– Завшивеешь – выгоню, – негромко пообещал он. – Понял, рожа немытая?
И снова макнул Грязнулю.
Заверещать в голос Грязнуля не осмелился, но все же взвизгнул тихонечко: вода все-таки холодная. Визг его потонул в бочке и всплыл наверх гирляндой пузырей. Только после этого карающая длань Гвоздя отпустила провинившегося.
– Жрать охота, – вздохнул Бантик. – А жареным и не пахнет.
– А кто сегодня должен рыбу жарить? – тоном провокатора осведомился Килька. Он был счастлив, что сегодня эта многотрудная миссия выпала не ему: ловить рыбу он умел и любил, а вот чистить ее, потрошить и жарить… нет уж, дудки!
– По-моему, Баржа, – предположил Покойник.
– Точно, Баржа, – кивнул Гвоздь, хмурясь все сильнее.
Плохо дело, опять подумал Кэссин. Утро не только началось, но и продолжалось из рук вон скверно.
Размышления его оборвал мощный рык Кастета:
– Разбудите Баржу!!!
И действительно, Баржа – единственный среди всех побегайцев – все еще спал. В него немедленно полетели ковшик для воды, сандалия Кэссина, небольшое полено и прочие предметы первой необходимости. Но Баржа продолжал спать, страдальчески морщась и вытянув губы трубочкой.
– Дрыхнет, паразит!
– Утопить Баржу!
– Во силен храпеть-то!
Гвоздь и Бантик протолкались к спящему Барже. Губы Гвоздя стянулись в тонкую линию.
– Да ну его, – презрительно протянул Покойник. – Без него управимся. Он нам спросонья такого нажарит, что даже крысы жрать не станут.
Гвоздь слегка заколебался: есть то, что приготовит разбуженный Баржа, ему не хотелось, но и падения дисциплины он допускать не собирался.
– Я приготовлю, Гвоздь, – не без опаски вмешался Кэссин.
– Твой черед третьего дня был, – напомнил ему Гвоздь.
– Ну и что, – не сдавался Кэссин. – От меня не убудет. А Баржа вместо меня бочку натаскает.
Бантик заржал.
– Ладно. – Гвоздь чуть приметно кивнул, давая свое милостивое соизволение на такую замену.
Кэссин выхватил у Морехода рыбу и опрометью выскочил за дверь. Не то чтобы он горел желанием возиться с готовкой не в свой черед. Просто Баржу ожидает куда более суровое возмездие, чем Грязнулю. Этого удивительно нечистоплотного пацана макали в воду головой, а то и запихивали туда по крайней мере дважды в месяц. Принудительное купание Грязнули успело превратиться для побегайцев во что-то вроде привычного утреннего развлечения. Пожалуй, они бы затосковали, надумай Грязнуля мыться по утрам, как все остальные. А вот проступок Баржи куда серьезнее. Говорят, при прежнем вожаке дело обстояло иначе, но Гвоздь поддерживал среди побегайцев железную дисциплину. Каждое утро двое пацанов вскакивали еще затемно и отправлялись на рыбную ловлю к песчаной косе – лучше всего перед рассветом рыба клевала именно там. Вернувшись с уловом, рыбаки будили остальных. Пока население Крысильни продирало глаза, ругалось, одевалось, умывалось и наслаждалось созерцанием мытья Грязнули, кто-то один готовил рыбу. Насытившись, побегайцы отправлялись в порт. Там среди мешков и ящиков передвигались высшие существа, кумиры, полубоги и покровители побегайцев – грузчики, такие огромные и великолепные, могущественные и мудро снисходительные. Побегайцы смотрели, разинув рот, как их герои ворочают пудовые мешки с зерном или пряностями, как они подымают громадные ящики с заморскими фруктами или несут длинные тяжелые ковры. Боги побегайцев были воистину могучими – под их шагами гнулись сходни. Время от времени один из этих гороподобных созданий словно бы спотыкался, ящик летел наземь, разбивался, и тогда – не зазевайся, побегаец! – во все стороны катились яблоки, тяжело шлепалось в пыль копченое мясо, с сухим шелестом высыпались сухари… Побегайцы мигом расхватывали эти бесценные сокровища и тут же давали деру, а грузчик уже втолковывал степенно бедолаге-купцу: «Так ведь ящик ну совсем гнилой. И кто вам, почтеннейший, такую заваль спихнул? Совсем ведь барахло негодящее…» Подобная божественная милость взывала к благодарности побегайцев, и побегайцы старались: они бегали в лавку за едой для своих покровителей, таскали им воду для умывания, ходили по всевозможным мелким поручениям, а особо доверенные побегайцы из тех, кто посильнее и постарше, даже помогали грузчикам. Зачастую они и сами становились впоследствии грузчиками. Грузчик для этих бездомных подростков олицетворял высшую мудрость и милосердие, он был подателем хлеба насущного. А потому стоило грузчику обернуться, и он видел рядом шустрого побегайца, нетерпеливо приплясывающего, готового бежать куда угодно и исполнять любое поручение. Ни у одной из уличных шаек не было такой привольной и сытой жизни, как у побегайцев, и те вовсе не собирались ее лишаться. А ведь именно этим и могла окончиться выходка Баржи. Либо побегайцам придется идти в порт голодными – а из голодного какой же работник? Либо нужно разбудить Баржу и дождаться завтрака, а уж потом идти в порт. А в порту тебя никто ждать не станет: пришел – а место твое, глядишь, уже и занято. Мало ли в городе совершенно таких же уличных мальчишек! И ведь не выставишь их потом из порта: разборок среди своих подопечных – будь то с применением оружия или без него – грузчики не жаловали. Попробуй только затеять сколько-нибудь серьезную драку, и порт мигом окажется запретной территорией. Тогда придется распроститься с сытой жизнью, с теплой Крысильней, с дармовыми опилками и щепками для растопки, которые побегайцы мешками таскали с верфи, и уподобиться многострадальным шайкам, имеющим несчастье прозябать где-нибудь в торговых кварталах. Уже несколько раз именно таким образом состав побегайцев менялся – частично, а то и полностью. Но Гвоздь поклялся, что, пока он остается главарем побегайцев, ничего подобного не произойдет, и до сих пор слово свое держал. Ох и набьют же морду Барже – подумать страшно! Вообще-то отлупить Баржу не так-то просто: для своих пятнадцати лет Баржа был невероятно высок, широк в плечах и силен. Его могучие телеса вызывали бешеную зависть у хилого Кильки, который вечно ворчал, что уж он-то на месте Баржи знал бы, как распорядиться такой силой. Но на сей раз Баржа ухитрился восстановить против себя тех немногих, кто действительно мог навешать ему плюх, – Гвоздя, Бантика и Кастета. Кастет, мечтавший о карьере воина, был хотя пониже ростом, но дрался, как и подобает будущему воину. В последнее время он начал неожиданно быстро расти и был вечно голоден. Сама мысль о возможности остаться без еды приводила его в умоисступление. Даже Бантик не так мучительно нуждался в еде, хотя и его налитое тяжелой силой тело было нелегко прокормить. Сын приграничного кузнеца, погибшего во время последней войны, Бантик привык много есть и очень много работать, и кулак его ударял с силой и скоростью кузнечного молота. Этого громадного, сумрачно-застенчивого подростка недаром назвали Бантиком: свое право на пребывание среди побегайцев он доказал, завязав бантиком железный дрын, попавший ему под руку. Бантик мечтал сделаться грузчиком, и мечта его должна была не сегодня-завтра осуществиться: он не только работал, но и выглядел, как взрослый. Ему предстояло вот-вот покинуть Крысильню и присоединиться к сонму громадных полуголых полубогов с мешками на широких плечах. И чтобы все рухнуло в одночасье из-за какого-то Баржи… ну уж нет! Что касается Гвоздя, то он не был сильнее Баржи, но как будущий вор знал такие ухватки и приемы, против которых тяжеловесный медлительный Баржа не выстоял бы и минуты, даже вздумай он сопротивляться. Словом, любой из троих одержал бы победу над Баржой и в одиночку, а уж тем более втроем они справятся с ним шутя. Бантик почти никогда не дрался, но Бантика почти никогда и никто не видел сердитым. Кэссин думал, что не существует на свете причины, способной разгневать Бантика, Гвоздя и Кастета одновременно. Он ошибся. Впервые Бантик присоединился к жаждущим возмездия Гвоздю и Кастету. Кара Баржу ждет суровая и неминуемая. Кэссин предпочел не видеть подробностей расправы: уж лучше рыбой заняться.
Кстати о рыбе – пора бы прекратить размышления о горестной судьбе Баржи и заняться рыбой. Промедли Кэссин еще немного, и вина за всеобщее опоздание падет уже не на Баржу, а на него самого. Тогда в пору будет размышлять уже о том, где завтра ночевать и что сегодня есть: если Баржу только поколотят, то Кэссина почти наверняка еще и прогонят.
С полминуты Кэссин сосредоточенно разглядывал улов. Рыбины были крупные, и на связке их болталось слишком много. Пока он успеет начистить и выпотрошить, а потом еще и изжарить всю эту груду рыбы… нет, лучше не тратить время на такие глупости. Зачем жарить рыбу, когда ее можно целиком запечь на углях. Правда, Гвоздь и Покойник предпочитают жареную рыбу печеной, но вряд ли они будут сегодня особо придираться.
Гвоздь не только не стал придираться, но даже удостоил Кэссина похвалы за сообразительность. Когда Кэссин внес в Крысильню печеную рыбу, хмурое выражение на лице Гвоздя несколько смягчилось.
