что огромное спасибо Остромирову… На этой мысли круживший по кабинету профессор на миг сбился с шага и, покосившись на восседающего в гостевом кресле совершенно невозмутимого князя Старицкого, кажется, искренне наслаждающегося чаем с пирожными, поданными секретарём Граца, нервно передёрнул плечами.
Отогнав чересчур крамольную в нынешних обстоятельствах мысль, Всеслав Мекленович вздохнул и вновь принялся мерить свой кабинет широкими шагами. Ему было о чём подумать и без упоминания истории Переплутова волхва. Дьявольщина! Вот зачем он обещал скорейший успех в доведении расчётов модели перехода⁈ Девять дней! Всего девять дней прошло с тех пор, как мальчишка с подругой отправились в иной мир. И вот они вернулись, и Старицкий тут же принялся трясти Всеслава Мекленовича, как грушу.
Да, за это время Грац и его лаборатория получили от невольных путешественников огромное количество данных, столь нужных для перевода работы с чистой теории в поле практических экспериментов, но… девять дней! А князь наседает и требует результатов. Быстро. Срочно. Здесь и сейчас! Нет, положительно, это совершенно невыносимо!
Сейчас от фирменного спокойствия и флегматичности профессора практически ничего не осталось. Он резко остановился прямо перед князем и, поймав его вопросительный взгляд, всплеснул руками.
— Виталий Родионович, ну не смотрите вы на меня так! Я не золотая рыбка, выполнять желания щелчком хвоста не умею! — выпалил он и, шагнув в сторону, с грохотом обрушился в соседнее кресло. — Поймите, князь, вы требуете результата, когда мы, по сути, только начали переход от ранее созданной теоретической модели к её практическому воплощению. Впереди ещё недели и месяцы плотной работы. Подбор условий и уточнение данных, поэтапная проверка всех связок и узоров… В конце концов, Виталий Родионович, не ложку же на завалинке вырезаем, а создаём первый в мире межпространственный переход в иной мир!
— Не создаём, а воссоздаём, — с совершенно индифферентным видом заметил тот, на что Грац, явно уставший от собственного эмоционального выбрыка, печально вздохнул.
— Да, воссоздаём. С нуля, фактически, — проговорил он и, заметив, как собеседник, изображая сомнение, приподнял бровь, вздёрнул подбородок. — Именно так, княже. Ведь что у нас было вначале? Заметки из собрания волхвовских «сказок», принесённые… известным вам лицом, да его же наработки, выполненные в классическом стиле ритуалов и наговоров старой школы! А вы же знаете, не можете не знать, что эти их танцы с бубнами практически непереводимы на стройный язык математики вообще и современного естествознания в частности!
— Тем не менее, вы с этой задачей справились, — пожал плечами Старицкий, кажется, совершенно не впечатлённый экспрессией собеседника.
— Как бы не так! — Грац, окончательно растеряв последние крохи спокойствия, взвился. — В своих исследованиях и разработках мне пришлось опираться, фактически, лишь на саму концепцию межмирового перехода в мракобесном изложении древних неучей, и те модели, что чёртов волхв приносил мне в качестве «игрушек для ума»! Всё остальное — заслуга моя и моих подчинённых. От и до!
— Вот как… — Старицкий отставил в сторону опустевшую чашку и, смерив взглядом возвышающегося перед ним профессора с головы до ног, неожиданно широко улыбнулся. — С одной стороны, Всеслав Мекленович, меня радует, что вы не отделяете собственные успехи от труда ваших лаборантов. С другой же, я… прямо скажем, обескуражен, что в погоне за успехом вы напрочь забыли об участии в этой истории иных лиц. Наших невольных подопытных, например. Они скрупулёзно и чётко, несмотря на все выпавшие на их долю приключения, вели наблюдения. Неукоснительно, в срок и без малейших задержек предоставляли вам не только информацию, требующуюся для продолжения исследований, но и отыскали такие сведения о месте их пребывания, без которых все ваши математические модели, опирающиеся на концепции и правила НАШЕГО мира, так и остались бы лишь… как вы сказали? «Игрушкой для ума», да? Ну ладно, после вашего требования предоставить вам для исследования и опытов питомца-проводника Ерофея, бывшего для него и Светланы Багалей единственной связующей ниточкой с нашим миром, я не удивлён столь потребительским отношением к невольным участникам проекта. Но как вы могли забыть нашего уважаемого ректора, изыскавшего для вас фонды, лабораторию, людей, в конце концов. Или вы думаете, что Хольмский университет — бездонная бочка, из которой можно черпать, сколько вашей душеньке будет угодно? А может, вы считаете, что созданная специально под ваши задачи аппаратура и те приборы, что создаются по вашим же схемам, берутся из ниоткуда? Так уверяю вас, дражайший мой Всеслав Мекленович, это не так. На возглавляемый вами проект работают сотни людей за пределами вашей обожаемой лаборатории. Тратятся ресурсы, стоимость которых вы не сможете возместить, получив хоть сотню Фоковых[1] премий, и я как куратор этого проекта сейчас всего лишь требую отчёта. Заметьте, не результата, как вы отчего-то вбили себе в голову, а отчёта о нынешнем положении дел. Слышите вы меня?
— Но… я думал, — Грац неловко осел в кресло, с которого вскочил минуту назад и, тряхнув головой, воззрился на князя. — Вы же говорили, и… я пришёл к выводу…
— Это, любезнейший мой Всеслав Мекленович, называется «горе от ума», — покачал головой князь, поднимаясь на ноги. — Вы что-то услышали, подумали, додумали… и пришли к выводам, да. Но, в своих многомудрых размышлениях ухитрились пропустить большую часть мною сказанного мимо ушей, а потому и все ваши измышления… пшик. Отчёт, профессор. Жду его от вас не позднее завтрашнего утра и прошу… не забудьте включить в него свой прогноз с учётом данных, которые Ерофей предоставил в ходе вашей утренней встречи.
— Будет сделано, Виталий Родионович, — обескураженно произнёс тот. — Утром мой доклад будет у вас на столе.
— Вот и славно, профессор, — князь кивнул и направился к выходу, но у самой двери, уже взявшись за ручку, обернулся и, чуть помолчав, договорил: — И ещё одно, пожалуй. Всеслав Мекленович, как вам известно, я был очень хорошо знаком с вашим отцом. Более того, он был человеком, чьей дружбой я гордился. Меклен Францевич, конечно, не был ангелом, но, при всех своих, уверяю, вполне простительных недостатках он был верным другом и умницей с большим сердцем. И мне, право, больно видеть в его единственном сыне гордыню, эгоизм и себялюбие, которых сам академик Грац был начисто лишён. Вы, Всеслав, безусловно умны и чрезвычайно талантливы. Возможно, даже гениальны. Но я настоятельно, слышите, настоятельно рекомендую вам унять норов. Времена гениев-одиночек прошли, и если вы не желаете остаться в памяти людской безумным, склочным учёным-теоретиком, чьи безусловно великие
