– Давай-ка поразмыслим над этим, – предложил Джилл. – Сперва ты организуешь арену, а потом приводишь гладиаторов или христиан, а после…
– Открываешь клетки, – сказала Анжела.
– Но христиане не могли отбиваться, – напомнил им Джилл. – У них не было оружия. А у нас есть, да притом весьма мощное. И кем бы там ни были эти «гости», они должны это знать. В смысле, нельзя же обладать такой технологией, как у них, не принимая в расчет того, что мы можем дать сдачи. Эти пришельцы знают, что у нас есть ядерное оружие.
– И оно их не беспокоит, – указал Тарнболл.
– Очевидно. Но, если эти нехорошие ребята нас не боятся, то почему они просто не врываются, паля во все стороны? Зачем им вообще заблаговременно предупреждать нас?
– Потому что это и есть самая жестокая игра, – настаивала Анжела. – Они сперва хотят увидеть, как мы будем мучиться, не зная, что делать, как, по словам Джека, будем метаться из стороны в сторону, пытаясь скрыться от неотвратимой опасности, на которую намекает появление Дома Дверей. То есть хотят позабавиться до того, как покажут нам свою силу, натравят своих «львов». А потом предъявят свои требования и начнут ждать, подчинимся мы или нет.
– Но прежде, чем мы сможем… ну, подчиниться или не подчиниться, нам понадобится узнать, каковы их условия. – Джилл закусил губу, прокручивая в голове варианты:
– Нам потребуется какой-то представитель для переговоров.
– И у нас он есть, – уведомил его Тарнболл. – Ты.
– Наши деятели наверху уже рассчитали все это задолго до нас, – сказал Джилл. – Именно потому-то нас и свели вновь.
– Потому что нам, вернее, тебе, в прошлый раз удалось провернуть этот трюк, – кивнул Тарнболл. – Мы те самые, единственные, у кого есть опыт. Хотя, держу пари, бомбовые отсеки уже загружены – просто на случай, если нашего опыта не хватит.
– Но, – вставила Анжела, – мы не единственные, у кого есть такой опыт. Варре, Клайборн и Андерсон тоже участвовали в испытании.
– Андерсон отпадает, – отверг Джилл. – Что же касается двух других, то, войди они в команду, я из нее выйду. По моему мнению, командный дух у них лишь на пару градусов выше абсолютного нуля. В любом случае, я некоторое время следил за их судьбой. Клайборн ударился в псевдорелигиозность, стал верховным жрецом какого-то не то культа, не то шабаша в пустыне Невада. А Варре… Ну, он исчез вместе с ЕКП, Европейским Космическим Проектом. Помните, у него была клаустрофобия? Боже, эта его фобия стоила нам немало седин! Но, как я думаю, теперь она улетучилась благодаря тем же фонам, испытывающим ненависть ко всем болезням, физическим или психическим. И все же я бы не стал радоваться, узнав, что наша безопасность будет зависеть и от Варре.
– Значит, остаемся только мы, – заключил Тарнболл, вставая (тогда как Джилл сел), и принимаясь, в свою очередь, расхаживать взад-вперед. Вдруг он обратился к Анжеле:
– Знаешь, я не прочь выпить. Есть какая-то возможность пропустить стаканчик? – Но, взглянув на Джилла, усомнился:
– Или, может, мне не стоит?
– Решать тебе, Джек, – пожал плечами Джилл и стал ждать его реакции.
Тарнболл провел языком по губам, он весь как-то обмяк и выглядел очень уставшим, глаза затуманились.
Но, впрочем, агент часто так выглядел. Он взглянул на Анжелу, тоже ждавшую его решения, перестал расхаживать и преодолел себя:
– Черт с ней, с выпивкой, – пожал плечами он. – Я согласен с тобой насчет Варре. Не хотелось бы думать, что на меня ты тоже не можешь положиться. Но должен тебе сказать, давать зарок не пить и исполнять его далеко не легкое дело!
– Странно, не так ли, – проговорил Джилл. – Когда мы вошли в Дом Дверей, у каждого из нас были свои проблемы, но нас вылечили. И что же – не успели мы развязаться с одной бедой, как подцепили другую.
– Э? – уставился на него Тарнболл, и в глазах Анжелы тоже отразилось недоумение.
– Андерсон был настолько нормален, насколько это вообще возможно. Немного одержим властью, но большинство политиков таковы, – принялся объяснять ему Джилл. – А теперь он совершенно спятил. Варре любил быть в центре внимания, но исчез, пропал из виду. Клайборн, президент ОИПЯ, был давним приверженцем идеи «Они-разгуливают-среди-нас». А теперь он сам тот, кто «разгуливает среди нас». Ну, во всяком случае, среди тех идиотов в пустыне Невада. И потом есть ты, Джек.
– Я… у меня тоже были свои «пунктики», – пожал плечами Тарнболл. – В Афганистане мне пару раз пришлось очень и очень тяжко. Воспоминания об этом преследовали меня. Теперь прошлое отпустило, но я спился – или был спившимся… – Он взглянул на Джилла с Анжелой. – Так значит, вы единственные, кто остался без шрамов.
– Я умирал, – покачал головой Джилл. – И к тому же делал это с вполне приличной скоростью. Да, Дом Дверей это исправил, но дал мне нечто другое.
– Со мной то же самое, – добавила Анжела. – Моей единственной «манией» был Род Денхольм, мой муж. Я его до смерти боялась. Теперь его не стало, но я все равно боюсь.
– Анжела права, – сказал Джилл. – Дело именно в нем – в страхе. Понимаешь, с тех пор, как мы вышли из Дома Дверей, мы все время тянули, не смея строить слишком много планов, желая, но не смея завести семью, боялись заглядывать слишком далеко вперед. Знание, что на свете есть такие существа, как ггуддны – или даже фоны, – делает будущее крайне неопределенным. Мы это ощущали и оказались правы.
– Но мы ведь прошли через это, – кивнул агент. – И, на мой взгляд, мы по-прежнему составим чертовски слаженную команду. О, не поймите меня превратно, я не рвусь снова пережить такое. Но если уж мне придется побывать с кем-то в этой передряге, то я рад, что это будете вы…
По гравию подъездной дорожки зашуршали шины.
Мотор заглох, и миг спустя раздался звонок в дверь.
Джилл открыл. Двое грузчиков доставили к порогу ящик, в котором имелись вентиляционные отверстия… И из него кто-то тихо скулил… Один из парней попросил Джилла расписаться в получении и вручил ему записку. Ее прислал Джордж Артур Уэйт.
«Спенсер!
К тому времени, когда ты получишь эту посылку, ты уже будешь знать, что происходит. Относительно посылки: хозяин этого малого умер пару недель назад – и с тех пор приятель жил в заключении, усиленно трудясь над важным решением. В своем докладе ты оценил его очень высоко. Памятуя об этом, мы подумали, что ты можешь счесть его полезным…»
Когда Джилл все-таки собрался с мыслями и, присев на корточки, начал открывать крышку ящика, к двери подошла и Анжела:
– Что за черт? – начала было она, как из ящика прямо на руки Джиллу выпрыгнул пес – черно-белая дворняга, неистово виляющая обрубком хвоста. Пес опрокинул его, заставив со стуком плюхнуться на гравий.
Анжела рассмеялась.
– Барни?!
– Да, – Джилл не смог увернуться от влажного носа и языка. – Тот самый единственный и неповторимый Барни. И ты совершенно права: что за черт! И что за дьявол!
– Похоже, команда в полном составе, – сказал из-за спины Анжелы Тарнболл. – По крайней мере, у этого члена нет никаких «пунктиков»!
– Именно так, – согласился Джилл, все еще отбиваясь от буйного пса. – Совершенно никаких – ну, за исключением кроликов. Да притом шестиногих кроликов!
В сердце узловой точки, имеющей вид Пирамиды, Сит, больше не принадлежавший к фонам, готовился к разговору с Гыс У Кальком ггудднов. Аудиенции с Кальком пришлось добиваться немало времени, что сильно истощило и так-то невеликий запас терпения Сита. Это было очевидно по его ментальной взволнованности. Поэтому, когда Кальк наконец отвернулся от жидких, плавно текущих экранов и сделался доступным, телепатический голос Сита звучал резко.
– Я свою часть сделки выполнил, – начал он без предисловий. – Я рассказал вам об этом мире, подробно изложил пригодность в пределах определенных параметров и дал его координаты. И теперь я жду, что вы исполните свою половину договоренности.
Будь рядом какой-нибудь сторонний наблюдатель человеческого происхождения, то сомнительно, что он признал бы в Сите или Гыс У Кальке разумных существ, а в центре управления – какой-либо «центр». Стены представляли собой струящиеся, постоянно меняющиеся калейдоскопическими цветами изображения – жидкие экраны. Потолок терялся в ярко-белом мареве. Необычный пол – мягкий, имевший лишь тридцать процентов сопротивления или силы сцепления твердого пола. А посредине – двое существ, кажущихся парой почти прозрачных, светящихся медуз, с метр в диаметре, с несколькими щупальцами, столь же нематериальные, как блуждающие огоньки. Ничто из находящегося здесь не было рассчитано на взаимодействие с человеческими сенсорными системами. Или, возможно, взаимодействовало бы чересчур бурно. И все же хорошо сбалансированный рассудок может приспособиться и к лабиринту зеркал, и к стробоскопическому свету, и даже к потере одного или нескольких органов чувств. Так же он приспособился бы и к этой чужеродной среде, хотя сенсорные возможности ее обитателей превосходили человеческие.
