– Это все? – спросил Жуга.
– О, если бы! – в отчаяньи ответил брат Бертольд. – Мне запретили заниматься алхимической наукой, настоятель наложил на меня суровую епитимью, и я ревностно молился день и ночь. Но вскре, в одну из ночей, когда я утомленный задремал, явились двое, чтоб меня убить. После долгих молитв спал я чутко, и тихий шорох разбудил меня в тот миг, когда клинок уж занесен был надо мною! Я с криком оттолкнул напавшего – а он, хоть был не очень-то высок, но силы был необычайной, и только чудом вырвался из кельи, избежав смертельного удара – нож оцарапал мне ребро. Когда ж вернулся я, собравши братию свою, лишь черная зловонная нора, прорытая в земле, осталась после демонов. ее засыпали землей и даже не пытались заглянуть в тот ход, что вел не иначе, как в сердце ада, а я ушел на следующий день… Вот так.
– И долго ты так ходишь?
– Сегодня – третий день… – Монах по-детски шмыгнул носом. Поднял взгляд. – Поставь мне пива, Лис.
– И что, в эти две ночи тоже искали тебя?
– Не спал я. Даже не ложился.
Жуга нахмурился.
– Вот значит, как… Ну что ж… – Он встал, порылся в кошельке. – От пива тебе вряд ли полегчает. А вот купи-ка ты лучше немного мыла, отмойся сам и платье отстирай.
– Где? – брат Бертольд повертел в руках менку.
– В реке за городом. А к вечеру, уговоримся так, придешь сюда, тогда посмотрим. Да смотри, ежели и это пропьешь, то так и знай – вообще к тебе не подойду. А пока что, на вот, протрезвись.
Он подвинул монаху уцелевшую кружку и плеснул в нее воды из большого кувшина, принесенного хозяином, после чего поднял свою котомку, посох, и молча вышел из корчмы.
* * *
То, что за ним идут, Жуга заметил сразу. Навряд ли здесь, за городской стеной, где узенькие улочки сплетались меж домов в запутанную каменную сеть, два человека враз могли облюбовать один и тот же путь, не сговорившись перед этим. Жуга прошелся от корчмы к центру города, свернул на улицу ткачей – то был богатый чистенький квартал со множеством торговых лавочек по обе стороны – и приценился для виду к выложенным на прилавок тканям. Сейчас, когда холерная напасть пошла на убыль, люди вспомнили о приближающемся лете. Меха, сукно и теплую фланель сменили саржа, лен и яркая сарпинка, а кое-где с немалой переплатой можно было отыскать батист, причудливую вязь голландских кружев и совсем уж редкие по нынешней поре восточные шелка. Торговцы с беспокойством поглядывали на небо: похоже, с запада ползла гроза.
– Купи рубаху, рыжий!
Травник поднял взгляд.
Хозяин лавки – толстый бородач южанин подмигнул и развернул перед Жугой расшитую рубашку.
– Спасибо. Не хочу.
– Купи, недорого отдам. А то – вон погляди, совсем ты обносился, стыдно людям показаться. Четыре менки и прошу всего.
Жуга поколебался. Купец, конечно же, был прав, но слишком уж дешево просил.
Но… больно хороша была рубаха.
Подозрительно дешево.
– Четыре?
– Ладыть, уговорил. Три с половиной. Ну, берешь?
Соблазн был велик. Жуга кивнул и полез за кошельком. Сунул нежданную обнову в сумку и взглянул украдкой назад, вдоль улицы, отметив машинально, как незнакомец, увязавшийся за ним, свернул поспешно именно туда, где лавки были побогаче. Жуга поправил за спиной котомку и ходко двинулся назад, проворно обходя прохожих. Спустился вниз по улице, свернул два раза налево и вскоре вышел к рынку, прямо в рыбный ряд.
Здесь царила суета. В преддверии войны и в ожидании осады ненасытный город проглотил не один обоз провизии. Грузились и разгружались подводы, ржали лошади, скрипели тали, с грохотом катились пустые бочки и глухо стучали по камням полные. В душном воздухе витал тяжелый запах от корзин с соленой, вяленой, копченой и просто снулой рыбой. Приметив небольшой возок, Жуга укрылся за ним и осторожно выглянул оттуда.
Преследователь только-только показался из-за угла – Жуга опередил его почти на всю длину кривого переулка – и теперь с беспокойством озирался в поисках внезапно сгинувшей приметной рыжей головы. Жуга невольно усмехнулся, так неумело и нелепо это выглядело со стороны, затем вдруг посерьезнел и двинулся меж больших, полосками раскрашенных палаток с намерением оставить незнакомца в стороне. И – остановился словно вкопанный.
– Бог мой… Влана!
Девушка за прилавком подняла взгляд. Губы ее дрогнули.
– Ты?
Жуга не ответил. Молчала и Влана. Она похудела, спала с лица. Каштановые волосы упрятались в чепец. Болезненная тонкость рук, отеки под глазами и туго под рубашкой перевязанная грудь лучше всяких слов сказали травнику, в чем дело.
Девчонка, месяц не прошел, как вытравила плод.
– Давно тебя не видно было… – Влана поискала косу. Не нашла, потупилась. – Как ты? Где?
– Не стоит говорить об этом, – уклончиво ответил тот.
– По-прежнему дороги топчешь?
– Можно сказать и так. Ты замужем?
– Я… нет… – Она покачала головой. – Мне тетка моя двоюродная в лавку торговать помогла устроиться. Спасибо, хоть холера не задела. А прежнее… занятие бросить пришлось. Видишь ли… я…
– Я знаю, – кивнул Жуга. – Скажи… – Он помолчал, не решаясь продолжить. -…это был… мой?
Влана пожала плечами.
– Теперь-то какая разница?
– Да. В самом деле. – Жуга прошелся пятерней по рыжим волосам.
– Ты где сейчас? – спросила Влана. – Опять у Ладоша?
– Угу. Я… Знаешь, мне хотелось бы тебя увидеть.
– Ты там остановишься?
– Не знаю. Наверно, да.
– Надолго?
Жуга пожал плечами.
– Я приду сегодня вечером, когда освобожусь.
– Гроза идет, – Жуга взглянул на небо. – Недолго торговать осталось.
– Наверное, недолго.
Внезапная встреча спутала все планы. Вдобавок, травник совсем забыл, с чего вдруг его понесло на рынок, и голос за спиной заставил его вздрогнуть.
– Эй! Это тебя зовут Жуга?
Жуга обернулся так резко, что чуть не повалил составленые в три этажа корзины. Большая серебристая треска соскользнула с прилавка и мокро шлепнулсь на камни мостовой.
Стоящий перед ним был высок и тонок в кости, одет неброско, но богато – ткань на кафтан пошла из самых дорогих, на оторочку ворота положен был искристый черный соболь. Богато изукрашенный широкий пояс оттягивал прямой недлинный меч с приметной, хитро извитой, и тоже черной с серебром рукоятью. Сам паренек был молод и едва ли успел отпраздновать свое двадцатилетие. Был он темноволосый, кареглазый, с небольшой бородавкой у левого виска. Черты красивого лица немного портила излишне большая нижняя челюсть. Жуга вдруг вспомнил – именно его он видел только что в корчме в кругу подвыпивших картежников. Не самая достойная компания для боярского сынка.
– Так ты Жуга? – нетерпеливо повторил тот свой вопрос. Отрывистая, жесткая речь. Голос еще ломается, а гляди-ка – уже командовать привык…
Рыжеволосый кивнул.
– Это мое имя.
– Тогда у меня к тебе дело.
Жуга покачал головой.
– Не знаю, кто тебе и что про меня наболтал, но я не берусь ни за какие дела.
– Я заплачу тебе. Я видел, как ты дрался. Мне нужны такие люди.
– Многие дерутся лучше. На деньги ты наймешь кого угодно.
– Но ты умеешь колдовать.
Жуга пожал плечами.
– Я травник, только и всего.
Паренек помолчал. Чувствовалось, что ему трудно себя переломить, чтобы продолжить разговор с этим упрямым простолюдином.
– Радмил и Молинар не захотели мне помочь, – сказал он, поборов богаческую гордость, – а Золтан Хагг и вовсе отказался говорить со мной. Быть может, ты сумеешь.
Жуга покачал головой.
– Не знаю, кто такие. И Радмил, и Молинар, и Золтан Хагг.
– Волшебники из местных.
– А-а… – кивнул тот безразлично. – Тогда – тем более. Прости, боярский сын, не смогу тебе помочь.
– Но может, ты хоть выслушаешь меня?
Жуга помедлил.
– Нет.
– И все же знай – меня зовут Кинкаш. Кинкаш Деже. Я жду тебя под желтым колесом. Сегодня вечером.
Он развернулся и направился обратно.
Жуга нагнулся, поднял рыбу. Положил ее на прилавок. На западе пока еще негромко заворочалась гроза. Влана торопливо перекрестилась. Жуга посмотрел наверх. Налетевший ветер шевельнул его отросшие рыжие волосы, приоткрыл висок, белеющий косым давнишним шрамом.
– Как ни крути, а все пути ведут в корчму, – вздохнул он.
– А что там?
– Так, дела…
– Так мне прийти?
Жуга впервые улыбнулся.
– Да. Конечно, приходи. Я помогу.
Влана вздрогнула и промолчала.
* * *
Остаток дня гроза кружила над домами, словно коршун над цыплятами, все выбирая, где и как сподручней разразиться. Жуга успел за это время посетить обжорный ряд, где прикупил пирожков с требухой, и после перебрал почти что весь товар в трех лавках с травами и снадобьями. Купил он, впрочем, мало, все больше морщился, ругаясь втихомолку: торговцы травами здесь оказались сплошь, как на подбор, жулье и шарлатаны.
Под вечер грохнуло, потоком хлынул дождь. Корчма была полна народу. Шварц в вымокшей насквозь, но чистой рясе сидел на прежнем месте возле лестницы. Какой-то друг или знакомый, из состраданья, не иначе, угостил его пивком – на столе перед ним были полупустая кружка и длинный, дочиста обглоданный скелет сушеного рыбца. Отмытая в реке монашья борода изрядно распушилась, приобрела вполне приличный пепельный оттенок; Шварц вычесал из шевелюры жженые волосья, и теперь лишь опаленные брови напоминали о рассказаной им истории.
