Ознакомительная версия.
– Родина – это всегда прекрасно, супруг мой, – ответила змея в голубеньком шёлковом платье. – Но бывают ситуации, когда возвращаться туда нежелательно. По разным причинам. Что касается меня, то я бы предоставила право решать самому мальчику… Что скажете вы, супруг мой?
– А что тут сказать? Парень сирота, его законные хозяева и опекуны – мы с тобой, раз выкупили, – сказал мастер. – Нам с тобой и решать, где ему лучше быть.
– Будет так, как вы скажете, почтенный мастер, – согласился тысячник. – Ваш невольник – ваша собственность.
– Вы совершенно правы, господин мой, – мастер поклонился тысячнику. – Жена считает, что лучше узнать мнение самого парня. Я с ней не согласен. И так вижу, что здесь ему будет лучше, чем невесть с кем. У нас он хоть человеком вырастет, полезному ремеслу обучится. А там чему его научат? Людей ненавидеть? Нет уж. Он останется здесь.
Кацуо всей кожей ощутил неприязнь. Притом, исходившую не от определённого человека, а… словно от самого дома. От земли, на которой он стоял. От воздуха, наполненного ароматом благовоний, благоухавших на углях курильниц. От плотно утрамбованных земляных стен, деревянных столбов и балок… Словно все присутствующие разом пожелали ему провалиться к чёрту на рога – вот как это чувствовалось. Вполне возможно, что так оно и было. Люди здесь не глупее его современников. Они поняли недосказанное.
– Я обещал вам исполнить две ваших просьбы, – негромко произнёс он, стараясь не показать, насколько сильно его это задело. – Прошу вас, мои господа, не оскорбляйте меня, отказавшись назвать второе условие. Какое угодно. Я исполню.
Вместо ответа мастер Ли с негромким кряхтением – больная нога мешала – поднялся и похромал в смежную комнату. Вскоре он вернулся оттуда с узким длинным свёртком алого шёлка в руках. Кацуо догадался о содержимом, наверное, ещё до того, как мастер вообще соизволил вернуться к обществу.
Меч.
– У меня четыре клинка на продажу, – напомнил он, усаживаясь обратно на своё место. – Три из них – мечи-цзянь моей работы. Но этот, меч-дао, работы моей жены… Если мой господин согласится принять этот меч в дар от нас обоих, он окажет нам ту самую вторую услугу, о которой говорил. Смею надеяться, этот подарок станет достойным напоминанием о нашей встрече… и наших договорённостях с господином.
Меч в дар. Не за заслуги, не ради его милостей, а…
Намёк – прозрачнее не бывает. По крайней мере, для японца.
Его не просто выпроваживают, а дают, как говорят русские, хорошего пенделя. Самым вежливым образом. Подарив при этом меч, который стоит целое состояние.
Теперь совершенно ясно, от кого японцы в своё время переняли это искусство. Империя Тан была хорошим учителем.
Кацуо не оставалось ничего иного, кроме как с глубоким поклоном принять драгоценный, обжигающий руки дар. И покинуть дом, который его не принял, сердечно благодаря хозяев и унося в вышитом кошеле вожделенный ключ.
У них есть чему поучиться, чёрт возьми.
Вместо эпилога
Виток спирали
Если бы не господин тысячник, после ухода японца в доме начался бы форменный бедлам. Но, слава богу, слову большого начальника ханьцы верят, как откровению с небес. Раз приказал свято хранить тайну услышанного, то даже напуганная Таофан скорее язык себе откусит, чем нарушит его повеление. А все прочие обитатели кузнечной слободки видели знатного гостя, вышедшего из дома мастера с новеньким мечом в руках. Большего им знать не положено.
После ухода господина тысячника в доме воцарилось тяжёлое молчание, которое несколько минут никто не решался нарушить. Если бы не заплакал младенец, на чей голос тут же помчалась Сяолан, никто не знает, сколько бы оно ещё продлилось.
– В это невозможно поверить… – прошептала потрясённая Таофан.
– Но именно потому и верится, – так же негромко отозвался её сын, проводивший взглядом юную жену. – Если бы нас хотели обмануть, матушка, то измыслили бы нечто более постижимое. И всё же… Всё же по воле Неба и не такое могло случиться. Посему я должен извиниться перед госпожой тёщей – за то, что заподозрил её в недостойном обмане.
– Не извиняйся, сынок, я и сама бы не поверила, – Яна слышала себя, словно из туннеля. Визит этих гостей здорово её вымотал.
– О Небо… – Таофан, казалось, ничего не видела перед собой: шок, испытанный ею, был куда сильнее. – Так… ты здесь все семь лет… настолько вдали от своих? Совсем одна?
– Я никогда не была здесь одна, сестрица. Ни одного дня…
Сяолан вышла из комнаты, укачивая сына на руках. Она слышала эти слова и ответила приёмной матери понимающей улыбкой. Ваня, Ляншань – они тоже без подсказок поняли, что имелось в виду. О Юншане и речи нет: Яна была слишком многим ему обязана – помимо того, что Небо приговорило их друг к другу и само же привело приговор в исполнение. Одна? Как бы не так. Они с Юншанем, словно страшась малейшей возможности одиночества, радовались и тем детям, что у них уже были, и тем, которых родили за семь лет. Дети это чувствовали и тянулись к ним. Иной раз и в буквальном смысле – как сейчас малыши, Яншань с Юйшанем, с двух сторон вцепились в мамины рукава. А Юэмэй… Где Юэмэй?
Только что ведь сидела здесь тише мыши. И так же тихо исчезла. Опять что-то задумала? Учитывая все обстоятельства, Яна непритворно за неё волновалась. Пойти её искать? Вряд ли Юншань поймёт истинную причину волнения жены: на дворе уже темно, в такое время маленькие девочки за пределы своего двора не выходят. А что могло грозить ребёнку в его родном доме? Самое большее, отшлёпают за какую-нибудь опасную шалость.
Семейство Чжоу уже отправилось спать: завтра им предстоял переезд в собственный дом, дело хлопотное, нуждавшееся в свежей голове и спокойствии души. Ляншаня и близнецов тоже спровадили на боковую позицию. Юэмэй не возвращалась, и Яна, обыскавшая дом в поисках дочери, начала уже заметно нервничать, порываясь бежать на улицу, разыскивать непослушное детище там. Супруг в ответ на её пояснения лишь хмыкнул и вышел во двор.
– Малявка опять куда-то забралась, – Ваня постарался успокоить мать. – В прошлый раз я её снимал с крыши курятника. Говорит, на луну смотрела.
– На что?
– На луну.
– Интересно, кого она мне напоминает? – слабо улыбнулась Яна.
– То было давно и неправда, – старший сын улыбнулся в ответ, поддавшись ностальгии. – Мам, не волнуйся ты так. Сейчас отец её за ухо приведёт. Не в первый раз.
– Раньше у нас не было… таких гостей в доме. Мало ли…
– Они получили свой кулончик. Что им ещё надо?
«Что? Или „кто“, – мрачно подумала Яна, терзаясь переживаниями. – Эх, сынок, знал бы ты…»
– …Слезай, чертёнок!.. Слезай, говорю! – со двора донёсся сердитый голос Юншаня. – Мать волнуется, а ты решила на ночь глядя в прятки поиграть? Слезай, негодница!
– Ну, что я говорил? – Ваня со смехом кивнул на открытую дверь, в которую со двора только что юркнул напуганный громким голосом хозяина кот. – Видишь, всё кончилось хорошо… И та история, в общем-то, тоже кончилась хорошо. Для нас, – добавил он куда более серьёзно.
– Эта закончилась, – сказала Яна, чувствуя, как с души свалился огромных размеров камень. – Начнётся другая. Жизнь-то продолжается, Вань.
– Тогда можно по-другому сказать: закончилось приключение длиной в семь лет, а теперь наконец начнётся спокойная жизнь.
– Спокойная? С вашей развесёлой бандой? – на глаза почему-то наворачивались слёзы, но Яна тихо рассмеялась. – Размечтался.
– Ну, более или менее. Мам, всё. Кулон ты отдала, хотя я не понял, зачем: могла бы и придержать… Ладно, не буду. Тебе видней. Зато нас перестанут доставать по этому поводу… надеюсь. Ты ведь этого добивалась?
– Я им не верю, – призналась Яна, задумчиво глядя на рдеющие в курильнице угольки. – Хотя эту конкретную клятву они, скорее всего, нарушать не станут. Сама не знаю, почему я так думаю, но факт: откуда-то же взялось такое предчувствие… Вань, помоги мне встать, пожалуйста. Ноги отсидела.
– Папа, я больше не буду!.. – пока Яна поднималась на ноги, хныканье Юэмэй вдруг раздалось у самой двери, и секунду спустя сбежавшее чадо объявилось в светлом пятне от фонаря, висевшего у порога.
– Конечно, не будешь, – ворчал Юншань, ведший деточку, как и предсказывал Иван, за ухо. – Потому что в следующий раз я тебе так всыплю, что долго ещё сидеть не сможешь… Проси прощения у матери.
Девчонка, едва отец выпустил её ухо, подбежала к маме и заскулила.
– Я не играла, – хныкала она. – Я хотела посмотреть, куда гость пойдёт. А с крыши хорошо видно, даже в темноте, его слуги фонари несли. А он к гостиному двору Йи пошёл… Мамочка, прости меня… я больше не буду…
– Обещаешь? – спросила у неё Яна.
– Обещаю.
– Уложи её спать и сама ложись, завтра вставать на рассвете, – когда Юншань говорил с женой, его голос всегда, в любой ситуации, смягчался.
– Пойдём, чудо в перьях, – мать повела дочку в детскую, где «двое из ларца, одинаковых с лица» уже наверняка третьи сны видели.
Ознакомительная версия.
