскоками насчёт чистоты крови. Стоило огромного труда убедить его не изводить под корень ту женщину и её детей, рождённых от китайца. У него тот же дар, что и у дамочки – защитный. При таких условиях проиграет не тот, кто слабее, а тот, кто напал. Не стоит разбрасываться ценными кадрами.
Им нужен ключ, а не голова женщины. Кацуо готов его купить, ибо отнять, как уже убедились, не получится. Вряд ли она очень уж дорого запросит. Не тот человек.
Письмо от высокопоставленного дядюшки обнадёживало.
Старик в последнее время высоко взлетел, хотя возраст имел весьма почтенный, подходящий скорее для отдыха, чем для оборонного ведомства. Великая госпожа и принц Ли Лунцзи, её племянник, постепенно внедряли в войска пороховое оружие. Для этого им требовалось преодолеть сопротивление военачальников, которым нововведения оказались не по нраву, а значит, требовались здравомыслящие люди на замену отправленных в отставку или ссылку в дальний гарнизон. Возраст значения не имел. Почтеннейший Цзян Гуочжи отозвался на вежливое предложение принцессы немедленным согласием, ибо мужчины их рода не мыслили себя вне воинского дела. И теперь дядя, помимо дел государственных, оказывал протекцию идеям племянника, раз уж самому Яовэню карьера в столице не светит.
В письме дядя приоткрывал завесу над расследованием относительно офицера-разбойника, повадившегося грабить обозы в окрестностях Бейши. Не раскрывая имени и звания, дядя поведал кое-какие подробности, которые многое поведали бы умному человеку. Из оных господин тысячник вывел, что не за горами операция по поимке преступника, запятнавшего честь воина империи. Присоединяться к операции без приказа он, ясное дело, не станет, но в уме это будет держать.
Ещё дядя поведал кое-какие столичные новости, по большей части касавшиеся вестей об открытии заокеанских земель. Пользуясь случаем, принцесса начала сбор средств на новую эскадру, но дядя ранее сообщал, что на верфях севера и юга уже год как строятся корабли нового типа, хорошо показавшие себя в открытом море. Следовательно, Великая госпожа была уверена в успехе первой экспедиции. А может, планировала что-то ещё. В любом случае корабли ей сейчас будут очень кстати, а собранные средства пойдут на закупку продуктов, комплектование экипажей и на стройматериалы для имперского поселения на новых землях – если оставшиеся там подданные хуанди сумеют наладить хорошие отношения с местными жителями. Ведь, по словам госпожи Ли Янь, южнее мест, куда добралась экспедиция, должны располагаться культурные страны, с которыми можно торговать. Госпожа мастер говорит, что те народы не знают железа и бронзы? Отлично. Значит, изделия ханьских мастеров там можно будет дорого продать. Если же договориться не удастся, и местные жители встретят посланцев хуанди войной… Вот здесь господин тысячник не был уверен, что императрица, принцесса или любой, кто воссядет на Нефритовый трон к тому времени, пошлёт войско в такую даль. Значит, в первой экспедиции уже был опытный чиновник-дипломат, а во второй их будет куда больше. Не может быть, чтобы культурный народ напрочь отказывался принимать посланцев извне. Значит, чтобы не звенели мечи и не грохотали пушки, должны звучать негромкие голоса дипломатов.
Одна маленькая деталь, вскользь упомянутая в письме, заставила Цзян Яовэня вспомнить о категорическим запрете продавать порох и пороховое оружие за пределы империи. По сведениям дяди, кое-кто из прежнего военного начальства, обиженный на ссылку в северные провинции, затеял частные переговоры со знатью царства Бохай. Якобы чуть ли не с двоюродным братом царя, принцем Айяном. И якобы о торговле. Хотя почему «якобы»? Если учесть, что подозреваемый офицер-преступник подозревается также в сговоре с опальным вельможей, именно о торговле на тех переговорах речь и шла. О торговле пороховым оружием. В Силла тоже его делают, но очень мало, самим едва хватает. Нет у них таких огромных мастерских, как в империи. Потому единственное место, где его можно добыть под личиной разбоя – имперские приграничные земли… Поймать бы того, кто надоумил императрицу издать указ о перевозке оружия купеческими обозами, да расспросить хорошенько, с пристрастием…
…Господин тысячник, зная, что такие письма не хранят, разворошил угли в жаровне и аккуратно положил на них дядино послание. Тонкая дорогая бумага мгновенно протаяла угольно-чёрными пятнами и быстро прогорела до серого пепла. Но даже пепел этот господин тысячник тщательно смешал с рдеющими угольками. И бросил на них несколько крупинок благовоний.
– Господин, – пожилая служанка склонилась перед ним. – Госпожа со всем почтением просит вас позавтракать в её обществе.
– Передай госпоже, что я сейчас приду.
Жена – аристократка в истинно корейском смысле. Тихая, покорная, но с прекрасными манерами и великолепным образованием. В отличие от многих ханьских, да и, чего греха таить, табгачских родов, корейские князья учили дочерей чтению и письму наравне с сыновьями. В империи лишь при великом Тай-цзуне знатные дамы стали массово учиться письменности, а до того женщинам пришлось изобретать собственное письмо. Госпожа Цзян Хуа была не только грамотна, но и начитанна. Это было хорошо. Плохо, что начитанность её была весьма однобокой: она неплохо знала работы корейских философов и историков, и с огромной неохотой постигала труды философов и историков хань. Чему она в итоге научит сына? Истории своих предков, и только? Кого же тогда тысячник вырастит, если не лютого врага империи, воспитанного корейской матерью? Надо бы нанять мальчику учителя-ханьца, пока не поздно, а его общение с госпожой Цзян Хуа ненавязчиво ограничить.
Ознакомительная версия.
