– Я сам буду рыть.
* * *
Солнце клонилось к вечеру, когда Жуга, скользя и опираясь на посох, медленно поднимался на гору, где примостилась низкая черная хибара деревенской кузни. В кузницу вела тропинка. Узкая и плотно утоптанная, она подходила к самым дверям ее и после убегала дальше, спускаясь к воде, к пробитой в речке проруби. В кузне явно кто-то был – тонким звоном пела под ударами молотка старая наковальня. Жуга не стал стучаться – все равно бы не услышали – и, подойдя, сразу открыл дверь, вошел и огляделся.
Внутри было жарко и сумрачно. В дальнем углу был сложен очаг дикого камня; багровым светом мерцали угли. В другом углу примостился низкий, приземистый стол-верстак, на котором вповалку лежали разновеликие клещи, молотки, зубила и разный другой кузнецкий инструмент. По стенам, тут и там был развешан всяческий уже готовый товар – крючья-засовы, петли ворот, серпы, косы, скобы, не то тележные, не то бочарные обода, три-четыре топора и множество подков, рядком нанизанных на толстый граненый прут.
Человек у наковальни поднял голову.
– Не стой на пороге! – крикнул он, весело блеснув зубами. – И дверь закрой – дует!
Жуга замешкался, затворяя скрипучую дверь, а когда повернулся обратно, молот в руках кузнеца уже плющил горячее железо, наполняя маленькое помещение звоном и грохотом.
– Будь здоров, коваль! – крикнул Жуга, силясь перекрыть весь этот шум.
– Здорово, коль не шутишь! – кивнул тот и ловко перевернул клещами красную болванку.
– Я…
– Ну-ка, подсоби! Удержишь?
– Попробую…
Жуга даже опомниться не успел, а через миг уже сжимал в руках еще теплые рукоятки клещей. Мастер поплевал на ладони и ухватил молот обеими руками.
– Эх, вашу мать!
Молот взметнулся высоким косым замахом, и Жуга вздрогнул, ощутив руками эхо гулкого удара. Молот плясал свой тяжелый танец, давил, плющил и гнул податливый красный металл, а тот постепенно остывал, все больше и больше тускнея.
– Держи! – кузнец остановился и мотнул головой в сторону очага. Приблизился. Грудь его ходила ходуном. – Туда его! понял? – крикнул он чуть ли не в самое ухо.
Жуга кивнул и развернулся, заталкивая болванку в огонь. Кузнец бросил молот и схватился за веревку. Сипло задышали мехи. Угли вспыхнули, дохнули жаром, и вскоре глазам стало больно смотреть на раскаленную заготовку. Кузнец метнулся к молоту и махнул рукой:
– Давай!!!
Брызнули искры, и Жуга понял, что настоящая работа еще только началась. Теперь кузнец бил в полную силу, вкладывая душу в каждый свой удар. Жуга силился уловить этот краткий миг удара, посмотреть, что там у них получается, и всякий раз невольно смаргивал, когда от звона закладывало уши, но шло время, и вскоре на черном поле наковальни замаячил знакомый силуэт – лемех.
– В воду! – крикнул кузнец. Жуга огляделся и, завидев поблизости бочку, полную воды, шагнул к ней.
Забулькало. Взметнулся пар, а когда облака его рассеялись, и Жуга вытащил готовый лемех наружу, кузнец уже снимал свой кожаный фартук. Вытащил откуда-то рубашку, надел. Зачерпнул ковшом воды, жадно, большими глотками выпил чуть ли не до дна и зачерпнул еще. Протянул Жуге – пей, мол. Тот с благодарностью кивнул, принимая ковшик: горло пересохло, вдобавок, он совсем сопрел в своем полушубке.
Кузнец поднял лемех и повернулся к очагу. Сощурился, рассматривая.
– Хорош, а? – обернулся он, осклабился, и Жуга вдруг с удивлением увидел, что перед ним, вместо кряжистого широкоплечего мужика, каким он всегда представлял себе всех кузнецов, стоит невысокий жилистый парнишка чуть постарше его самого, весь в саже и в копоти, с веселой улыбкой на чумазом открытом лице. Длинные черные волосы перехватывал кожаный ремешок. Жуга невольно глянул на молот, который теперь показался ему совершенно неподъемным.
– Тебя как звать? – спросил кузнец, набрасывая поверх рубашки старый нагольный тулуп. Снял шапку с гвоздя.
– Жуга.
– Ну, спасибо, Жуга, вовремя подоспел… Чего пришел-то?
– Кирку мне надо. Да и лопата не помешала бы. Люди посоветовали у тебя спросить. Дашь?
– Кирка? – паренек потер подбородок. – Если найдется у меня кирка, отчего бы не дать? – Он порылся в груде каких-то железяк, сваленных в углу, и вытащил средних размеров кирку без ручки. – Вот. А зачем тебе?
– Могилу копать.
– А… – паренек помрачнел. – Так это ты пришел сегодня… с этим, который замерз?
– Я, – кивнул Жуга.
– Ну что ж… хоть и грех так говорить – бог тебе в помощь.
– Спасибо. Ну ладно, пойду я, пожалуй.
– Копать?! Прямo сейчас? – поразился тот. – Ты что, очумел? Вечер ведь. Вот что: я в баню сейчас, а тебе, я вижу, тоже горячая вода не повредит. А после уж посмотрим, чем тебе можно помочь.
– Да я… – начал было Жуга и вдруг ощутил, как ноют руки и ноги, как давит на плечи мягкими рукавицами дневная усталость, как течет ручьями по телу кислый едучий пот, и умолк.
– Правда твоя, – признал он. – Баня – это бы сейчас было самое то.
– А я что говорю! – паренек завернул в мешковину только что откованный лемех и пинком раскрыл дверь кузни. – Пошли.
У порога Жуга задержался, отметив мимоходом, что на улице уже стемнело.
– Тебя-то как звать? – спросил он своего нового знакомого.
Имя, прозвучавшее в ответ, было резким, как удар молота:
– Збых.
* * *
После бани и нескольких кружек душистого липового чая с медом Жуга разомлел. Его грязную рубашку Збых запихал куда-то в сундук и дал взамен другую, из своего запаса – белую и чистую, с затейливой вышивкой.
– Бери. Кажись, эта впору тебе будет.
Рубашка висела на травнике, как на вешалке.
– Жена вышивала? – спросил Жуга, рассматривая узор.
– Сестра.
– Она здесь сейчас?
– К подружке в соседнюю деревню отправилась.
– Что ж так – в соседней-то?
– Да нашенская она. Замуж вышла, ну, к мужу и переселилась. А ты откуда будешь-то?
– Издалека. С гор.
Слово за слово Жуга рассказал новому знакомому обо всем, что случилось в лесу. Збых слушал, рассеянно кивая, изредка спрашивая о чем-нибудь. Хмурился, качал головой. Наконец, поднял взгляд.
– Ты на ночлег где-то остановился, нет?
– Нет… Разве только вот у отца Алексия…
– Ну, это ни к чему. Раз такое дело, оставайся покамест у меня. Денег не надо.
Жуга помолчал, отставил в сторону глиняную кружку с остывшим чаем и некоторое время сидел недвижно, о чем-то размышляя. Пожал плечами.
– Неудобно как-то…
– Да брось ты, все равно ведь бобылем живу.
– А сестра?
– А что – сестра? Она у меня девка с понятием. Считай, что я тебя погостить зазвал. Так что – лезь, вон, на полати.
Жуга, который впервые за весь день поел с охотой, теперь молча сидел за столом, прислонившись спиною к жарко натопленной печке. Глаза смыкались сами собой, говорить не хотелось, и спорить он не стал, лишь кивнул благодарно, лег, укрылся своим полушубком и вскоре уснул.
Збых еще некоторое время сидел один, задумчиво глядя в стол. По-правую руку от него, словно соринка в глазу, маячило что-то черное. Кузнец повернул голову и вздрогнул: показалось на миг, что рядом, на лавке свилась кольцами тонкая черная змейка. Збых похолодел, но тут же вздохнул с облегчением, припомнив, как Жуга за разговором зачем-то кромсал ножом узкий лоскут сыромятной кожи, и потянул «змейку»к себе. То был затейливо плетеный кольцом ремешок с узелками. Узелков было много – десятка полтора на каждой стороне, и почему-то Збых все время сбивался, пытаясь их сосчитать. Махнув рукой, он бросил эту затею, зевнул, перекрестился на образа и, погасив свечу, полез на печь.
* * *
Шорох шагов? скрип несмазанных петель в ночной тишине? дуновение холода? Збых не смог бы ответить, что именно его разбудило, но так или иначе, среди ночи он вдруг открыл глаза и больше не смог уснуть.
Едва лишь стемнело, со всех сторон сразу налетел ветер-баламут, разметая по полям сухой колючий снег, шуршал по крыше, царапался в окна, завывал дурным голосом. В избе у кузнеца было тихо и тепло. Мерцала огоньком лампада. Постель Жуги была пуста. Збых решил сперва, что приятель его вышел по нужде, но прошло пять минут, десять, и кузнец не на шутку растревожился. Он слез с печи, оделся и вышел на двор.
– Жуга! – позвал он. – Жуга, ты где?
Ответа не было.
У самого крыльца брала начало и терялась за воротами цепочка полузаметенных снегом следов. Обеспокоенный, Збых вернулся за шапкой, подпоясался, прихватил фонарь и рукавицы и двинулся на поиски.
Мело.
Закрываясь от ветра рукой и пригибаясь к самой земле, кузнец медленно пробирался вдоль темных, укрытых снегом домов. Изредка останавливался, светил фонарем – снег быстро сглаживал все неровности, но в деревне было от силы десять домов и всего одна улица, да и тучи меж тем разошлись, объявилась луна, и вскоре следы привели его к церковной паперти. Збых потоптался в нерешительности, хотел было постучаться, да вдруг раздумал, загасил фонарь и только после этого, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь, и проскользнул внутрь.
