Комнату заливал серый утренний свет. Было тихо. Яцек сидел на своей кровати, прижимая к себе окровавленную ладонь.
– Эй, Яцек, – окликнул его Жуга, – что стряслось? Я кричал?
Тот гулко сглотнул и покосился на дверь.
– Хуже, – сказал он. – Я хотел тебя разбудить, но… на миг мне почудилось, что я поселился вместе с вервольфом. – Он посмотрел на свою руку. Его передернуло.
Жуга вытер рот рукой. Пальцы его окрасились красным.
– Так это я тебя укусил?
Яцек кивнул:
– Что с тобой творится, Жуга?
Тот помолчал. Встал, завернулся в одеяло и прошлепал босыми ногами к окну. Постоял, глядя на улицу. Обернулся.
– Каждую ночь в этом проклятом городе я жду сна, а приходит морок, – сказал он. – Что-то неладное творится в Гаммельне, Яцек… Почему бургомистр хочет, чтобы я уничтожил всех крыс в городе? Они что, и вправду нападают на людей?
Яцек раньше не обращал на это внимания, но теперь припомнил, что месяцев шесть тому назад от крыс и впрямь не стало житья. Вспомнил, как серые разбойники насмерть загрызли полосатую соседскую кошку, как покусали нескольких ребятишек. Вспомнил их дерзкие, изобретательные налеты на лавки и склады. А еще леса эти, строительные! Яцек даже вздрогнул при мысли об этом.
– Это верно, – сказал он, – но что же тут странного?
– Крыса – тварь трусливая, и сама не нападет, если только не загнать ее в угол. А в Гаммельне это случается сплошь и рядом… Что у тебя с рукой? Ах, да… – Жуга потянул к себе котомку и вынул мешочки с травами. – Давай посмотрим, что тут можно сделать…
Поколебавшись, Яцек протянул ему свою ладонь.
– Слышь, Жуга, – спросил он. – А что тебе снилось?
– Не знаю, – пожал плечами тот. – Но постараюсь узнать.
* * *
– Ну-ка, ну-ка… – Тонкие пальцы Иоганна Готлиба коснулись желтого Т-образного крестика, что висел у Жуги на шее. – Откуда это у тебя?
Жуга бросил растирать в массивной бронзовой ступке травяную смесь и вытер пот рукой.
– Крест? – переспросил он. – Так он всегда был при мне… А что? Или видели где такой?
– Естественно, – кивнул аптекарь. – Обыкновенный безглавый крест… Необычно только, что сделан он из янтаря.
– Почему? – насторожился Жуга.
– Что «почему»?
– Почему необычно?
Готлиб откинулся на спинку стула и сложил ладони домиком.
– Видишь ли, мой юный друг, – начал он. – Это кельтский крест. Кельты, или, говоря иначе – юты, жили когда-то в наших краях… очень давно, между прочим. А янтарь – камень балтийский. Интересно получается, не правда ли?
– Я в этом не разбираюсь, – хмуро буркнул Жуга. – Хотя… – Он вытер руки и, порывшись в мешке, извлек тусклый браслет зеленого металла. – Что Вы скажете вот об этом?
Аптекарь с интересом подался вперед, взял браслет и невольно вздрогнул, ощутив в пальцах легкое покалывание. На лице его отразилось недоумение.
Браслет был с камнем. Девять подвесок, разных по форме, окаймляли его по кругу. Готлиб пригляделся внимательнее и различил шарик, каплю, замысловатый узел-трилистник, фигурку человека, что-то похожее на рыбку, колесо с четырьмя спицами, восьмилучевую звезду, лодочку и спираль.
Жуга стоял рядом, ожидая ответа.
Готлиб с осторожностью положил браслет на щербатые, жженые кислотой доски столешницы и с минуту молчал, рассеянно глядя на пламя свечи.
– Не знаю, что сие, – признал он наконец. – И почему от него ощущение такое – тоже не знаю… Металл незнакомый – это не железо и не бронза, и уж конечно, не серебро. В любом случае – работа древняя…
– А фигурки и камень? – спросил Жуга.
Старик задумался.
– Символы эти можно толковать по-разному, – начал он. – Шарик, скорее всего, олицетворяет Вселенную, капля – текущее время, а восемь лучей звезды – восемь сторон света. Но возможно также, что шар означает землю, капля – воду, а звезда – небо. Спираль – это символ бесконечности, но может быть, и образ змеи, и тогда означает мудрость. Фигурка человека… ну, это понятно. Крест в круге отражает движение, опять же, бесконечность, а кроме того – повторение всего сущего, ибо, как сказано в Екклезиасте: «Все реки текут, возвращаясь к истокам своим…»Да… Но вообще-то это ересь. Лодка, рыбка и тройной узел были в почете у тех же ютов, но что они могут означать – мне не ведомо.
– Но ведь вы же почти все объяснили…
– Если бы! – усмехнулся Готлиб. – Пусть даже каждый рисунок в отдельности что-то значит, все вместе они бессмысленны. Вдобавок, к кельтам эта вещь не имеет никакого отношения – священным у них считалось число пять, а подвесков, как видишь, девять… Что же касается камня, то это черный опал – самоцвет более чем странный. По одним повериям, он приносит удачу, по другим – несчастье; единого мнения по этому вопросу нет.
Аптекарь повернул лежащий браслет, и черная поверхность камня вспыхнула радужными сполохами в свете свечи.
– Великолепный камень! – восхищенно сказал Готлиб. – Если мне не изменяет память, благородные опалы добывают только в одном месте – в разрушенном трахите в Червеницах.
– А где это? – спросил Жуга.
– Э-ээ… где-то в Чехии, – Готлиб протянул ему браслет, – или в Моравии… Не помню точно. Возьми. Больше я ничем не могу тебе помочь. Кстати говоря, ты мог бы выручить большие деньги за него.
– Спасибо, – кивнул тот. – Но мне что-то не хочется его продавать.
– Как знаешь…
Тут зазвенел дверной колокольчик. Готлиб пошел открывать, и вскоре вернулся с объемистым свертком. Внутри оказалась изящная шкатулка с жемчужным ожерельем, кошелек с деньгами и сопроводительное письмо от владелицы – какой-то местной богачки. Жемчуг потускнел от старости, утратил игру и блеск; письмо же содержало просьбу вернуть ожерелью первозданный вид.
– Ох уж эти женщины! – покачал головой Готлиб и улыбнулся. – Сколько раз я говорил, что жемчуг – камень мягкий, и его легко поцарапать… Ну что ж, посмотрим, чем тут можно помочь, – он повернулся к Жуге и распорядился: – Поставь воду на огонь. И принеси мне уксус и вино.
Тот кивнул, спрятал браслет обратно в мешок и пошел наверх за уксусом.
* * *
– Кружка пива на ночь – лучшее снотворное, – рассуждал, укладываясь спать, Яцек. – Если снится всякая гадость – выпей, и все как рукой снимет. – Он протянул перевязанную руку и взял со стола кувшин с пивом. Отпил. Глянул вопросительно на Жугу.
– Будешь?
Жуга сидел на кровати, сложив ноги кренделем и запустив пятерню в нечесаные рыжие волосы, разглядывал задумчиво рассыпанные по одеялу травы и коренья. Поднял взгляд.
– Нельзя мне пить сегодня, – сказал он. – Ты скажи-ка лучше, кофей у тебя есть еще?
– Есть, – кивнул Яцек. – А что?
– Да так, ничего… Просто, я почти все травы свои Готлибу сбыл. Ты бы дал мне щепотку, а?
Тот пожал плечами:
– Возьми, разве жалко. Да только не уснешь ведь потом.
– Ничего, я уж как-нибудь…
Стемнело.
Вскипятив в горшке воду, Жуга отобрал каких-то трав из своего запаса и приготовил настой. Насыпал на ладонь горку пахучего коричневого порошка, постоял, размышляя и прикидывая, потом махнул рукой и бросил его в кипяток. Подождал с минуту, отцедил через тряпицу получившийся взвар, покосился на Яцека (тот уже спал), выпил все и залез под одеяло.
Было тихо. За окном накрапывал дождик-полуночник. Легкие капли шуршали по крыше, стекали кривыми дорожками по стеклам. Изредка сквозь туманную пелену туч проглядывал бледный серп осенней луны. Жуга лежал, глядя на косой чердачный потолок и чувствуя, как оплетает глухим пологом мысли вязкая, тягучая дрема – черные травы тянули за собой. Дурман крепчал, давил на виски, гнал мысли прочь, и лишь сила чужеземного напитка не давала Жуге скользнуть в черную воронку сна целиком.
И тут, непонятно откуда нахлынул вдруг слепой беспричинный страх.
Он лился в окно, плясал на потолке с бликами лунного света, сочился сквозь щели в полу, лез под дверь, таился под кроватью, шелестел мокрыми лапками по крыше. Грудь сдавило: воздух напитался страхом, как осенний мох – водой. Что-то зыбкое и неуловимо чужое, царапаясь, пыталось пролезть внутрь извне, как путник дождливой ночью стучит в запертую дверь. Сердце вдруг замерло, а через мгновение черная пелена поднялась, и Жуга увидел, как…
* * *
…город разлегся на поверхности земли неровной каменной коростой, таращился в темноту слепыми пятнами одноногих масляных фонарей, скрипел на ветру ржавыми петлями ворот и ставней, и повсюду в нем – в каменных подвалах, под хрупкой черепицей крыш, в пустотах старых стен, и даже – в часах на ратуше копошился, жил своей тайной ночной жизнью серый крысиный народ. Маленькие создания сновали по улицам, добывая еду и разыскивая убежище, изгоняли врагов и чужаков, содрогались в экстазе единения и растили потомство, и надо всем этим скользил туманным крылом всепоглощающий СТРАХ. Ночь всегда принадлежала им, но только не сейчас, не теперь, когда что-то непонятное творилось здесь, когда…
