– Умоляю о прощении, – сказал он громко, чтобы слышали все свидетели инцидента. – Я не посмотрел, куда иду.
Кейт уже хотела улыбнуться ему, понимая, что он пытался спасти репутацию кузины, когда ощутила нечто, ставшее заметным лишь благодаря отсутствию.
Боль в голове и глазных яблоках исчезла. Пропали и мурашки, только что бегавшие по коже. Более того, испарилось и навязчивое ощущение затаившегося зла, которое не расставалось с девушкой весь вечер, испарилось, как висевшая над головой грозовая туча. Она почувствовала себя лучше. Спокойнее. Утихла и буря эмоций, вызванная угрозой, окружавшей ее отовсюду. Протяжно вздохнув, Кейт улыбнулась мужчине; ей хватило ума даже поблагодарить его за помощь, оказанную кузине.
– Не стоит благодарности, – ответил тот приятным голосом. Самая обыкновенная улыбка, добрые глаза, ничем не примечательное лицо. Отвернувшись, Кейт уже едва могла припомнить его.
Она увлекала за собой Типпу, но лишь только сделала три или четыре шага от места, где они столкнулись, как вновь ощутила на своих плечах тяжесть сегодняшнего мучительного кошмара. Боль вновь стиснула голову, она зябко поежилась и невольно охнула от боли. Мгновенная перемена сразила ее, словно ударом под дых в уличной драке; на миг она даже перестала соображать.
А когда сумела вдохнуть снова, то первой ее мыслью было, что услужливый незнакомец как раз и является источником злобной ауры, пропитавшей собою всю ночь. Вторая – и более логичная – мысль подсказала, что он вовсе не восприимчив к облаку зла или каким-то образом защищен от него. Она остановилась, медленно оглянулась и посмотрела на незнакомца. Тот ответил ей взглядом, и она удивилась тому, что прежде сочла его безликим. Под никуда не исчезнувшим безобидным обличьем она теперь видела мужчину, столь же сложно устроенного и обворожительного, как та механическая игрушка, которую художник Доктиираков извлек ради праздника Именования. Выражение ее лица оказалось для него неприятным, потому что улыбка незначительного человека сменилась страхом и пониманием в его глазах, пониманием, которое смутило уже Кейт. Он знал. Что именно, ей было неизвестно, но ей придется узнать это. И если ее секреты вырвутся на свободу – ее убьют.
– Кто ты? – спросила она.
Глаза его метнулись от одного угла двора к противоположному.
– Маленький человек. Обычный гость.
– Скажи мне. Я узнаю так или иначе.
Кейт не хотела, чтобы в словах ее прозвучала угроза, но, едва они сошли с языка, как осознала, что грозит.
– Возможно, узнаешь.
Она снова приблизилась к нему и как бы прошла при этом сквозь стену. Там, снаружи, ее обезумевшие нервы ждали ужасной атаки. Но внутри зло исчезло – как если бы его не существовало вообще.
– Как вам это удается? – спросила она негромко, ощущая, что тайна этого человека – какая бы она ни была – не относится к числу тех, о которых надлежит оповещать весь мир.
Ответом стала та же робкая улыбка, глаза незнакомца метнулись налево, направо и снова налево, проверяя, не слушает ли кто-нибудь, не наблюдает ли. Однако он ничего не сказал.
Нужно было выяснить наверняка, и она уточнила:
– Я о той стене, что окружает тебя. Защищает от окружающего зла. Как у тебя это получается?
Лицо его обмякло от страха. Большего ужаса не могло быть даже на лице человека, к горлу которого безумец приставил нож.
– Не здесь, – взмолился он. – Всеми богами прошу, не здесь.
– Тогда назови свое имя. И скажи, где можно тебя найти. – Она прищурилась. – Только не лги. Я чую ложь.
Тот кивнул.
– У меня есть лавка в западном квартале. «Раритеты Хасмаля». Возле стены, на улице Каменотеса.
– Ты Хасмаль?
– Третий. Я работаю у отца.
Дети лавочников редко получали приглашения в Дома Пяти Семейств. А если такое и случалось, они бывали там не гостями, а работниками. Тем не менее Хасмаль, сын Хасмаля, потягивавший вино и облаченный в изысканные одежды, подобающие Дню Именования, безусловно, казался здесь гостем.
Покрепче стиснув руку Типпы, Кейт сказала:
– Завтра я зайду, чтобы поговорить с тобой.
Затем повернулась, воспрянув духом, вышла из спасательного круга и потащила за собой Типпу прочь со двора.
Параглез Дома Доктиираков, Бранард Доктиирак, поигрывал кинжалом, воткнутым в угол стола. Касаясь указательным пальцем изумруда, которым заканчивалась рукоятка, он медленно покачивал оружие взад и вперед, оставляя на дереве неглубокий след. Напротив стоял возле кресел, поскольку Бранард не пригласил его сесть, вестник Сабиров.
Он глядел на раскачивавшийся кинжал, как птенец на приближающуюся к гнезду змею. Параглез и сам не отрывал пристального взгляда от крошечных щепочек, отделявшихся от столешницы. Он ждал, когда гонец шевельнется, вздохнет или еще как-нибудь выдаст свое нетерпение, однако тот был вышколен отменно и потому молчал. Наконец Доктиирак, не отводя глаз от кинжала, промолвил:
– Что ты должен сообщить?
– Моя Семья высылает затребованные вами войска, – ответил гонец. – Они выступят завтра на заре; и если у вас есть свежие вести, голубь еще успеет их принести. Им нужна от вас самая последняя информация – все, что способно повлиять на необходимую численность войск, маршрут и количество припасов.
Параглез не скрывал разочарования.
– Все, что может повлиять на численность войск, а? Ну и что будет? Мой дом и так до краев полон Галвеев, прибывших на свадьбу своей треклятой девицы с моим сыном. Как хозяин этого фарса я должен пребывать с ними и выполнять роль любящего отца и ревностного союзника. И вместо этого я торчу здесь, когда нельзя даже и помыслить, что хотя бы один из них не замечает этого. Более того, если тебя увидели здесь и узнали, весь наш труд пойдет прахом. Они отменят свадьбу, возвратятся назад в Калимекку и займут оборону. И если они сделают это, ни твои, ни мои люди, ни все остальные жители страны вкупе не выгонят их из собственного дома, и мы потеряем прекрасную возможность захватить его, возможность, которую вместе со старейшинами вашего рода я планировал три года. Твое появление здесь и требование, чтобы я повстречался с тобой, может стать тем легким ветерком, который повалит на нас всю башню.
Посол Сабиров широко развел руки.
– Мои люди требуют последней гарантии. Мой параглез просит напомнить вам, что мы рискуем большим, нежели вы, параглез Доктиирак. В случае неудачи Галвеи отомстят нам похлеще, чем вам. Вы не делите с ними Калимекку, а наши с ними дома окружают одни и те же стены.
– Действительно. Но, когда все закончится, город будет поделен уже между нами, и я прошу тебя напомнить Грасмиру, что наше будущее согласие во многом зависит от того, не придется ли мне потерять лучших бойцов и сыновей из-за его нетерпеливости или необоснованной тревоги. – Он чувствовал, как в нем закипает гнев, и покрепче надавил на нож, все глубже погружавшийся в дерево, – другого проявления эмоций Доктиирак себе не позволил. – Ничто не переменилось. Ничто. А теперь уходи, пока не выдал нас.
Посол отвесил изящный поклон.
– Приятного праздника, параглез.
Доктиирак уставился на закрывшуюся дверь, раздумывая о нотке иронии, которую уловил в последних словах гонца.
Стены из грубого камня, покрытого слизью, поблескивали в свете факелов. Холод, вонь, тьма да крысиный топоток нервировали Маркуи, еще когда все камеры были полны и запертые в них мужчины точили лясы и ссорились, проклиная свою судьбу и гадая о будущем. Сейчас темница была пуста, если не считать единственного узника, вернее узницы, а если быть точным – ребенка, который редко говорил и часто плакал. Уж лучше бы слушать крыс, чем ее рыдания!
Девчонка как раз плакала.
– Твоя Семья тебя выкупит, – сказал Маркуи.
Утешать врагов он не был обязан, однако трудно усмотреть некое неприятие в подобной крохе и не менее трудно понять, какие причины заставляют его работодателей обращаться с ней подобным образом и содержать более месяца в самой нижней темнице Дома Сабиров.
Девочка зашмыгала носом и стала делать глубокие и медленные вдохи, явно пытаясь овладеть собой. Потом она чуть выступила из тени, в которой укрывалась, и поглядела на него.
– Я думала... я думала, что они тоже... – вымолвила она и вновь зарыдала.
Маркуи вздохнул. Бедняжка. Такая юная и хорошенькая, такая беспомощная. К тому же она определенно не понимала положения дел: Семьи не причиняли боль маленьким девочкам.
Он не испытывал угрызений совести, карауля находившихся за решеткой воинов и дипломатов. И не ворочался по ночам, убив кого-то из них за попытку побега, – воины и дипломаты сами выбрали, где им быть, сами выбрали, что им делать, зная при этом об опасностях, сопутствующих такой работе. Эту же девчушку похитили сонной прямо из постели и втащили в эту камеру в месяце Бретвана, во время празднества Полного Круга. И с тех пор она томится здесь, пока наниматели Маркуи и ее Семья торгуются по поводу выкупа.
